- Она вам не писала об этом? Пьер засмеялся:
- Натали не любит говорить о своих чувствах. Вам-то следо-вало бы это знать.
Неумело держа поднос, вошла Натали, и Пьер тотчас вскочил ей навстречу, спеша освободить ее от ноши. Да, Натали, вероятно, всю жизнь оберегали, всю жизнь любили, и, должно быть, Жиль, с его нервозностью избалованного ребенка, зачастую внушал ей страх. Между нею и братом была глубокая взаимная любовь, взаимная привязанность, множество воспоминаний обо всем, что они сделали друг другу хорошего-просто так, по велению сердца, и Жилю вдруг захотелось, чтоб и у него в жизни было так же, И он вдруг вспомнил, что у них с сестрой не было душевной бли-зости, если не считать ее материнской к нему привязанности, а его отношения с другими женщинами сводились к подспудным без-радостным битвам, прерывавшимся недолгими минутами счастья, но неизменно заканчивавшимся либо победой с привкусом пора-жения, либо просто поражением. Он вдруг почувствовал усталость, оттого что перепил вчера; таким он себя не любил.
- А почему бы вам не поужинать где-нибудь вдвоем? - ска-зал он. - Так вам будет спокойнее. А я пораньше лягу. Я совсем расклеился - слишком много вчера выпил.
Он ждал возражений, но Натали просияла:
- А тебе не будет скучно? Мы с Пьером так давно не, виде-лись. ..
- Вы, правда, не против?-спросил Пьер.
"Бедняжка Натали-думал Жиль,-ты так давно не видела приличных людей. Ну в самом деле, кого ты видела? Пропащего Никола. Жана, который ревнует меня к тебе, твою злосчастную подругу, весьма унылую особу, а с восьми часов вечера и до утра видела меня - жалкое существо, которое ты, моя сумасбродка, любишь". Он замотал головой.
- Нет, нисколько, наоборот. Ступайте поужинайте без меня. Если я еще не засну к вашему возвращению, мы вместе выпьем по чашечке липового чаю.
Когда они ушли, он включил было телевизор, но тут же вы-ключил его, съел ломоть ветчины, стоя у холодильника, и лег в постель. У него был превосходный детективный роман, большая бутылка минеральной воды под рукой, сигареты, а по радио пере-давали очень хороший концерт. Время от времени человеку не ме-шает побыть в одиночестве - это имеет свою прелесть. В сущ-ности, он всегда был одинок, добрый, старый, одинокий волк, и, умилившись этому своему образу, Жиль уснул, не погасив свет.
Глава седьмая
Время шло, и Натали решила поступить на работу. Она со-общила Жилю, что нашла себе очень хорошее место в туристиче-ском агентстве с приличным, кажется, жалованьем, которое помо-жет им сводить концы с концами, что было зачастую нелегко. Жиль сначала засмеялся: ему стало досадно, что она устроилась без его содействия, и забавно было вообразить себе Натали за конторским столом.
- Разве ты уже успела осмотреть все музеи? Что это на тебя нашло?
- Я целыми днями ничего не делаю,-ответила она,-так со-всем отупеешь.
- А что ты делала в Лиможе?
- В Лиможе у меня было благотворительное общество,- спо-койно ответила она.
Он расхохотался. Вот сумасшедшая!
- Я понимаю, это кажется нелепым,-заметила она,-но знаешь, я многим помогала...
- И все-таки... Ты-в роли дамы-благотворительницы... Ты же целые дни проводила со мной.
- Так ведь это было летом,- возразила она. - А для бедня-ков самое тяжелое время - зима. Он изумленно уставился на нее.
- Если я правильно понял, стоило мне приехать к сестре зи-мой, и мы бы с тобой не встретились? Она засмеялась, покраснела:
- Да нет же... Не о том речь. В агентстве очень приятная работа, директор-очаровательный человек, приятель Пьера, И знаешь, так интересно разрабатывать маршруты для туристов.. Я буду отправлять их в Перу, в Индию, в Нью-Йорк...
- Если ты собираешься работать из материальных соображе-ний, то, по-моему, это идиотство,- сказал Жиль. - Можно просто поменьше тратить.
А ведь совершенно очевидно было, что транжирил-то деньги он, причем сам не знал, куда они уходят. Приятели, бары, такси - деньги так и текли между пальцев. И если Натали могла где-то бывать и одеваться, то этому она обязана была отнюдь не зара-боткам Жиля, а скорее тому, что ежемесячно получала из Лиможа сто тысяч по какой-то старой семейной ренте. А тут еще Жиль купил ей к рождеству прелестную старинную брошь, за ко-торую никак не мог расплатиться. Право, Натали пришла совсем неплохая мысль, но почему-то она очень раздражала Жиля.
- Нет, не из материальных соображений,-сказала она,- а потому, что меня это заинтересовало. Но если тебе это непри-ятно, я могу отказаться.
- Делай как хочешь,- сказал он. - Кстати, о путешествиях - когда возвращается цветочник?
