– Вспомнить вообще-то есть чего, – не во всем согласился я.
– Ну да, знаю я твои воспоминания! Знаю, видел, присутствовал. Как они, должно быть, однообразны, скучны, унылы, ничем не отличаются друг от друга. Как все те женщины, с которыми они только и связаны. Потому что ты…
– Да нет, – подумав, перебил его я. – По мне, они очень даже отличаются, все мои воспоминания. Да и не суди ты прошлое строго. Оно хорошее, в нем тепло. Ты сам в нем не раз нежился с удовольствием…
– Не стану отпираться, я вам с Белобородовым пособничал, – взбеленился пуще прежнего Инфант. – Был таким же пигмеем, как и вы. И мне стыдно, ах как мне стыдно… Но с этим покончено, навсегда покончено! Все, впереди у меня новая жизнь, полная света и цели. И в ней, в этой новой жизни, мне встретятся новые люди с чистыми идеалами, с желанием творить, созидать, делать этот мир лучше, красивее. Слава богу, наконец-то у меня открылись глаза, наконец-то я понял: мне с вами, пигмеями, не по дороге! Дело надо делать, господа, дело надо делать!
– Чего, чего? – не понял я. – Ты откуда, Инфантище, цитату утащил? Кто тебя на нее навел? Знаешь что, зря ты с цитатами связался, не идут они тебе. Неуклюжий ты какой-то с ними. Тебе бы лучше, как раньше…
– А!.. – завизжал на том конце Инфант. – Ты меня в свою серую, мизерную жизнь назад не утащишь. Я прозрел, у меня открылись глаза. Я вынырнул к свету, я понял, в чем она, истинная жизнь, истинное счастье…
– В чем? – спросил я, потому что мне вдруг захотелось узнать. Может, его и вправду озарило.
– Да ты все равно не поймешь, – явно махнул на меня рукой взбунтовавшийся Инфант.
– А ты попробуй, – попросил я.
– Да не поймешь, не сможешь понять!
– Ну, испытай меня, попробуй на прочность.
– Не осилишь, не удержишь в своем скудном умишке! Не переваришь им!
– И все же. Ты же ничем не рискуешь, – еще сильнее попросил я.
– Хорошо, – вдруг согласился Инфант и сразу затих паузой. Наверняка запланированной.
А потом пауза прорвалась.
– Она накручивается!!! – раздалось яростным восторгом.
Так победно трубят в джунглях африканские слоны. Один из которых, кстати, еще недавно плакал горючими слоновьими слезами. Но, похоже, часика этак три тому назад – перестал.
Сначала мне показалось, но Инфант прав, что я действительно не осилю. Потому что я своей сонной башкой сначала подумал про светлую жизнь с чистыми идеалами, о которой Инфант только что эмоционально рассуждал. Я подумал, что это она накрутилась на Инфанта одним из своих чистых идеальных концов. Но как жизнь может накрутиться? Чем? Этого я понять не мог.
– Чего-чего? – уточнил я.
– Накручивается! – снова победоносно подтвердил Инфант.
И я снова не осилил.
– Кто на кого? – решился я на еще один вопрос.
– Она на меня, – прорвалась трубка ответом. – Как никто на тебя, бедного, ничтожного пигмея, не накручивался! Так что тебе никогда не суждено понять! Не суждено ни оценить, ни осмыслить! – попытался снова сбить меня Инфант с панталыку. Но на сей раз ему не удалось.
Потому что сразу в моем мозгу выстрелило и отсветило имя: «Маня». А вслед за именем ее, Манин, образ. И получилось так, что я разом все понял: и про смысл жизни, и про прозрение. Вот только про пигмеев оставалось по-прежнему неразборчиво.
– По часовой стрелке или против? – поинтересовался я с нарастающим искренним интересом.
– Пигмей – он везде пигмей, – оценил мой вопрос Инфант. – А ты со своей упрощенной моделью мира даже не пигмей, а так – пигмейчик. В твоем одномерном представлении только правило буравчика и существует!
– А как она еще накручиваться может, если не по правилу буравчика? Чего, еще один вид накрутки существует? А я и не знал. Потому что даже магнитное поле, – вспомнил я из школы, – по правилу буравчика работает. Не говоря уже о…
– Я же говорю, пигмейчик, – продолжал стращать меня Инфант непонятным для себя словом. – Что ты можешь оценить? Во что ты можешь проникнуть? Я же говорю: кто не испытал такого, тот не поймет! Так что желаю тебе дремать благополучно в твоем слепом невежестве!
– Так в каком все же направлении, если не по стрелке? – попробовал я еще раз докопаться до истины.
– А!.. – опять завизжало Инфантовым голосом из трубки, а потом из нее сразу полезли тонкие извивающиеся гудки.
Я пожал плечами в веселом недоумении и взбил подушку, намереваясь тут же примять ее и доспать воскресное ранее утро. Но, видимо, не суждено мне было доспать. Потому что тут же снова зазвонил телефон.
– Ну что, и ты тоже пигмейчик? – спросил меня Илюха.
– И я тоже, – согласился я.
– И тоже про жизнь ничего не понимаешь?
– Не-а, не понимаю.
– И не накручивался на тебя никто так?
– Он сказал, что нет.
– А про направление накрутки ты спросил?
– Ну конечно. Интересно же – по часовой или против.
– А валерьянку ты ему посоветовал попить? Прямо из бутылочки, не разбавляя, концентрат.
– Нет, не успел, он слишком быстро оборвал разговор, – посетовал я.
– Вот здесь между нами различие, я-то как раз успел. А все остальное совпадает. Ну и как, какой диагноз? – начал консилиум Илюха.
– Знаешь, Б.Б., может, нам не следует все отметать так сгоряча, – предположил я вслух. – Может, ведь кто его знает, там и есть какой-нибудь такой неожиданный круток. Ну, который меняет все и который особенно редкий в исполнении.
Я задумался, ища сравнение. И нашел его:
– Вон в фигурном катании сколько прыжков и подкруток наработано. А что фигурное катание по сравнению с жизнью? Ни по длительности существования, ни по количеству участников ему с ней не сравняться.
– Нет никакого крутка, – уверенно не согласился Илюха. – Ни тройного тулупа, ни тем более ридберга. Кораблик, может, и есть, ласточка, наверняка подскоки случаются, хотя и редко, поддержки всякие… Но не волнуйся, ничего ты в жизни не пропустил – все крутки столетиями опробованы, и ничего нового изобретено быть не может.
Тут я облегченно вздохнул. Хорошо все же понимать, что твоя жизнь не впустую прожита.
– А про фигурное катание я тебе так скажу, – продолжал Илюха. – Им ведь профессионалы занимаются. Программы разрабатывают, музыку выбирают, хореографию, да потом и отрабатывают каждое движение на тренировках годами. И только с одним, заметь, партнером. А это, согласись, в жизни совершенно невозможно. Потому что жизнь у нас у всех абсолютно любительская, и никто для нее хореографа нанимать не будет. Да и хореографов на всех не напасешься.
– Может, Маня как раз из профессионалов? Может, ее тренировали и оттачивали долго?
– Ты не понял, – снова возразил Б.Бородов. – Жизнь – она не зрелище, не перед зрителями ведь выступаем. В ней нет профессионалов. Вернее, наоборот – мы все в ней профессионалы, раз худо-бедно, но продолжаем в ней участвовать. К тому же ридбергер без фигурных коньков и не исполнишь.
– Может, Маня в коньках была? И на Инфанте, может, тоже зашнуровала. Ты посмотри, в каком он трансе оказался. Может, как раз из-за коньков?
– Да зачем ей коньки, у Инфанта ведь в комнате пол не залит? То есть залить-то он, конечно, мог, когда мы ушли, но вот только подмерзнуть бы не успело.
– А чего он тогда такой возбужденный оказался? – снова не понял я.
– Что с Инфанта возьмешь? – разумно заметил Илюха. – Знаешь, если очень оголодавший человек вдруг на еду безостановочно навалится, у него вполне завороток кишок может случиться. Вот и у Инфанта завороток случился, только не кишок. Ты чего – не видел, он, как одинокий слон, весь слезами обливался последнее время. Ты про слезы одиноких слонов знаешь?
– Знаю, – признался я. – Сам тебе о них рассказывал.
– Возможно, – не стал спорить БелоБородов.
– Слушай, так ты думаешь, надолго у него этот приступ? Когда он оклемается?
– Да оклемается. Недельку понакручиваются они так друг на друга, а потом все вернется на круги своя. Стариканыч, мы-то знаем: натуру можно лишь на время обмануть, а потом она все равно своего затребует. И одолеет.
– Ты уверен? А то неохота Инфанта терять. Люблю я его, да и как без Инфанта, кто чудить-то будет?
– Да не волнуйся ты, куда он денется, Инфант этот? – философски пообещал Илюха и легко успокоил меня.
Так как я все еще хотел спать. Хотя и повыбивали меня телефонные звонки из утреннего теплого удовольствия.
Глава 9 За 49 страниц до кульминации
Впрочем, и на Илюху бывает проруха. Прошел день-два, потом снова наступили выходные, а Инфант все не приходил в себя. Потом пошла вторая неделя, за ней третья, а эти двое, Маня с Инфантом, на какой-то Ямской-Тверской, видимо, все так же продолжали накручиваться, и им, похоже, не надоедало. Хотя пора было уже и надоесть.
Инфант, правда, пару раз объявлялся, то в моем телефоне, то в Илюхином. Мне он звонил, как правило, издевательски по утрам. А Илюхе как раз наоборот, когда тот заседал на каких-то ответственных заседаниях с такими же ответственными, как и сам Илюха, командармами российской экономики.
