Бенедикт Спиноза - Этика

Обычно гордости противопоставляется униженность, но это бывает тогда, когда мы обращаем внимание более на действия той и другой, а не на их природу. Обычно мы называем гордым того, кто слишком прославляет себя (см. схол. пол. 30 той части), кто относительно себя рассказывает только о добродетелях, а относительно других – только о пороках, кто желает, чтобы его предпочитали всем, и кто, наконец, выступает с такой важностью и пышностью, которая свойственна только людям, стоящим гораздо выше его. Наоборот, мы считаем униженным (смиренным) того, кто слишком часто краснеет, кто сознается в своих пороках и рассказывает о добродетелях других, кто уступает всем и кто, наконец, ходит с опущенной головой и не любит украшаться. Впрочем, эти аффекты, именно смирение и самоунижение, встречаются весьма редко. Ибо природа человеческая, рассматриваемая сама в себе, восстает против них, насколько может (см. пол. 15 и 54 этой части); и потому те, которых считают смиренными и самоуниженными, большей частью бывают особенно честолюбивы и завистливы.

Слава есть радость, сопровождающаяся идеей какого-нибудь нашего действия, о котором мы воображаем, что другие его хвалят.

Стыд есть печаль, сопровождающаяся идеей какого-нибудь действия, о котором мы воображаем, что другие его порицают.

Об этом см. схолию пол. 30 этой части. Но здесь нужно заметить разницу, которая существует между стыдом и стыдливостью. Ибо стыд есть печаль, следующая за поступком, которого стыдятся; стыдливость же есть боязнь или опасение позора, удерживающее человека от совершения чего-нибудь позорного. Стыдливости обычно противопоставляют бесстыдство, которое, собственно, не есть аффект, как я покажу в свое время; но названия аффектов, как я уже сказал, соображаются больше с обычным словоупотреблением, чем с природой аффектов. Теперь я закончил с теми аффектами радости и печали, которые я предположил себе объяснить. Итак, я перехожу к тем, которые я отношу к пожеланию.

Тоска (по чем-нибудь) есть желание или позыв обладать какой-нибудь вещью, который поддерживается воспоминанием этой вещи и вместе с тем сдерживается воспоминанием тех вещей, которые исключают существование желаемой вещи.

Когда мы вспоминаем о какой-нибудь вещи, то, как мы часто заявляли, этим самым мы располагаемся к тому, чтобы представлять ее с тем же аффектом, как если бы вещь действительно присутствовала; но это расположение или стремление, когда мы находимся в бодрственном состоянии, часто сдерживается образами вещей, исключающих существование той вещи, которую мы вспоминаем. Итак, когда мы вспоминаем вещь, которая нам причиняет какой-нибудь вид радости, то этим самым мы стремимся представлять ее с тем же аффектом радости, как если бы она действительно присутствовала; но это стремление сразу же сдерживается воспоминанием вещей, которые исключают ее существование. Поэтому тоска (по чему-нибудь) есть собственно печаль, которая противоположна той радости, которая возникает вследствие отсутствия ненавистной нам вещи; см. о ней схолию пол. 47 этой части. Но так как тоска, по-видимому, относится к пожеланию, то я и отношу этот аффект к аффектам пожелания.

Соревнование есть пожелание какой-нибудь вещи, которое возникает в нас вследствие того, что мы воображаем, что другие желают ее.

Кто бежит потому, что видит бегущими других, или кто боится потому, что видит боящимися других, кто, видя, как другой обжег себе руку, притягивает к себе свою руку и делает такие движения телом, как будто он сам обжег свою руку, об этом мы скажем, что он подражает аффекту другого, но не скажем, что он соревнуется с ним; и это не потому, что причина соревнования одна, а причина подражания другая, но просто потому, что принято называть соревнующимся только человека, который подражает тому, что мы считаем честным, полезным или приятным. Впрочем, о причине соревнования см. положение 21 этой части с его схолией. Но почему с этим аффектом большей частью соединена зависть, – об этом см. положение 32 этой части с его схолией.

Признательность или благодарность есть пожелание или побуждение любви, по которому мы стремимся делать добро тому, кто по такому же аффекту любви оказал нам благодеяние. См. положение 39 со схолией положения 41 этой части.

Благожелание есть желание делать добро тому, кого мы жалеем. См. схолию положения 27 этой части.

Гнев есть пожелание, которым мы из ненависти побуждаемся причинить зло тому, кого мы ненавидим. См. положение 39 этой части.

Месть есть пожелание, которым мы вследствие взаимной ненависти побуждаемся причинять зло тому, кто по такому же аффекту нанес нам вред. См. королларий 2 положения 40 этой части с его схолией.