Дело в том, что фотограф-американец упорствовал. Он забра-сывал Натали розами-вот почему Жиль дал ему такое прозви-ще-и нежными письмами. Ему пришлось отправиться в дальнюю поездку, и почти отовсюду он посылал Натали вполне безобидные открытки со спокойной уверенностью человека, решившего ждать хотя бы тридцать лет,- послания его то забавляли, то возмущали Жиля, смотря по настроению. Натали они трогали, и она это по своему обыкновению не скрывала, что, конечно, должно было успо-каивать Жиля, но мешало им смеяться вместе над обожателем.. Натали заявила, что во всяком искреннем чувстве, каково бы оно ни было, нет ничего смешного. На эту тему она вела долгие раз-говоры с Гарнье, которого Жиль представил ей однажды,- тот все еще ждал выхода из колонии своего юного друга. Кстати ска-зать, Гарнье все больше перекладывал работу на плечи Жиля, и зачастую Жиль, возвратившись домой, заставал там Гарнье. Уютно расположившись у камина, они с Натали увлеченно бол-тали. Странный все-таки у нее вкус! В компании пьяницы Никола и развратника Гарнье она становилась оживленной, веселой, тогда как общество Жана, человека интеллигентного, ее, по-види-мому, тяготило. "Ты не понимаешь,-возражала она, когда Жиль. говорил ей об этом,- в них есть что-то непосредственное, искрен-нее, и это мне нравится". Жиль пожимал плечами: по его мнению, Никола и Гарнье-люди нудные, но он все же предпочитал, чтобы Натали интересовалась ими, а не американцем-цветочником.
Итак, Натали начала работать и зачастую вечерами заезжала за Жилем в газету. Во всем мире люди все больше сходили с ума, между работниками газеты шли все более яростные споры, и На-тали случалось часа по два проводить внизу, в баре, дожидаясь Жиля. Она, конечно, никогда его не упрекала, даже сочувствовала ему, но мысль, что она сидит внизу и, жестоко скучая, ждет его, мучила Жиля. В конце концов они решили встречаться только "у себя дома". И однажды он не пришел ночевать.
День выдался ужасный. Мерзкий Тома, ужасный Тома перешел все границы подлости. Потом Жиля вызвал к себе Фермон и устроил ему разнос: он, видите ли, находил статьи Жиля черес-чур "академичными", в них, по его мнению, отсутствовала сенса-ционность, которая нравится "читателю". Жиль представления не имел об этом пресловутом читателе, о котором ему прожужжали все уши, об этом неведомом часовом, охраняющем склады глупо-сти, но, если бы этот охранитель попался ему в руки, Жиль с на-слаждением задал бы ему хорошую трепку.
- Читателю,- говорил Фермон,- надо, конечно, давать объек-тивную информацию, но тема должна его увлечь, даже взвинтить.
- А вы не находите, что сами факты, сама действительность уже достаточно взвинчивают читателя? - иронически спросил Жиль. - Всюду война, всюду...
- Война взвинчивает читателя только в том случае, если она непосредственно его касается.
- Она и касается,- в отчаянии сказал Жиль. - Вы что же, хотите, чтобы я дал читателям адрес конторы по вербовке солдат для отправки во Вьетнам? А неужели цифры кажутся вам недо-статочно красноречивыми?
- Это вы недостаточно красноречивы.
Короче говоря, Жиль вышел от Фермона в бешенстве и при-нялся заново переделывать статью, а было уже шесть часов. На-толкнувшись на Гарнье, он попросил его предупредить Натали и, если возможно, повести ее куда-нибудь поужинать, что, по-види-мому, обрадовало Гарнье, а сам Жиль остался у себя в кабинете, сел за пишущую машинку, но мысли его были куда больше заняты обдумыванием запоздалых реплик в ответ на обвинения Фермона, чем злополучной статьей. В редакции было безлюдно, и он расха-живал по всем комнатам, чувствуя глубочайшее отвращение к своему творению. Зайдя в кабинет Жана, он обнаружил там бу-тылку шотландского виски и налил себе стакан, но, выпив, не по-чувствовал облегчения. До чего же ему осточертела эта проклятая газета, ничего он не добьется, будет прозябать здесь до конца своих дней, а Фермон совсем выживет из ума и все больше будет жучить его. Жиль Лантье постареет. Натали превратится в поч-тенную провинциалку, они, может быть, поженятся, и, может быть, у них пойдут дети; супруги Лантье купят себе машину, малень-кую, благоустроенную ферму с телевизором. Хорошо еще, если им удастся достигнуть такого благополучия. Все ужасно. Он, Жиль Лантье, способный на любую крайность, жаждущий объездить мир, он, кипучий Жиль, вот-вот загубит свою жизнь под игом хо-зяина и любовницы, и оба они еще смеют осуждать его... Ну так вот, он больше не желает ни чтобы его осуждали, ни чтобы его прощали, ни чтобы его заковывали в какие бы то ни было рам-ки - будь то профессия или область чувств. Он хочет быть одино-ким и свободным, как раньше. Свободным, словно молодой пес, каким он был. Прикладываясь к бутылке, он перебирал свои оби-ды и все больше разъярялся. Ах так! Они воображают, будто Жиль Лантье сидит и переписывает наново свое сочинение, будто школьник-двоечник, оставленный без обеда? Ах, так! Они вообра-жают, будто он смиренно возвратится домой, к своей верной и благородной любовнице?! Хорошо же, он им покажет! Он надел плащ и ушел, оставив гореть все лампы. По счетчику заплатит пресловутый "читатель".
