Р а й д е р. По-моему, этот танец за мной, Розалинда.
Р о з а л и н д а. Как приятно, что вы меня узнали, Досон. Значит, я не слишком накрашена. Познакомьтесь: мистер Райдер – мистер Гиллеспи.
Они пожимают друг другу руки, и Гиллеспи уходит, погрузившись в бездну уныния.
Р а й д е р. Что и говорить, ваш вечер – большая удача.
Р о з а л и н д а. Да, кажется… Не берусь об этом судить. Я устала… Посидим немного, вы не против?
Р а й д е р. Против? Да я в восторге. Вы же знаете, я ненавижу торопиться и торопить других. Лучше видеться с девушкой вчера, сегодня, завтра.
Р о з а л и н д а. Досон!
Д о с о н. Что?
Р о з а л и н д а. Интересно, вы понимаете, что влюблены в меня?
Р а й д е р (поражен). О, вы замечательная девушка.
Р о з а л и н д а. А то ведь со мной, знаете ли, сладить трудно. Тот, кто на мне женится, не будет знать ни минуты покоя. Я скверная, очень скверная.
Р а й д е р. Ну, этого я бы не сказал.
Р о з а л и н д а. Правда, правда – особенно по отношению к самым близким людям. (Встает.) Пошли. Я передумала, хочу танцевать. Мама там, наверное, уже голову потеряла.
Уходят. Входят Алек и Сесилия.
С е с и л и я. Вот уж повезло – в перерыве между танцами оказаться с родным братом.
А л е к (мрачно). Пожалуйста, могу уйти.
С е с и л и я. Ни в коем случае. С кем же мне тогда начинать следующий танец? (Вздыхает.) С тех пор как уехали французские офицеры, балы уже стали не те.
А л е к (хмурясь). Я не хочу, чтобы Эмори влюбился в Розалинду.
С е с и л и я. Да? А мне казалось, что ты именно этого хочешь.
А л е к. Я и хотел, но как посмотрел на этих девиц, что-то засомневался. Эмори мне очень дорог. Он уязвимая натура, и я вовсе не хочу, чтобы сердце у него оказалось разбитым из-за девушки, которой он безразличен.
С е с и л и я. Он очень красивый.
А л е к (все еще хмурясь). Замуж она за него не выйдет, но разбить человеку сердце можно и без этого.
С е с и л и я. Чем она их привораживает? Хорошо бы узнать секрет.
А л е к. Ах ты, хладнокровный котенок. Счастье еще, что у тебя нос курносый, а то никому бы спасения не было.
Входит миссис Коннедж.
М и с с и с К о н н е д ж. Господи, да где же Розалинда?
А л е к (в тоне милой шутки). Да уж, ты знала, у кого спросить. С кем же ей быть, как не с нами!
М и с с и с К о н н е д ж. Отец созвал восемь холостых миллионеров, специально чтобы представить ей.
А л е к. Ты их построй по ранжиру, и шагом марш по всему дому.
М и с с и с К о н н е д ж. Я не шучу – с нее станется в вечер первого бала удрать с каким-нибудь футболистом в кафе «Кокос». Ты пойди влево, а я…
А л е к (непочтительно). А может, тебе лучше послать дворецкого поискать в погребе?
М и с с и с К о н н е д ж (на полном серьезе). Неужели ты думаешь, что она там?
С е с и л и я. Да он шутит, мама.
А л е к. Мама уже представила себе, как она пьет пиво прямо из бочки с каким-нибудь чемпионом.
М и с с и с К о н н е д ж. Пойдемте же, пойдемте ее искать.
Уходят. Входят Розалинда и Гиллеспи.
Г и л л е с п и. Розалинда, я вас спрашиваю еще раз – неужели я вам совершенно безразличен?
Быстро входит Эмори.
Э м о р и. Этот танец за мной.
Р о з а л и н д а. Мистер Гиллеспи, это мистер Блейн, познакомьтесь.
Г и л л е с п и. Мы с мистером Блейном встречались. Вы ведь из Лейк-Джинева?
Э м о р и. Да.
Г и л л е с п и (хватаясь за соломинку). Я там бывал. Это… это на Среднем Западе, так, кажется?
Э м о р и (с издевкой). Более или менее. Но меня всегда больше прельщало быть провинциальным рагу с перцем, чем пресной похлебкой.
Г и л л е с п и. Что?!
Э м о р и. О, прошу не принимать на свой счет.
Гиллеспи, отвесив поклон, удаляется.
Р о з а л и н д а. Очень уж он примитивен.
Э м о р и. Я когда-то был влюблен в такой вот примитив.
Р о з а л и н д а. В самом деле?
Э м о р и. Да-да, ее звали Изабелла – и ничего в ней не было, кроме того, чем я сам ее наделил.
Р о з а л и н д а. И что получилось?
Э м о р и. В конце концов я убедил ее, что мне до нее далеко, – и тогда она дала мне отставку. Заявила, что я все на свете критикую и к тому же непрактичен.
Р о з а л и н д а. В каком смысле непрактичен?