Жестокость или свирепость есть пожелание, которым кто-нибудь побуждается наносить зло тому, кого мы любим или кого мы жалеем.

Жестокости противопоставляется милосердие, которое не есть страсть, но способность души, которой человек умеряет гнев и мстительность.

Опасение есть пожелание посредством меньшего зла избежать большего, которого мы боимся. См. схолию положения 39 этой части.

Смелость есть пожелание, которым кто-нибудь побуждается делать что-нибудь с опасностью, подвергнуться которой боятся ему равные.

Малодушие признается в том, чьи пожелания сдерживаются страхом перед опасностью, которой не боятся подвергнуться равные ему.

Итак, малодушие есть не что иное, как боязнь какого-нибудь зла, которого многие обычно не боятся. Поэтому я не отношу его к аффектам пожелания. Но я хотел объяснить его здесь, потому что, поскольку мы рассматриваем пожелания, оно действительно противопоставляется аффекту смелости.

Смущение приписывается тому, у кого пожелание избежать зла сдерживается удивлением к злу, которого он боится.

Стало быть, смущение есть вид малодушия. Но так как смущение происходит от двойного страха, то удобнее определить его так, что оно есть страх, который приводит человека в такое ошеломление и колебание, что он не может устранять зла. Я говорю в ошеломление потому, что его способность избежать зла подавляется удивлением к нему. Я говорю в колебание, поскольку мы понимаем, что это пожелание подавляется страхом перед другим злом, которое его также мучит; из этого следует, что он не знает, какое из двух зол ему следует предотвратить. См. об этом схолию положения 39 и схолию положения 52 этой части. О малодушии и смелости см. схолию положения 51 этой части.

Вежливость или скромность есть пожелание делать то, что нравится людям, и оставлять то, что им не нравится.

Честолюбие есть неумеренное желание славы.

Честолюбие есть пожелание, которым поддерживаются и усиливаются все аффекты (по пол. 27 и 31 этой части), и потому этот аффект почти непреодолим. Ибо пока человек одержим каким-нибудь пожеланием, он в то же время необходимо бывает одержим и этим. «Лучшие люди, – говорит Цицерон[5], – всего более руководятся славой. Даже философы на тех книгах, в которых пишут о презрении к славе, выставляли свое имя» и проч.

Сластолюбие есть неумеренное пожелание или даже любовь к пиршествам.

Пьянство есть неумеренное пожелание и любовь к напиткам.

Корыстолюбие есть неумеренное пожелание и любовь к богатству.

Сладострастие есть также пожелание и любовь к телесному совокуплению.

Умеренно ли это желание половых удовольствий или неумеренно, оно обыкновенно называется сладострастием. Далее, эти пять аффектов (как я уже упомянул в схолии пол. 56 этой части) не имеют противоположных себе. Ибо скромность есть вид честолюбия, о чем см. схолию положения 29 этой части. Затем, что умеренность, трезвость и целомудрие указывают на силу души, а не на страсть, – об этом я также упоминал. И хотя возможно, что человек корыстолюбивый, честолюбивый или робкий воздерживается от неумеренности в пище, питье и половом соитии, но корыстолюбие, честолюбие и робость не противоположны сластолюбию, пьянству или сладострастию. Ибо корыстолюбец часто желает поесть и попить за чужой счет. Честолюбец же, если бы только он был уверен, что все останется в тайне, ни в чем не будет воздерживаться, и если бы ему пришлось жить между пьяницами и людьми сладострастными, то по тому самому, что он честолюбив, он еще более будет предаваться этим порокам. Наконец, робкий делает то, чего сам не хочет. Хотя корыстолюбец для избежания смерти и может бросить в море свои богатства, однако он все-таки останется корыстолюбцем; и хотя человек сладострастный и печалится о том, что он не может обуздать своей страсти, однако он от того не перестает быть сладострастным. И вообще, эти аффекты имеют своей сущностью не столько сами действия пирования, пьянства и проч., сколько сам позыв и любовь к ним. Итак, этим аффектам ничего не может быть противопоставлено, кроме благородства и энергии души, о чем речь пойдет дальше. Определение ревности и остальных волнений души я давать не буду – как потому, что они происходят от соединения аффектов, которые мы уже определили, так и потому, что многие из них не имеют названий, что показывает, что для практической жизни достаточно знать их вообще. Да притом, из определений аффектов, объясненных нами, видно, что все они происходят от пожелания, радости или печали, или, вернее, что нет других, кроме этих трех, из которых каждый обычно называется разными именами по их различным отношениям и внешним признакам. Если же мы захотим вникнуть в эти три первоначальных аффекта и в то, что мы сказали выше о природе души, то мы будем иметь возможность определить аффекты, поскольку они относятся только к душе, таким образом: