Вокульскому показалось, что он узрел три мира: один (давно исчезнувший с лица земли) молился и во славу всевышнего воздвигал величественные здания. Другой, смиренный и нищий, тоже умел молиться, но создавал только лачуги. И третий - он возводил дворцы лишь для себя и позабыл слова молитв, а дома божии превратил в место свиданий - так беззаботные птицы вьют гнезда и распевают песни на могилах павших героев.
"А кто же я, равно чужой им всем?.."
"Может быть, ты - клеточка в железном решете, через которое я пропущу их всех, чтобы отделить зерна от плевел..." - отозвался какой-то голос.
Вокульский оглянулся. "Игра больного воображения". Тут он заметил в глубине костела, у четвертого стола, графиню Иоанну с панной Изабеллой. Обе они сидели у подноса с деньгами и держали в руках книжки, по-видимому молитвенники. За креслом графини стоял лакей в черной ливрее.
Вокульский направился к ним, задевая коленопреклоненных и обходя другие столы, где отчаянно стучали, стараясь привлечь его внимание. Приблизившись к подносу, он поклонился графине и положил свой сверток полуимпериалов.
"Боже, - подумал он, - какой у меня, должно быть, дурацкий вид с этими деньгами".
Графиня отложила книгу.
- Здравствуйте, пан Вокульский, - сказала она. - Знаете, я думала, что вы уже не придете, и, признаюсь, мне было даже немножко неприятно.
- Я говорила вам, тетушка, что он непременно явится, да еще с мешком золота, - произнесла по-английски панна Изабелла.
При мысли, что Вокульский, может быть, понимает по-английски, графиня вспыхнула, и на лбу у нее выступили капли пота.
- Прошу вас, сударь мой, - быстро продолжала она, - присядьте на минутку, а то наш уполномоченный отлучился куда-то... Разрешите, я положу ваши империалы наверху, в назидание и к стыду господ, которые предпочитают тратить деньги на шампанское...
- Да успокойтесь же тетушка, - снова проговорила панна Изабелла по-английски, - он, наверное, не понимает...
На этот раз и Вокульский покраснел.
- Вот, Белла, - торжественным тоном произнесла графиня, - пан Вокульский... Который так щедро одарил наших сироток...
- Я слышала, - отвечала панна Изабелла по-польски, в знак приветствия опуская веки.
- Вы, графиня, - пошутил Вокульский, - хотите лишить меня награды на том свете, хваля мои поступки, которые, впрочем, я мог совершить ради выгоды.
- Я догадывалась об этом, - шепнула панна Изабелла по-английски.
Графиня чуть не упала в обморок, чувствуя, что Вокульский мог угадать смысл сказанного, потому что для этого вовсе не нужно было владеть иностранным языком.
- Вы можете, сударь мой, - сказала она с лихорадочной поспешностью, вы можете легко заслужить награду на том свете, хотя бы... прощая обиды...
- Я всегда их прощаю, - ответил он с некоторым недоумением.
- Разрешите заметить, что не всегда, - продолжала графиня. - Я старая женщина и считаю вас другом, пан Вокульский, - сказала она важно, - так уж уступите мне в одном деле...
- Приказывайте, графиня.
- Третьего дня вы рассчитали одного из ваших служащих, некоего Мрачевского...
- За что же? - вдруг отозвалась панна Изабелла.
- Не знаю, - отвечала графиня. - Кажется, из-за расхождения в политических взглядах или что-то в этом роде...
- Так у этого молодого человека есть взгляды?.. - воскликнула панна Изабелла. - Любопытно.
Она сказала это с такой иронией, что Вокульский почувствовал, как в сердце его смягчается озлобление против Мрачевского.
- Дело не в политических взглядах, графиня, - отвечал он, - а в бестактных замечаниях по адресу лиц, которые посещают наш магазин.
- Может быть, эти лица сами ведут себя бестактно, - вмешалась панна Изабелла.
- Им позволительно, они платят за это, - спокойно возразил Вокульский, - а нам нет.
Яркий румянец выступил на щеках панны Изабеллы. Она взяла молитвенник и принялась читать.
- Но все-таки позвольте уговорить вас, пан Вокульский, - сказала графиня. - Я знаю мать этого юноши, и, поверьте, мне просто тяжело видеть, как она убивается...
Вокульский задумался.
- Хорошо, - сказал он. - Я приму его, но работать он будет в Москве.
- А его бедная мать? - напомнила графиня просительным тоном.
- Хорошо, я повышу ему жалованье... на двести... ну, на триста рублей.
В это время к столу подошло несколько детей, которым графиня начала раздавать образки. Вокульский встал и, чтобы не мешать графине в ее благочестивом занятии, подошел к панне Изабелле.
