от меня прячешься? Немедленно появляйся, а то я обижусь!
Я от одиночества и отчаяния чуть было не вышла замуж. За представителя Интерпола, между прочим. Мы с ним коротали весенние вечера над протоколами допросов или чего-то в том же духе, потом он меня пригласил на прогулку по набережной, а я от прогулки по набережной не умею отказываться. Надо, кстати, срочно учиться, а то как-то глупо, когда личная жизнь зависит от запаха сирени. А может, наоборот, мудро. Может, так и надо, а до меня только сейчас дошло, да и то не вполне?
В общем, я уже практически ходила по краю и готовилась рухнуть вниз, закрыв глаза, но тут раздался звонок в дверь. Кто бы, ты думала, стоял на пороге? Конечно Костик. И я, главное, сама виновата. Когда мы в Шотландии пошли покупать подарки, у меня голова разболелась и я решила Костю подождать в кафе. Так пока я там чаи гоняла, этот красавец купил Светочке юбочку в подарок. Красивую такую юбочку. А мне даже в голову ничего не пришло. Ну юбочка, замечательный подарок. «Конечно, дорогой, Света будет в полном восторге. Нет, дорогой, я не хочу посмотреть, у меня голова болит. Да, нам уже пора собираться, а то на самолет опоздаем».
Вот ты небось сразу догадалась, что он Светке килт привез? А я так ничего и не заподозрила.
Светка разозлилась ужасно. То ли потому, что подарок не женский, то ли потому, что на размер меньше оказался, — я так и не поняла. И Костя не понял. Но на всякий случай сбежал из дому. А я оказалась на распутье — то ли замуж выходить, то ли с другом напиваться. Победила, как водится, дружба.
Хотя Костик на фоне Интерпола не ахти как смотрится. Я так думаю, это потому, что он совершенно не умеет носить свое прекрасное тело. Оно висит на его прекрасной душе мешком и морщит на лбу. Просто беда какая-то. Хотя, конечно, не мне говорить, ох как не мне...
И знаешь, что я тебе еще скажу? Мы все умрем идиотами, вот что.
А теперь бросай все дела и пиши мне, что ты жива, здорова и еще что-нибудь жизнеутверждающее.
Даже и не жди прощального поцелуя. Все равно не дождешься.
* * *
Юлька, ну я не понимаю, у тебя совесть есть? Ну допустим, в Марселе землетрясение, наводнение и извержение вулкана, поэтому электричества нет, интернет только по карточкам, а последний конверт ты потеряла. Но почему тебя дома не было, когда я приезжала? Вот этого я совсем не могу понять.
Да, не удивляйся, села на самолет и прилетела. Постояла под дверью, поговорила с твоим соседом (что значит на каком языке? На французском, разумеется! Я же французским владею свободно и без словаря. В рамках фраз «кес ке се» и «нон парле»), прогулялась по набережной и улетела обратно. Можешь теперь застрелиться от горя.
На набережной я познакомилась с очаровательным художником Мишелем (если я правильно интерпретировала его загадочные жесты и невнятное бормотание). Ты его знаешь, у него среди прочих рисунков висит твой портрет. Я в тебя потыкала пальцем, и у нас завязалась оживленная беседа. Только я не поняла: это он тебя любит безумно или ты его? Впрочем, в данном конкретном случае это совершенно неважно.
Знаешь, он дал мне кисть и бумагу и разрешил порисовать. Совершенно невероятное ощущение: я прикоснулась кистью к холсту (по-моему, это вовсе даже и не холст был, а обыкновенный ватман, но «кистью к холсту» слишком уж красиво звучит, так и хочется повторять), провела рукой и поняла, что если остановлюсь, то так никогда и не узнаю, что же там может оказаться. Как будто у этого рисунка уже есть вполне определенное будущее, а настоящего пока что нету. И единственный способ узнать — это дорисовать до конца.
(Можно было бы провести множество замечательных параллелей, но я удержусь. И так понятно, в общем-то.)
Я чуть не поседела окончательно, пока рисовала, а там оказалась всего-навсего лошадь. Правда, очень красивая и грустная лошадь, но до тайны мироздания она все-таки не дотягивала. В общем, я разочаровалась в себе как в художнике и даже расплакалась. Но прекрасный Мишель утешил меня, подарив твой портрет. Я повесила его в кабинете и собираюсь поливать слезами. Он от этого испортится, краски поплывут, и ты станешь некрасивая. Неужели даже такая ужасная перспектива не заставит тебя немедленно появиться?
Тогда я даже и не знаю, как быть...
* * *
Юлька, уже лето на дворе, а тебя всё нет. А я всё продолжаю тебе писать письма. С упорством, достойным лучшего применения, как говорит твоя мама. Это я вчера провела вечер в кругу твоей семьи. Мама учила меня жизненной мудрости (а то у меня всё остальное уже есть, осталось только жизненной мудростью разжиться), а Мишка, наоборот, рассказывал, что все мои несчастья оттого, что я хочу быть хорошей. Велел подумать об этом на досуге. К счастью, досуга у меня никогда не бывает, так что, считай, повезло.
Нет, ну я не понимаю, какая разница, каким хотеть быть? Я хочу быть хорошей, соседка Вилена Юрьевна хочет быть плохой, а сам Миша хочет быть свободным от оценок. Векторы, возможно, разные, но принцип тот же самый. Есть идеал, есть стремление к идеалу и есть фрустрация в момент осознания недостижимости идеала. Но Мише я постеснялась это говорить. А то еще решит, чего доброго, что я недостаточно хорошая...
Нашла вчера пакетик жасминового чая, который ты мне привезла из Венеции.
Я достаточно легко смирилась с тем, что в моей машине некуда поставить чашку кофе. Ну и черт с ней, с чашкой, подумала я. Не больно и хотелось. И на два года думать забыла о чашках.
Но сегодня внезапно выяснилось, что чашку с жасминовым чаем (с ложечкой мёда) в моей машине тоже некуда поставить, а вот это уже совершенно невыносимо.
Есть ведь, наверное, какие-нибудь приспособления, чтоб в них чашку поставить? Как ты думаешь? Только
