-Натали,-сказал он,-я люблю тебя.
- Я тоже,- ответила она, но голос ее прозвучал невесело: скорее, она смиренно признавала бесспорный факт.
И она повесила трубку. Через неделю он все ей объяснит, он будет держать ее в объятиях, будет прижимать к себе теплое, живое тело Натали, оно и станет связью между ними, а не ее упрямо замкнутое лицо и не те нелепые унылые фразы, которыми она обменивалась по телефону. Что же до других (он не знал в точности, кто эти "другие",- просто в воображении возникал злобно жужжащий рой парижан) - они еще увидят. Вернее ска-зать, ничего не увидят. Во-первых, не увидят Жиля Лантье целую неделю, а потом, когда Натали вернется, не увидят их обоих. Они будут сидеть дома или ходить в театры, раз она любит театр, или будут ходить на концерты, раз она любит музыку. Разумеется, он лично предпочитает послушать хорошую пластинку, лежа на ков-ре, но раз нужно, так нужно,-он все будет делать в угоду На-тали. Приободрившись от этих мыслей, он встал, напевая, отпра-вился в редакцию чуть ли не раньше времени и весь день усердно работал. И как же он был ошеломлен, когда в три часа утра обна-ружил, что сидит в клубе и рассуждает с английским журнали-стом о сегрегации в Америке.
А через десять дней в одиннадцать часов вечера приехала На-тали, и он встречал ее на их любимом Юго-Западном вокзале. На перроне их обгоняла - или шла за ними - веселая толпа дам-провинциалок, одетых так же, как Натали: все в юбках чуть длиннее, чем требовала мода, в шелковых платочках на голове, в руке - чемоданчик. Кроме гордой посадки головы, а при ближайшем рас-смотрении - и красоты, ничто не отличало ее от других. У него бывали любовницы, чьих собачек, точно букеты цветов, носили грумы, и тогда он не видел в этом ничего особенного. Но на этом сером и унылом вокзале (шел дождь) ему хотелось, чтобы На-тали появилась, как яркое пятно, как что-то несбыточное, как взметнувшееся пламя. Он крепко обнял ее, поцеловал. Глаза у нее были обведены темными кругами, и она была, конечно, в трауре.. Какой же он идиот!
- Ах, это ты!-сказала она и замерла, прижавшись к нему. На них смотрели, и ему стало немного стыдно: ведь им в конце концов, не по двенадцать лет, чтобы так откровенно вы-казывать на вокзале свои чувства. Он попытался пошутить:
- А кто, по-твоему, это мог быть?
- Ты,- ответила она. - Именно ты.
Она вскинула голову, и он пристально посмотрел на нее. Ему показалось, что лицо у нее немного припухло, что она небрежно подкрасилась, этот осмотр казался ему вполне естественным, так же как и ее возвращение к нему. Он приехал на вокзал встретить любовницу, почти жену, и рассматривал ее, как все старые лю-бовники рассматривают друг друга,- вот и все. Он взял ее под руку.
- Я купил жареную курицу, поужинаем дома. Ты выехала сразу после похорон?
- Да, разумеется. Ты же понимаешь, мне не так-то приятно было в Лиможе.
- Честные люди бросали в тебя камнями на улице?
- Нет,-ответила она,-они знают, что плоть слаба. Они те-перь читают газеты.
Дома она окинула рассеянным взглядом беспорядок, который он успел произвести за два часа-перед тем как поехать на вок-зал,-прошла в ванную, подкрасилась, а он тем временем, яростно ругаясь, разрезал курицу. После кофе они прошли в гостиную, и Жиль осторожно поставил только что купленную им пластинку Гайдна.
- Ну что? - сказала она. - Что нового в Париже? Она произнесла это небрежно, закрыв глаза, таким тоном, словно в Париже ничего нового не могло быть.
- Да больших новостей нет,- ответил он. - Ты читала газеты?
- А ты?
Тон вопроса был тот же. Он улыбнулся.
- Я тоже не читал. Много работал. Пожалуй, выпивал лиш-него без тебя да вот купил эту пластинку.
Он не добавил, что однажды пошел, очень пьяный, проводить Катрин до дому и потерпел полное фиаско. Но во всяком случае, можно быть уверенным, что девица будет помалкивать. В ее же интересах скрыть его внезапное бессилие, поскольку ему теперь известны все ее прихоти. Он протянул руку, и Натали сжала ее.
- Ну а ты? Видела Франсуа?
- Да, видела. Он специально приезжал к Пьеру, чтобы встретиться со мной.
- Зачем?
- Уговаривал вернуться. Мне кажется, он тоскует.
- Провинция переменилась,- сказал Жиль.
Он был раздосадован, сам не зная почему. Все мужчины хо-тят отнять у него эту женщину и ни на секунду не допускают мысли, что она его любит... что она может любить его. Ясно. Он в ее жизни - просто случай.
- И что же ты ему сказала?
- Что не вернусь. Что люблю тебя. Что очень сожалею, но... Пьер тоже уговаривал меня остаться.
Что-то вроде негодования поднималось в душе Жиля. Конечно, он тут десять дней вел себя как мальчишка, как свободный от всяких уз молодой человек. А к чему все это свелось? Провел два часа с порочной девчонкой да целые ночи разговаривал с умни-ками, опустошенными алкоголем и приспособленчеством. А в это время Натали окружали знакомые лица, взволнованные люди, вдруг утратившие всю свою гордость,-она жила, она играла роль Анны Карениной-только наоборот. Она переживала угрызения-совести, даже сожаление-словом, испытывала человеческие чув-ства.
- Не знаю даже, зачем я тебе говорю об этом. Я так устала. Значит, ты доволен своей работой?
Уж не собирается ли она поставить ему хорошую отметку за поведение? Он сам не мог понять своей ревности, своей бешеной злобы. Ведь Натали вернулась. Все бросила ради него. Вот она тут. Чего же он боится?
- Я видела и твою сестру и Флорана-на похоронах. Она жаловалась, что от тебя давно нет вестей. Ты бы ей написал.
- Завтра напишу,-сказал он.
Он старался успокоиться, чтобы голос не срывался, чтобы не дрожали руки. Он даже улыбался.
- Тебе надо лечь спать,-сказал он,-ты совсем извелась. Я сейчас приду.
Оставшись один, он выпил большой глоток виски, прямо из бутылки, спирт обжег ему горло. Сейчас настанет час любви с этой совершенной подругой, с этой совершенной возлюбленной, с этим воплощением совершенства. Жизнь в конечном счете наладилась.. Он даже сможет сказать сейчас: "Знаешь, мне очень тебя недоста-вало",-и это не будет ложью. Но у него зуб на зуб не попадал..
Глава десятая
Она действительно сожгла последние мосты, соединявшие ее с прошлым, с детством, с друзьями. Брат замучил ее советами,. мольбами, а муж поставил ультиматум: "Или оставайся сейчас, или уходи навсегда". Обо всем этом она рассказала Жилю корот-кими, отрывистыми фразами, и он радовался, что она в темноте не видит его слез. Никто в Лимузене не доверял ему, решительно никто, даже родная его сестра Одилия, которая, однажды набрав-шись смелости, отвела Натали в сторону и спросила, счастлива ли она, но с таким видом, будто спрашивала о чем-то невозможном.
"Мне там больше нечего делать",- говорила Натали, а он те-перь часто задумывался: быть может, они правы, эти положитель-ные люди, прочно стоящие на земле. Время шло, апрель уже опу-шил зеленью деревья, и они все жили, как жилось. Однажды ут-ром Жиль пришел в редакцию сияющий: накануне вечером он на-писал очень хорошую статью о Греции. Он прочел ее Натали, она была взволнована этой статьей, и он почувствовал себя очень уве-ренным. В самом деле, Фермон нашел, что написано хорошо, и Жан похвалил; даже Гарнье, который со времени знаменитой ноч-ной вылазки Жиля немного сторонился его, поздравил товарища с удачей. Статья была написана сжато, страстно и четко; именно такие статьи газете следовало бы печатать каждую неделю, зая-вил Фермон. Жиль был в превосходном настроении и, когда утром заверстали газету, пригласил Жана, доброго старого друга Жана, позавтракать с ним. За столиком они все время говорили о поли-тике, потом решили в этот день больше не работать, а пойти в кино. Обошли все кинотеатры на Елисейских полях, но тщетно: если один не видел картины, другой непременно видел.
- К себе я тебя не приглашаю,- сказал Жан. - Сегодня у Марты гости. Не могу подложить тебе такую свинью.
- Пойдем лучше ко мне,- сказал Жиль. - Натали вернется только в половине седьмого. А дома нам удобнее будет поговорить
о событиях в Греции.
Он чувствовал, как ясно, абстрагируясь от всего, работает сей-час его ум, и радовался, что еще два часа может развивать свои мысли перед Жаном, который, как он знал, умел и слушать и возражать. Он отпер дверь, усадил Жана, налил ему кальвадоса.
- Давненько я здесь не бывал,- сказал Жан, усаживаясь по-удобнее.
В голосе его не звучало ни малейшего укора, но Жиль поду-мал, что он прав. А раньше тут всегда толкался народ, даже стульев не хватало. Так было до... Натали. Он поморщился:
- Знаешь ли...
- Да знаю-знаю, дружище,- прервал его Жан. - Страсть - это страсть. Это лучшее из всего, что могло с тобой случиться. В особенности страсть к такой женщине, как Натали. Казалось, он говорил совершенно искренне.
- И да и нет,-сказал Жиль и наклонился к Жану.
Он по-чувствовал, что способен к психологическому анализу, тонкому, прустовскому анализу. Когда чувствуешь себя умным, предателем себя не чувствуешь. - Видишь ли, когда я с ней познакомился, я был... ну, ты, конечно, помнишь... с меня словно кожу содрали. Бог знает почему, но именно так и было. Она положила меня на пуховую подушечку, согрела, вернула к жизни. Право. Но те-перь... Теперь эта подушка давит мне на лицо, душит. Вот оно :как. Все, что я любил в ней и что поддерживало меня - ее власт-ность, ее прямолинейность, цельность,- все это обратилось против .нее...