Э м о р и. Ну, понимаете, вести автомобиль могу, а шину сменить не сумею.
Р о з а л и н д а. Что вы намерены делать в жизни?
Э м о р и. Да еще не знаю, избираться в президенты, писать…
Р о з а л и н д а. Гринич-Виллидж?
Э м о р и. Боже сохрани, я сказал «писать», а не «пить».
Р о з а л и н д а. Я люблю деловых людей. Умные мужчины обычно такие невзрачные.
Э м о р и. Мне кажется, что я вас знал тысячу лет.
Р о з а л и н д а. Ой, сейчас начнется рассказ про пирамиды!
Эмори. Нет, у меня была в мыслях Франция. Я был Людовиком XIV, а вы – одной из моих… моих… (Совсем другим тоном.) А что, если нам влюбиться друг в друга?
Р о з а л и н д а. Я предлагала притвориться влюбленными.
Э м о р и. Нам бы это легко не прошло.
Р о з а л и н д а. Почему?
Э м о р и. Потому что именно эгоисты, как ни странно, способны на большую любовь.
Р о з а л и н д а (поднимая к нему лицо). Притворитесь.
Долгий, неспешный поцелуй.
Э м о р и. Милых вещей я говорить не умею. Но вы прекрасны.
Р о з а л и н д а. Ой, только не это.
Э м о р и. А что же?
Р о з а л и н д а (грустно). Да ничего. Просто я жду чувства, настоящего чувства – и никогда его не нахожу.
Э м о р и. А я только это и нахожу кругом и ненавижу от всей души.
Р о з а л и н д а. Так трудно найти мужчину, который удовлетворял бы вашим эстетическим запросам.
Где-то отворили дверь, и в комнату ворвались звуки вальса. Розалинда встает.
Слышите? Там играют «Поцелуй еще раз».
Он смотрит на нее.
Э м о р и. Так что?
Р о з а л и н д а. Так что?
Э м о р и (тихо, признавая свое поражение). Я вас люблю.
Р о з а л и н д а. И я вас люблю – сейчас.
Поцелуй.
Э м о р и. Боже мой, что я наделал?
Р о з а л и н д а. Ничего. Не надо говорить. Поцелуй меня еще.
Э м о р и. Сам не знаю, почему и как, но я полюбил вас с первого взгляда.
Р о з а л и н д а. И я… я тоже, сегодня такой вечер…
В комнату не спеша входит ее брат, вздрагивает, потом громко произносит: «Ох, простите» – и выходит.
(Едва шевеля губами.) Не отпускай меня. Пусть знают, мне все равно.
Э м о р и. Повтори!
Р о з а л и н д а. Люблю – сейчас. (Отходят друг от друга.) О, я еще очень молода, слава богу, и, слава богу, довольно красива, и, слава богу, счастлива… (После паузы, словно в пророческом озарении, добавляет.) Бедный Эмори!
Он снова ее целует.
Еще две недели – и Эмори с Розалиндой уже любили глубоко и страстно. Критический зуд, в прошлом испортивший и ему, и ей немало любовных встреч, утих под окатившей их мощной волною чувства.
– Пусть этот роман безумие, – сказала она однажды встревоженной матери, – но уж, во всяком случае, это не пустое времяпрепровождение.
В начале марта все той же мощной волной Эмори внесло в некое рекламное агентство, где он попеременно показывал образцы незаурядной работы и погружался в сумасбродные мечты о том, как вдруг разбогатеет и увезет Розалинду в путешествие по Италии.
Они виделись постоянно – за завтраком, за обедом и почти каждый вечер – словно бы не дыша, словно опасаясь, что с минуты на минуту чары рассеются и они окажутся изгнаны из этого пламенеющего розами рая. Но чары с каждым днем обволакивали их все крепче, они уже говорили о том, чтобы пожениться в июне – в июле. Вся жизнь вне их любви потеряла смысл, весь опыт, желания, честолюбивые замыслы свелись к нулю, чувство юмора забилось в уголок и уснуло, прежние флирты и романы казались детской забавой, способной вызвать лишь мимолетную улыбку и легкий вздох.
Второй раз в жизни Эмори совершился полный переворот, и он спешил занять место в рядах своего поколения.
Эмори медленно брел по тротуару, думая о том, что ночь всегда принадлежит ему – весь этот пышный карнавал живого мрака и серых улиц… словно он захлопнул наконец книгу бледных гармоний и ступил на объятые чувственным трепетом дороги жизни. Повсюду кругом огни, огни, сулящие целую ночь улиц и пения, в каком-то полусне он двигался с потоком прохожих, словно ожидая, что из-за каждого угла ему навстречу выбежит Розалинда – и тогда незабываемые лица ночного города сразу сольются в одно ее лицо, несчетные шаги, сотни намеков сольются в ее шагах и мягкий взгляд ее глаз, глядящих в его глаза, опьянит сильнее вина. Даже в его сновидениях теперь тихо играли скрипки – летние звуки, тающие в летнем воздухе.
