не понимать. А я сразу в двух местах не понимаю, в Марселе и в Эдинбурге. Но я же не могу одновременно быть в двух местах — технически это не так уж сложно для юного демиурга вроде меня, но неохота сокращать количество городов, в которых хорошо, потому что нас там нет. Кроме того, если в Марселе я, может, и разберусь своими силами, то в Эдинбурге без твоих университетских связей все равно ничего не получится.
Всё, больше писать не могу. По объективной причине, разумеется. Бутылка коньяка заканчивается, и надо выходить за следующей. Так что спокойной тебе ночи, а подробности про свои марсельские страхи я тебе завтра по телефону расскажу.
* * *
До чего же мы с тобой коварные — просто сердце радуется. Я еще подумала немножко после нашего разговора, с Костиком посоветовалась и билет заказала. Причем в Эдинбург, а не в Париж, заметь. Не буду тебе рассказывать, чего мне это стоило, а то ты потеряешь сон и покой. Пока что в нашем блестящем плане наметилось одно уточнение. Небольшое, но очень решительное: Костик категорически не готов отпускать меня одну. На моей памяти слово «категорически» Костик произносит то ли в третий, то ли в четвертый раз. При одном разе ты, кажется, присутствовала — когда он бутылку Камю об стену шваркнул. В общем, я рисковать не стала и заказала два билета. Чтобы два раза не ходить, сама понимаешь. Так что мы летим уже в конце недели. Кстати, что это за Черный человек, о котором Олег во сне говорил?
Кстати о сне.
Я тебе хочу одну вещь сказать, чтобы больше уже к этой теме не возвращаться. А то мы ходим вокруг да около и так старательно об этом не говорим, что мне тошно делается.
Понятия не имею, зачем мы переспали. Я Олега не любила и даже, если честно, не хотела. Хотя черт его знает, может, это мне сейчас так кажется. А что я тогда думала — не помню. Но у меня какое-то жуткое время было, постоянно казалось, что сердце вот-вот остановится. Ну и я искала что-нибудь, чтобы его толкнуть лишний раз. Знаешь, как вшивают под кожу сердечный стимулятор.
Вообще, представь такой сердечный стимулятор, с кнопочками. Есть кнопочка — нормальный ритм. Немножко учащённый — влюбленность. Слабый и прерывистый — философские размышления... Надо Косте предложить идею. А с другой стороны, лучше не рисковать, а то ему предложишь идею, а через полгода поступит в продажу, того и гляди...
В общем, прости меня, если что.
Когда мы с Олегом в последний раз виделись, он сказал: «Самое приятное в нашем романе — то, что нам расходиться некуда. Дальше, чем мы сейчас, уже немыслимо оказаться. По разные стороны баррикады...»
А я ему ответила, что и сближаться нам уже некуда: мы уже навсегда на одной баррикаде. Хоть и с разных сторон, конечно.
Ну, выпили за это. Приятно знать, что возможна все-таки гармония в человеческих отношениях.
Но он ошибался, как, впрочем, и я. Теперь мы по разные стороны Стикса, и вот тут уже дальше оказаться действительно немыслимо.
Ну вот, слава богу, сказала.
Ты поосторожней там в своем Марселе, ладно? Мало ли что...
* * *
Да ладно тебе, Нелька, я всё понимаю. Знаешь, я ревновала его к тебе, с самого начала ревновала. Вот ко всем его бесконечным бабам не так ревновала, как к тебе. Между вами такие молнии всегда летали — страшно было рядом стоять. И я же всегда видела, что ты ему больше подходишь, чем я. Ну ведь не даром столько лет прошло, а стоит вам рядом оказаться, как сразу вспыхивает всё вокруг синим пламенем. И я даже сказала ему как-то по пьяни. А он ответил — тоже не вполне на трезвую голову, как ты понимаешь: мне не надо, чтобы она была рядом. Мне надо, чтобы она была напротив.
Придурок, ну какой же придурок, прости господи! Одна сплошная войнушка в башке. Была.
И я понимаю, почему он к тебе кинулся. Когда мир рушится, нужен кто-то близкий. Пусть враг, лишь бы не чужой.
Я всегда вычисляла его баб по улыбке. У него какая-то улыбка была заразная, что ли. Ко мне она давно прицепилась, еще в самом начале. Ну и я раз в пару месяцев ее узнавала. То в гостях, то на улице кто-нибудь подходил. Мол, здравствуйте, Олег, какая неожиданная встреча, а это ваша очаровательная жена, надо полагать?
А сейчас всё наоборот. Помнишь, когда мы после похорон ехали в машине, я тебя попросила улыбнуться? Это я его улыбку ждала. А ты улыбнулась своей, привычной. И я подумала: это из-за того, что он умер. Все разом расколдовались. А потом случайно свое отражение в зеркале увидела — нет, всё на месте. Кот исчез — улыбка осталась.
Это логично на самом деле, что на тебя его волшебство не действует. Это же любовная магия, а не боевая. Вот смерть его ты почувствовала, в этом я почему-то абсолютно уверена. А улыбка — что. Вы же не для улыбок встретились...
* * *
Ну хорошо, я более или менее поняла, что мне нужно делать в Эдинбурге. А Костик вообще оделся в черное и перешел на мартини. Я очень волнуюсь: если его на таможне спросят имя, он может не сдержаться и честно ответить, что его зовут Бонд. Джеймс Бонд.
Но мне совершенно непонятно, чем ты там в Марселе занимаешься. Ну, допустим, есть у тебя подозрение, что все твои совпадения с гаданием подстроены. Не будем сейчас уточнять, зачем это твоим марсельским друзьям понадобилось, — у нас для этого информации мало. Мы даже не знаем, страдала их бабушка от шизофрении или, наоборот, наслаждалась маниакально-депрессивным психозом. Просто примем как рабочую гипотезу. Предположим, да. Предположим, этот твой Этьен свихнулся на почве своей загадочной болезни и решил поиграть в господа бога. Бывает. Так почему бы тебе не пойти к нему и не спросить прямо:
