— А я рад, что ты ее приемлешь, — говорит Иниго. — Утомительно, поди, с молодой бабенкой, в твои-то годы.
— Нисколько, — говорит Оливер. — Тебе, как я понимаю, и три зараз нипочем?
— Случалось и такое, — говорит Иниго, — только радости от этого маловато. И идея принадлежала не мне. Меня лично не привлекают такие игры.
Так и есть, потешается, паршивец.
Оливер сидит во главе стола, Хлоя на другом конце — накладывает еду на тарелки. Иниго и Франсуаза сидят друг против друга. Оливер сутулит плечи. Шея у него подергивается. Как продержаться, пока идет этот ужин? — думает Хлоя. Укороти язык, наказывает она себе, отшучивайся и помни, ради Иниго — да и ради Франсуазы — ты должна крепиться, владеть собой, не показывать вида.
И вот какая идет за столом беседа.
Оливер. Хорошо прокатилась в Лондон, Хлоя?
Хлоя. Хорошо, спасибо.
Оливер. Вот что значит родиться женщиной! Гуляй себе по городу, покупай тряпки-шляпки, а муж сиди работай как каторжный.
Хлоя. Честно говоря, я покупками не занималась. А если подвела тебя своим отсутствием — извини.
Оливер. Шутка, Хлоя. Ух, до чего мы серьезные! Нисколько ты меня не подвела. Читал Франсуазе, и все дела. Она прекрасный критик — в известных пределах. Верно я сказал, Франсуаза?
Франсуаза. Я говорю, что думаю. А по-другому не умею.
Оливер. Вообразите, не у всякого и на такое хватает смелости. Вот пошлем вас на курсы, и подучитесь чуточку английскому, идет? И тогда, Хлоя, мы снимем с тебя это бремя.
Хлоя. Для меня это не бремя, Оливер, ты сам знаешь. Я только рада, если могу помочь.
Оливер. Когда речь идет о сценарии, Хлоя, — можешь. И даже очень. Это чисто коммерческая продукция и потому вполне тебе доступна. Другое дело — роман. Область чистой литературы созвучнее Франсуазе. На то она и человек с высшим образованием.
Иниго. Мама тоже училась в институте — правда, мам? Как вышло, что ты осталась без диплома?
Хлоя не отвечает. Голос не повинуется ей, глаза наливаются слезами.
Оливер. Ну-ка, Хлоя? Что ж ты не отвечаешь сыну?
Иниго. Вот что, ребята. Чую, что это застолье не сулит мне приятных минут. Симптомы налицо. Пойду-ка я, пожалуй, поужинаю в обществе телевизора, если присутствующие не возражают.
Оливер. Сегодня ничего не идет.
Иниго. Во! Что и требуется для душевного покоя. Обалденная жратва, Франсуазочка.
Он берет свою тарелку и уходит.
Оливер. Не знаю, Хлоя, зачем было портить парню настроение. Чего ты добилась?
Хлоя. Это получилось нечаянно.
Оливер. К чему этот трагический, замогильный тон? Следи за собой, не то уподобишься своей мамаше. Ты что — ревнуешь? В этом причина? Приревновала меня к Франсуазе?
Хлоя. Вовсе нет.
Оливер. А я боюсь, что да. Ладно, я не могу допустить, чтобы ты впадала в минор. Раз тебе неприятно, не буду читать Франсуазе. Хотя одному богу известно, как мне тогда быть. Ну хорошо. Так кого же ты повидала в Лондоне? Марджори и Грейс, разумеется.
Хлоя. Да. Я тебе говорила.
Оливер. И что же они тебе советуют?
Хлоя. Прости, не понимаю.
Оливер. Да я и сам тебе скажу. Марджори говорит, гони из дому Франсуазу, а Грейс — разводись с Оливером и сдери с него как можно больше алиментов.
Франсуаза. Пардон, я не улавливаю. Оливер, вы так тихо говорите, мне почти не слышно, а разговор, по-моему, о чем-то важном.
Оливер. Нет-нет. Вам показалось. Мы обсуждаем сплетни, кривотолки, наветы, а говорить я буду, как мне вздумается.
Франсуаза. Еще раз пардон.
Оливер. Итак, Хлоя?
Хлоя. Я не спрашивала у них совета. Я им вообще не говорила про нас с тобой. Советы были непрошеные.
Оливер. Лезут, дуры, не в свои дела. Что ж, если тебе улыбается такая судьба, как у них, — давай, слушайся их. А что? Может, и жить будешь с ними. Совет да любовь.
Франсуаза. Наверно, вам приятнее остаться вдвоем. Наверно, мне лучше пойти к Иниго.
Оливер. Сидите, Франсуаза. Видишь, Хлоя, теперь ты и Франсуазе портишь настроение. Ну и стервозная же ты особа.
Хлоя. Неправда. Это ты портишь ей настроение. Чепуха происходит какая-то.
Оливер. А хочешь знать, почему тебе на самом деле нельзя послушаться их дружеских советов и почему ты в слезах и в миноре? Могу сказать. Тебе при всем желании не выгнать Франсуазу из дому, по той простой причине, что это — мой дом, я в нем хозяин, я здесь держу кого хочу и тебя не спрашиваю. Тебе не развестись со мной, потому что Франсуаза в этом доме с твоего благословения, о чем и тебе и твоим подругам отлично известно, а стало быть, я не нарушил супружеский долг и чист в глазах закона. А кроме того, кто тогда обеспечит детей?
Хлоя не притрагивалась к еде. Соус у нее на тарелке подернулся пленкой. Она пытается внушить себе, что Оливер все это говорит не всерьез и завтра будет с нею предельно мил и нежен. Каков большей частью и бывает после того, как отведет душу. Лишь бы самой не сорваться — и все еще образуется.
Хлоя. Мало ли что они скажут — я не слушаю. Ты же знаешь.
Оливер. Тогда с какой стати было тащиться к ним в Лондон? Уж если приспичило и время некуда девать, сходила бы на концерт, приобщилась к культурной жизни, как и пристало стареющей матери семейства.
Хлоя. Ты, кажется, утром не слишком удерживал меня, Оливер, когда я уезжала.
А вот это ей говорить не следовало.
Оливер. Я тебе, милочка, не сторож. Делай что хочешь, бывай где хочешь. Лишь бы не бросала на меня детей. Меня больше волнует, зачем ты вообще вернулась. Оставалась бы в Лондоне.
Хлоя. Не надо, Оливер. Прошу тебя.
Оливер. Нет, вы послушайте! До чего мы деликатные. Нечего лебезить. Любовника завела бы, что ли, чем нагонять на окружающих мрак и тоску. Ты ведь когда-то шустрая была по этой части. В чем дело — Патрик больше на тебя не зарится?
Хлоя. Мы с Патриком Бейтсом не виделись девять лет.
Оливер. Ах да, виноват. Ты, по всей видимости, не способна поддерживать дружеские отношения с мужчиной. Во всем видишь только секс. Если б вы с ним и встретились, Хлоя, ты не могла бы оценить его по достоинству — полезла бы к нему в постель, по старой памяти, и низвела все, чем он богат, к постыдной и нелепой пошлости.
Франсуаза. Оливер, вы не совсем справедливы.
Оливер. Молчать!
Хлоя. Он с ума сошел, Франсуаза. Не обращайте внимания.
Слезы боли и ярости текут у нее по лицу. Он наблюдает, с улыбкой.
Оливер. Нет, это ты сошла с ума. Сидит тут за моим столом, когда она давным-давно не нужна. Тебе здесь делать нечего, поняла? Ты даже еду не готовишь. Людям смотреть неловко, как ты за меня цепляешься.
Ее рука тянется к ножу. Зарезать его, мучителя! Оливер с размаху хлопком пригвождает ей руку к столу.
Оливер. Разделаться со мной задумала? Ах ты, убийца. Сколько детей моих повытравляла.
Хлоя кидается вон из комнаты. Рука болит нестерпимо.
Оливер (ей вслед). И не надейся, что я отдам тебе Имоджин. Она по закону моя, ты знаешь.
Иниго пускает звук в телевизоре на полную мощность. Теперь родительские голоса не слышны, но он слышит их сердцем. У него рябит в глазах — чего доброго, разыгрывается мигрень. Он, как и Оливер, подвержен мигреням.
Все это я уже слышал сто раз, думает Иниго. Разница лишь в деталях, сущность всегда одна и та же. Он мечтает о том времени, когда сможет уехать из дому, и от души рад за Имоджин — Иниго нежно любит сестричку, — что она рано ложится спать.
Хлоя лежит на кровати и плачет.
Хлою подмывает ринуться назад на кухню и выплеснуть Оливеру в лицо все, что накипело на душе: яд, желчь, упреки, оскорбления, — но она сдерживается.
Хлоя сознает, что в известном смысле одержала победу, вызвав Оливера на очевидную несправедливость. Оливер поступил ужасно. На сей раз в этом сомнений быть не может. Он сам не может это не признать. Она же вела себя безукоризненно. Правда, схватилась за нож, но Оливер повредил ей руку, и, значит, тут они квиты. Даже если он мнит, что она провинилась.
Хлое не приходит в голову принимать все, что наговорил Оливер, за чистую монету. Такое говорилось и раньше, но он же первый не придавал этому значения.
Оливер, бедный Оливер, зря он так опрометчиво швырялся словами.
Хлоя погружается в полузабытье. Горе сопровождает ее в мир сновидений, дом словно бы наваливается на нее всей тяжестью, стропила рушатся, изъеденные скорбью.