Она отложила молитвенник и, окинув Вокульского странным взглядом, спросила:
- Вы никогда не отступаете от своих решений?
- Нет, - ответил тот, но тут же опустил глаза.
- А если бы я попросила за этого молодого человека?
Вокульский в изумлении посмотрел на нее.
- В таком случае, я сказал бы, что пан Мрачевский лишился службы, потому что неподобающим образом отзывался об особах, которые соизволили говорить с ним несколько более благосклонным тоном... Если вы все же прикажете...
Теперь панна Изабелла опустила глаза, сильно смутившись.
- А... а... в конце концов мне все равно, где будет жить этот молодой человек. Пусть едет в Москву.
- Он туда и поедет, - ответил Вокульский. - Мое почтение, сударыня, прибавил он, кланяясь. Графиня подала ему руку.
- Спасибо, пан Вокульский, за память, и прошу вас, приходите ко мне разговляться. Очень прошу, - прибавила она значительно.
Заметив вдруг какое-то движение в центре костела, она обратилась к лакею:
- Ступай-ка, Ксаверий, к госпоже председательше и попроси ее одолжить нам карету. Скажи, что у меня лошадь захромала.
- На когда прикажете просить, ваше сиятельство?
- Да так... часа через полтора... Мы тут дольше не просидим. Ведь правда, Белла?
Лакей направился к столу у выхода.
- Так до завтра, пан Вокульский, - сказала графиня. - Вы встретите у меня много знакомых. Будет несколько господ из благотворительного общества...
"Вот как!" - подумал Вокульский, прощаясь с графиней. В эту минуту он испытывал к ней такую благодарность, что готов был пожертвовать на ее приют половину своего состояния.
Панна Изабелла издали кивнула ему и опять остановила на нем взгляд, который показался ему необычным. А когда Вокульский исчез в полумраке костела, она сказала графине:
- Тетушка, вы кокетничаете с этим господином. Ой, тетя, это становится подозрительным...
- Твой отец прав, - возразила графиня, - этот человек может оказаться полезным. Впрочем, за границей такие знакомства вполне приняты в свете.
- А если это знакомство вскружит ему голову?
- В таком случае, он докажет, что у него слабая голова, - кратко ответила графиня, берясь за молитвенник.
Вокульский не ушел из костела, а, не доходя до двери, свернул в боковой придел. У самого гроба господня, напротив стола графини, в углу находилась пустая исповедальня. Вокульский вошел туда, притворил дверь и, невидимый никому, стал смотреть на панну Изабеллу.
Она держала молитвенник, то и дело поглядывая на вход. Лицо ее выражало усталость и скуку. Время от времени к столику подходили дети за образками; некоторым панна Изабелла вручала их сама, но с таким видом, словно хотела сказать: "Ах, когда же это кончится!.."
"И все это делается не из благочестия, не из любви к детям, а ради молвы, ради того, чтобы выйти замуж, - подумал Вокульский. - Ну, да и я немало делаю ради рекламы и ради женитьбы. Хорошо устроен свет! Вместо того, чтобы спросить напрямик: "Любишь ты меня или нет?" либо: "Хочешь меня или нет?" - я выбрасываю сотни рублей, а она часами скучает, выставляя себя напоказ и притворяясь набожной.
А если б она ответила, что не любит меня? Во всех этих церемониях есть и хорошая сторона: они дают людям время и возможность узнать друг друга.
Однако плохо, когда не знаешь ни слова по-английски... А то бы я узнал сегодня, что она обо мне думает; я уверен, что она говорила тетке про меня. Надо будет научиться...
Или взять такую дурацкую вещь, как экипаж... Будь у меня экипаж, я мог бы сейчас отправить ее с теткой домой, и вот вам еще узелок между нами... Да, экипаж мне, во всяком случае, пригодится. Это лишняя тысяча в год, но что поделаешь? Я должен быть во всеоружии.
Экипаж... английский язык... более двухсот рублей на один пасхальный сбор!.. И так поступаю я, хотя все это мне противно. А собственно - на что же и тратить деньги, как не на то, чтобы добиваться счастья? Что мне до каких-то теорий об экономии, когда так болит сердце!"
Дальнейшее течение его мыслей прервал унылый, дребезжащий мотив. Это играла музыкальная шкатулка. Потом защебетали искусственные птицы, а когда они умолкли, послышалось журчание фонтана, шепот молитв и вздохи верующих.
В приделе, возле исповедальни, у дверей часовни с гробом господним виднелись коленопреклоненные фигуры. Некоторые на коленях подползали к подножию распятия, прикладывались к кресту и, достав из платочка мелкие деньги, клали свою лепту на поднос.
