окно под потолком. На полу валялись сгорбившиеся от времени бумаги. Три стены были голыми, а к четвёртой была прибита полка, на которой стояли пустые оклады от икон.
– Всё равно нас отсюда вытащат, – пробормотал Литвинов.
– Вытащат, – согласилась Наина Генриховна. – Сколько нам осталось, как вы думаете?
– Думаю, часа три.
– Демоны сюда не подойдут. Пошлют солдат, чтобы сломать дверь. Или просто подожгут часовню. Но сначала с нами поговорят. Да, пожалуй, часа три. Чему это вы улыбаетесь?
Литвинов и в самом деле улыбался. Он удивлённо потряс головой.
– Верите ли, Наина Генриховна, я почти не боюсь. Впервые за столько лет. Но почему?
– Шок, наверное, – предположила Наина Генриховна.
– Пожалуй, – согласился Литвинов.
– Давайте присядем.
Она опустилась на пол и обхватила руками колени. Литвинов примостился рядом.
– Три часа без страха – огромное счастье, – проговорил он. – Не думаю, что меня хватит на большее, но эти три часа – мои!
Его глаза были круглыми от удивления. Наина Генриховна на него внимательно посмотрела.
– Всего лишь три часа, не теряйте голову, – буркнула она.
Литвинов поворошил туфлей валяющиеся на полу страницы.
– Почитайте что-нибудь вслух, – попросила его Наина Генриховна.
Литвинов поднял хрупкий, похожий на старое письмо, листок и прочёл:
– «Солнечная моя, волшебная Нина!»
– Нина… – задумчиво сказала Наина Генриховна. – Звучит почти как Наина…
– «Не презирайте бедного безумца», – продолжал Литвинов. – «Силы зла победили меня, и теперь…»
Он замолчал.
– Что там дальше? – спросила Наина Генриховна, устало закрывая глаза. – Что за силы зла?
Литвинов шевелил губами, разбирая торопливый почерк.
– «…И теперь я не нахожу себе места. Волнение, беспокойство – страшные вещи, а в моём нынешнем состоянии и вовсе гибельные, но боязнь самого страха ужаснее всего, что со мной до сих пор было. Я должен объяснить Вам, что не охлаждение моих чувств и не постыдное увлечение заставляют меня просить Вашего разрешения расторгнуть нашу помолвку. Я люблю вас по-прежнему! Вы для меня – сама жизнь, тепло, радость – всё, чего я теперь лишён…»
Литвинов замолчал.
– Что дальше? – повторила Наина Генриховна.
– «Будьте счастливы, мой ангел, и забудьте меня как можно скорее, потому… потому что… не в силах…» Дальше неразборчиво.
– На самом интересном месте, – усмехнулась Наина Генриховна. – Что-то помешало ему жениться.
– Похоже, что он попал сюда, – сказал Литвинов. – Раз уж здесь им заинтересовались.
– Пожалуй, – согласилась Наина Генриховна. – И давно сгинул на котлованах.
– Таким слогом писали до революции… – заметил Литвинов. – Чувствуется стиль. А вот ещё нечто рукописное.
Он поднял другой листок и прочитал:
– «Как избавиться от тараканов». Тьфу ты!
Он хмыкнул.
– «В день святого Тимофея Прусского посадите пару тараканов в мужской сапог. Бейте по сапогу палкой, приговаривая: “Уходите, прусаки, не то побьют вас мужики!”»
Наина Генриховна рассмеялась.
– Тут ещё о том, как вернуть мужа! – сказал Литвинов, радуясь тому, что она смеётся. – «Приворот мужа в домашних условиях…» В домашних условиях! «Если муж вас разлюбил, бросьте его фотографию в кастрюлю с водой. Кипятите воду и помешивайте отвар, приговаривая: “Пусть мужняя любовь ко мне станет горячей, как эта вода”. Семь дней подряд отпивайте этой воды».
– Не сработает, – сказала Наина Генриховна.
– Откуда вы знаете? – ухмыльнулся Литвинов. – А, вы же специалист, сами магией занимались!
– Давно это было, – вздохнула Наина Генриховна.
– А какой именно магией? Кто к вам ходил и зачем?
– Больше всего ходили женщины, – сказала Наина Генриховна. – Известное дело зачем. Для себя просили любви, а для других – то, что останется.
– Ого, глядите, свеча! – воскликнул Литвинов, поднимая с пола выполненный свинцовым карандашом рисунок.
Наина Генриховна неохотно открыла глаза.
– Красиво, – сказала она.
Литвинов вставил рисунок в пустой оклад над полкой и отступил назад, любуясь.
– У нас теперь есть свеча! – довольно сказал он.
– Какой-то вы несерьёзный, – проворчала Наина Генриховна. – Как Иванушка из сказки. Казнят вас, казнят, а вам и горя мало…
– Так ведь три часа! – воскликнул Литвинов. – Три часа мои! Смотрите, тут даже стихи есть!
– Про любовь? – заинтересовалась Наина Генриховна.
– Нет, – запнувшись, сказал Литвинов. – Это реквием.
– Читайте.
– Ты, Господи, почитаемый в Сионе. К тебе придёт всякая плоть… Как здесь могло оказаться такое? Что значит «всякая плоть». Неужели и мы тоже? Ведь мы тоже – плоть…
– Я всегда думала, что реквием – это музыка, – удивилась Наина Генриховна.
– Реквием – это молитва, заупокойная месса, – объяснил Литвинов. – В нём есть и музыка, и слова.
– Скажите, когда здесь построили эту часовню? – спросила Наина Генриховна.
– Ещё до меня. Была мода на всё религиозное. Там, где сейчас авианосец, стояла большая церковь. Без креста, конечно, зато стены и крыша были позолоченными. После революции церковь сломали и на том же месте построили мавзолей. Потом сломали мавзолей и построили авианосец…
– Это уже при мне было, – сказала Нина Генриховна.
Они помолчали.
– Что-то мне в последние дни Демидин вспоминается… – вздохнул Литвинов. – Эх, если бы у меня было такое в груди…
– И что бы тогда было? – спросила Наина Генриховна.
– Да я ни за что не стал бы предателем! А если бы даже и попал в Ур, не сдался бы. Разве они могли бы меня согнуть?
В этот момент в дверь постучали. Литвинов вздрогнул и замолчал.
– Отворитеся, отопритеся, – писклявым голосом сказал Димитрий Димитриевич.
– Не откроем, – ответила Наина Генриховна.
– А мы двери повыломаем, – сказал Димитрий Димитриевич. – Полетят клочки по закоулочкам.
– Ломайте, – равнодушно ответила Наина Генриховна.
– Или часовенку вашу спалим.
– Палите.
Димитрий Димитриевич немного подышал за дверью.
– А что, если мы вас простим? – спросил он. – Тебя и твоего полковника. Кто старое помянет – тому глаз вон.
– Врёшь, – сказала Наина Генриховна.
Димитрий Димитриевич похихикал.
– Вру, – признался он.
– Вам-то зачем умирать, Наина Генриховна? – мрачно спросил Литвинов.
– Замолчи, – угрожающе сказала Наина Генриховна.
– Правильно, незачем! – подхватил Димитрий Димитриевич и поскрёб ногтем дверь.
– Это ведь я приговорён, а не вы, – понурившись, прошептал Литвинов.
Его опять затрясло.
– Замолчи, не то я тебя своими руками убью, – пообещала Наина Генриховна.
– Тогда открывай ты, полковник, – сказал Димитрий Димитриевич. – Жив останешься, будешь начальником вместо этой дуры.
Литвинов молчал.
– Или предпочитаешь сгореть живьём? – поинтересовался Димитрий Димитриевич.
– Да пропади оно всё пропадом! – закричал Литвинов и топнул ногой. – Я дал себе слово офицера – три часа ничего не бояться.
– Батюшки! – засмеялся Димитрий Димитриевич. – Слово офицера! Я тогда часика через три загляну.
И он, весело насвистывая, ушёл.
Приём на работу в КГБ придал Вове Понятых уверенности, и он отважился наконец сделать предложение Ире. Забегая вперёд, можно отметить, что Ира его предложение приняла и свадьба состоялась месяца через четыре. Жили Вова и Ира
