мне они писали бескорыстно, но Леночку приглашали уж точно неспроста.
Так вот, сидим мы, сверяем все эти списки, и в какой-то момент Костик поднимает голову и говорит обречённо: «Ну ты хотя бы понимаешь, что эти бумажки никогда не закончатся? Ни-ко-гда»!
Мы друг на друга посмотрели, и тут внезапно потемнело, воздух сгустился, стрелки часов остановились, и на наши беззащитные души обрушилась вечность. И мы замерли посреди этой вечности, как беспомощные младенцы, сжимая в замерзших пальцах бесполезный обрывок пуповины...
Не знаю, сколько мы так просидели, — по-моему, стрелки действительно не двигались. А потом что-то громыхнуло в соседней кабинке, и мы пришли в себя. Встали, не сговариваясь собрали листочки и домой пошли. Вернее, в гостиницу. По дороге купили бутылку «Талискера» и так напились, что Костя начал спрашивать, почему я с ним развелась. А я вместо ответа поинтересовалась, зачем он на мне женился.
Так, с шутками и прибаутками, мы добили бутылку, порыдали друг у друга на груди и заснули, не приходя в сознание.
Сейчас Костик принимает холодный душ (хотя, зная его привычки, я склоняюсь к мысли, что он принимает горячий душ за холодный) и громко клянётся, что больше никогда в жизни в рот не возьмет эту гадость. А я борюсь с искушением подойти к нему, заглянуть в глаза и сказать нежно: «Эту ночь я не забуду никогда, дарлинг». Но страшно. Если ему откажет чувство юмора, так он и прибить может ненароком.
После завтрака вернемся на наши галеры.
Целую тебя. Вечером напишу.
Вот черт, ни на что времени не хватает...
* * *
Знаешь, Нелька, у меня всегда было такое чувство, что время — это какой-то грандиозный розыгрыш.
А сейчас я вообще в этом уверена. Все эти причинно- следственные связи — мы же полжизни учились их устанавливать. Нам казалось, что вот это вот и есть ответственность — понимать, что за причиной идет следствие. А теперь, мне кажется, мы еще полжизни будем учиться их разрывать. Потому что ведь, по большому счету, что связывает причину и следствие? Настоящее. Настоящее, которое настолько неуловимо, что и нет его вовсе. Попробуй прикоснись к нему.
Вот понимаешь, у меня в голове такая каша из воспоминаний, а мне всё кажется, что если я расставлю их в правильном порядке, то всё в итоге получится совсем не так. И я их перемешиваю снова и снова, но Олег все равно мертв, как ни крути.
Да ну брось ты, какое время? Вспомни хотя бы, сколько лет мы с тобой уже живем эту самую половину жизни. Когда ни сядем пить — оппа, полжизни живем, полжизни осталось. Уже лет десять, наверное. Такая, знаешь, задачка про смерть, которая никогда не догонит Ахиллеса.
Ну ладно, теперь про главное. Чтобы ты не думала, что я тут бездельничаю, пока ты разбрасываешь листовки во вражеском тылу.
Я вчера нашла Этьена. Не спрашивай, как мне это удалось. Мне придется исписать листов тридцать мелким почерком, а мой мелкий почерк ты все равно не сможешь прочесть. Я и сама не могу. Так что опустим эти тридцать листов моего темного прошлого, там все равно ничего интересно. Подкуп, шантаж и попытка соблазнения должностного лица, находящегося при исполнении супружеского долга. При встрече расскажу.
Короче, вчера я его нашла и прямо вчера же с ним поговорила. Ты мне поверишь, если я тебе скажу, что меня к нему не пускали, а я залезла через окно? Ну и зря не поверишь, потому что так оно все и произошло.
Он в больнице. Собирается умереть со дня на день. Со мной встречаться не хотел, чтобы я не видела его таким. Каким таким, я не очень поняла. Лежит себе на кровати в пижаме то ли от Кардена, то ли от Диора. Я не очень в курсе, от кого бывают пижамы. И запах такой в палате. То ли от Диора, то ли от Кардена... Большими деньгами пахнет, в общем. Ну вот, а посередине пижамы лежит Этьен. Борода подстрижена, волосы уложены, на челе задумчивость, в руках томик Бодлера. «Душой, — говорит, — я бешено устал».
Ты знаешь, я даже спрашивать его ни о чем не стала. Не могу тебе объяснить почему. Сама не понимаю. Я вдруг почувствовала, что это совершенно бессмысленно — выяснять, кто Олега убил. Потому что как ни крути, как ни выясняй, все равно окажется, что либо я, либо ты. А оно нам надо — знать, кто именно? Мне не надо.
Только что пришел почтальон, принес какой-то пухлый конвертик. Что-то мне подсказывает, что ничего хорошего я там не найду.
Пойду искать нож для бумаг. А то непонятно, как открыть конверт без ножа.
Целую.
Завтра позвоню.
* * *
Я, наверное, брошу биологию и начну задачки сочинять для старших научных сотрудников младшего возраста. Вот такая, например, задачка. «Юлечка обещала Нелечке, что позвонит завтра. А сама не позвонила. Спрашивается, где у Юлечки совесть, пусть пальчиком покажет».
Или вот еще такая задача. «Костик с Нелечкой битую неделю разыскивают Черного человека, после чего Костику в голову приходит оригинальная мысль: а вдруг этот человек действительно черный? В течение следующих пятнадцати минут Костик с Нелечкой находят в университете загадочного шотландца афроамериканской наружности, разговаривают с ним в коридоре и даже успевают найти телефон Интерпола в Эдинбурге. Больше ничего не успевают, потому что пятнадцать минут заканчиваются. Так вот, в задаче спрашивается, где были их талантливые головы раньше. Опять-таки, пусть покажут пальчиком».
В общем, подробности я тебе расскажу при встрече, а сейчас мы с Костей бежим в магазин, чтобы купить подарок Светочке. А то если мы его не купим, лучше нам быстренько что-нибудь запрещенное клонировать и в Интерпол сдаться — всё не так страшно.
До встречи!!!
* * *
Юлька, ну что происходит, я же волнуюсь! Ты в Марселе застряла или где-то по дороге? Или ты тут
