Такого Кристина пережить не смогла и, попытавшись устроить скандал (за что была просто исхлестана по щекам и оттаскана за волосы), просто сбежала из дома куренного обратно к родителям, где забилась в самый дальний угол и отлеживалась две недели. Но вскоре к ней пожаловали нукеры хозяина, которые велели Кристине быстро вытереть сопли и слезы и возвращаться на службу поломойкой – иначе хуже будет.
В ту ночь Кристина выла белугой, а мать скорбно сжимала кулаки и горестно вздыхала, сидя рядом с ней и совершенно точно догадываясь, какая судьба ожидает ее дочь. Отец метался по дому туда-сюда, яростно играл желваками, но молчал, а после выпил поллитру самогона, подхватил Кристину и на видавшем виде мотороллере отвез ее в соседнее село, где упросил своего отдаленного родственника на время схоронить его дочь. А сам сказал куренному, что Кристина пошла и утопилась от безысходности в ближайшем пруду.
Отец, конечно, не ждал, что куренной ему до конца поверит, но по факту дочь для него оказалась дороже, и пока новый хозяин хутора думал, что делать, семья Кристины за бесценок продала дом и быстренько умотала подальше, осев в одном из областных городов Западной Украины. Тот период жизни для них был очень тяжелым, но каким-то образом матери Кристины удалось ненадолго найти работу в России в Подмосковье на строительстве дач, откуда она вернулась с деньгами, позволяющими приобрести недвижимость в городе. А заодно и с твердым убеждением, что за деньгами нужно ехать именно в Москву. С тех пор ее навязчивой идеей стало отправить дочь в Россию – чтобы она, наконец, уехала из этой дыры и попыталась обустроить свою жизнь там. И мать принялась бесконечно и снова, и снова искать вакансии для Кристины. И нашла. Вакансией оказалась должность няни в одной московской семье. Для сборов Кристины семья потратила все имеющиеся в наличии деньги, чтобы обеспечить дочку приданым – трусиками, кофточками, джинсиками, туфельками – ведь Кристина все-таки не голодранка какая! Родители напутствовали ее словами: «С богом! И бедной домой не возвращайся!», и Кристина укатила в Москву. Ну, а что было дальше, нам уже доподлинно известно.
Кристина перевернулась на другой бок – подальше от глаз Рабочева, который, видимо, уже понял, что сладкая конфетка сегодня ему не обломится, и принялся с сосредоточенным видом пялиться в ноутбук, делая вид, что занят серьезной и неотложной работой. Скажем по секрету – он играл в «Цивилизацию» – уж больно ему нравилось чувствовать себя властелином мира. Все-таки, что не говори – а в компьютерных игрушках есть своя прелесть, главное – иметь силу вовремя от них отстраняться.
Кристина закрыла глаза. Ровный, уже ставший привычным гул моторов навевал умиротворение. Ее голова лежала на мягкой комфортной подушке, сама она была укутана толстым шерстяным пледом, а вышколенная стюардесса по соседству могла в мгновенье ока по одному только знаку Кристины выполнить любое из ее пожеланий (кроме захвата самолета, само собой). Но захват – это было последнее, о чем сегодня Кристина могла подумать. Сейчас у нее перед глазами стояла картина из ее босоногого безоблачного детства – смешливая черноволосая с огромными карими глазами девчонка, бегущая по бескрайнему лугу вслед за беззаботным и таким еще молодым отцом, тишина, разлитая в воздухе, и громадный красный круг солнца на горизонте, медленно и величественно поднимающийся вверх. Все это было совсем в другой жизни – без куренных, без похотливых старых козлов – политических деятелей, без необходимости делать себе карьеру исключительно через постельные сцены, без ощущения себя просто бессловесной игрушкой в чужих руках, без грязи, без страха и ясно читающейся в мужских глазах неприкрытой похоти.
От внезапного приступа ненависти к такому подлому миру у Кристины потекли слезы. Она уткнулась в подушку лицом и, стараясь не зарыдать в голос, вцепилась в нее зубами. Это помогло. Что-то внутри нее как будто оборвалось и, прорывая накопленные годами циничные заслоны, выбралось наружу. И улетело в неведомую даль – на растерзание призрачным стервятникам и падальщикам. Кристине вдруг впервые в жизни нестерпимо захотелось оказаться прямо сейчас в храме и прикоснуться к ликам святых, которые, конечно же, все это проходили и, конечно же, на все могли дать ответ. Но рядом с ней храма, как назло, не оказалось, и опустошенная Кристина безвольно закрыла глаза и впала в своего рода забытье, которое вскоре переросло в полноценный здоровый сон. И во сне она вновь, как и много лет назад, бежала по чудесному огромному лугу вслед за отцом, спокойно идущим впереди и широко улыбающимся, и подставляющим лицо лучам восходящего солнца…
Глава 2. Никогда не знаешь, чего ожидать
Совершив две промежуточные посадки, самолет наконец-то приземлился в аэропорту Мельбурна. Измочаленные бесконечным перелетом пассажиры выскакивали из салона, как скользкое мыло из рук незадачливого любителя бани – только в отличие от мыла, которое так и норовит ускользнуть под самую дальнюю скамью, пассажиры возбужденной толпой спешили в здание аэропорта – пройти, наконец, таможню, получить багаж и почувствовать себя свободными.
Но пассажиры – пассажирами, а Иван Иванович плюс сын, плюс еще двое, включая Кристину и Рабочева – совсем другое дело. Они прошли зеленым коридором через специально отведенный для приема важных гостей и правительственных делегаций зал и, за пару минут уладив необходимые формальности, оказались перед зданием аэровокзала, где к ним через несколько секунд подкатили два огромных лимузина, и выскочившие оттуда водители и помощники с переводчиками принялись быстро расталкивать сумки и чемоданы гостей по багажным отсекам.
А еще через минуту вся процессия тронулась в путь – по направлению к шикарному «Хилтону», где на имя Ивана Ивановича был заказан президентский люкс, а Рабочеву и Кристине – по одноместному сьюту. Иван Иванович ехал впереди вместе с сыном. От любопытства Андрейка то и дело подпрыгивал на широких задних диванах и норовил ткнуться лбом в боковое стекло. Австралия – вот это была настоящая экзотика! Не то что тебе вшивая чахоточная кукольная Европа с ее шоколадными зайцами и пирожными в виде Эйфелевой башни!
Еще в самолете пассажиры первого класса переоделись в широкие шорты, ковбойские рубахи и повязали себе на шею разноцветные галстуки – наподобие тех, что так нравились Ивану Ивановичу в его любимых ковбойских фильмах. У каждого из них – включая Кристину – оказались при себе подходящие случаю головные уборы: у Ивана Ивановича – красная широкополая панама с желтым серпом и голубым молотом по бокам, у Рабочева – сомбреро с его фамилией, вышитой яркими ивановскими нитями по всей тулье – подарок Снежанны Вениаминовны, у Андрейки – бейсболка с надписью на австралийском языке «Free Lois Korvalan!», а у Кристины – шикарное женское канотье. Стоит, наверное, заметить, что канотье – изначально в период мировых войн и всеобщих потрясений была исключительно мужским головным убором, но сейчас – на сломе эпох женщины стали не менее важным атрибутом цивилизации, чем мужчины, и поэтому имели право не только на канотье, но даже и на меховые семейный трусы из медведя с начесом. Которые, кстати, здесь были бы не очень удобны по причине своих согревающих свойств – в то время, как нужно наоборот – охлаждаться.
В отличие от мужчин на Кристине были совсем маленькие и узкие шортики – от одного взгляда на которые у бедного Рабочева во рту случилось бурное слюноотделение, а Андрейка впал в такую задумчивость и стал так сильно подергиваться, что даже Иван Иванович обратил на него внимание и пришел к выводу, что скоро настанет-таки пора заниматься половым воспитанием сына. Тонкий стан Кристины с выдающимися формами обтягивал легкомысленный бирюзовый топик с изображением жирафа и подписью внизу: «Let's eat grass together!». А на ногах были босоножки со стразами, которые сверкали на солнце, как россыпи битых зеркал после пьяного загула Луи XIV по случаю окончания очередного капитального ремонта Версаля.
В общем, даже на наш неискушенный взгляд, Иван Иванович со свитой являл собой картину чрезвычайно живописную и достойную отдельного описания. Так же думали и встречающие его австралийские товарищи: они поочередно пялились то на Кристину, то на сомбреро Рабочева, а то и на самого русского сенатора, который живо всматривался вдаль и саркастическим взором оглядывал местные пространства. А на его лице яркими всполохами проступали отблески переживаемой внутри душевной бури, которые вскоре переплелись один в другой и образовали густой слой чувств, эмоций, воспоминаний и надежд:
– Так вот, значит, в какую даль тебя занесло, Маша! – думал Иван Иванович, наблюдая за тем, как Андрейка радостно тычет пальцем в кенгуру (в количестве пяти штук – два побольше, два поменьше, а один – совсем еще маленький), встреченных ими по пути следования кортежа. – Вот ты, значит, чем занимаешься, в то время как семья с ног сбилась и разыскивает тебя по всему белому свету! Но ничего, ничего! Я еще с тобой серьезно поговорю, узнаешь, насколько твердо слово мужа!
