– Почему? – не понял леший.
– Да хотя бы потому, что мы с тобой уже не сможем управлять, как раньше. Вот и получается, что для нас это – хуже хаоса.
– А сова с соловьем-разбойником зачем?
– Благодаря их умению ругаться и ссорить окружающих мы благополучно рулим этим цирком последние двадцать лет с гаком.
– Правда?
– А вот появятся – сам у них и спроси.
С к а з о ч н и к: Если с совой читатель уже успел познакомиться, то о соловье-разбойнике я упомянул только вскользь. Так вот, соловей-разбойник, как, впрочем, и сова, был из шакалов, но всегда успешно скрывал сей факт. Причем, все в лесу знали – кто он, видели характерный профиль, наблюдали неадекватные поступки, но делали вид, будто им все равно к какому виду принадлежит данный персонаж. Правды ради следует отметить, что свистуном наш соловей был отменным… Свистел он в основном на полумедведей: и хвост в их сторону пружинил, и слюной брызгал, и даже рычать пытался, но далее описанных действий дело не доходило. Почему? Да просто соловей отыгрывал отведенную ему старым шакалом роль. Скотина хоть и считалась образованной, а в человеческом мире можно было бы сказать, что и начитанной, умела свистеть на нескольких звериных языках, однако ее природная жадность и психические расстройства, на фоне нетрадиционной ориентации, сделали из твари лесной тварь мерзкую. У зверей описываемый персонаж был героем практически всех шуток о лесном политикуме. Ни один скандал в лесу не происходил без его участия, ни одно плохое слово не было проронено не из его уст, и ни одна мерзость не была совершена иными лапами и вне его присутствия.
Приглашенные старым шакалом сова и соловей-разбойник появились спустя несколько часов. Соловей, опухший от свидания с кабаном, выглядел, прямо скажем, не очень. Заплывшие глаза, разбитый нос и выбитые зубы делали этот образ еще более отвратным, нежели он был на самом деле. Сова, вышедшая из комы, в которой находилась после общения с котом, явно не успела спрятаться от окружающей реальности в каком-то ином измерении. Она дергалась, таращила и без того огромные глазищи, постоянно чесалась и шмыгала клювом. Болотная парочка как-то поспешно покинула места своего привычного обитания, не позаботившись прихватить на дорожку хотя бы маломальский запас дурманящих субстанций. Одним словом, с дурью у наших героев вышел прокол: взять забыли, а в стольном лесу это зло стоило немалых шишек.
– Послушай, соловушка, – пискнула сова, – ну чего мы сюда приперлись? Дурь за шишки, сдуреть можно… У нас на болоте – намного лучше, и все задаром.
– Однозначно, – резко ответил соловей, оголив выбитые дубьем зубы.
– У-у-у, – протянул старый шакал, – кто это тебя так?
– Подонки… Сволочи… Предатели… Однозначно, подонки… Я вам говорю, это однозначно подонки…
– Кто такие? Как посмели? – задал вопрос старый шакал, обращаясь к сове.
– Кот с кабанами, – просто ответила пучеглазая.
– Кто?
– Кот. Ну тот, что вроде из наших. И два кабана, которые уж точно не из наших.
– Интересно… Значит, не врет зверье, раз котяра на самом деле с кабаньим предводителем снюхался… Плохо дело… Ой, плохо… Давно надо было их порвать, а я все тешил себя иллюзиями… Вот дурак же…
– Кто дурак? – не понял леший.
Старый шакал опомнился, немного подумал, и ответил:
– Ну не я же…
– А кто? – не унимался носатый.
– Кот… И кабан… И кабаны…
– Точно, – встрял соловей-разбойник, – дурак, то есть – все дураки… Однозначно, подонки… Все подонки, зуб даю…
– Какой? Может тот, что отсутствует? – съязвил старый шакал.
– А че вы дразнитесь?
– Да не дразнюсь я, а на землю тебя, дурня, возвращаю… Вы ведь на пару с совой скоро вообще дупля отбивать не будете – в какой реальности находитесь, – резюмировал шакал и, обращаясь к сове, спросил: – А чего от вас хотели?
– За тебя спрашивали, – просто ответила сова.
– Обо мне?
– Угу, – также невозмутимо ответила сова, и почесалась.
– И? – с нетерпением задал вопрос шакал. – Мне из тебя каждое слово вытаскивать, толстая мерзкая гадина?
– Хотели узнать, кто тебя на это место возле медведей определил…
– А ты?
– А что я? Я ничего… Мухомор заглотнула – и в отключку…
– А когда действие мухомора закончилось?
– Нюхнула газу болотного, и опять в штопор.
– А когда из штопора вышла?
– А когда из штопора вышла – ты за мной каркающих тварей прислал, чтоб тебе пусто было.
– Значит, говоришь, ничего обо мне не говорила… – будто сам с собой разговаривал шакал.
– Почему не говорила? Говорила…
– Что?
– Ну там, сказала, что тебя другие шакалы на это место определили, что скотина ты мерзкая и гнусная, что терпеть тебя ненавижу, ну и все такое…
– И что же такое «все такое»?
– Обещала помочь против тебя мутить.
– И?
– И помогу…
– Ой-ой-ой, испугала, голова – два глаза. И что ты можешь?
– А все… Вот хотя бы – знаю, что ты до сих пор во сне мочишься…
– Ах, так! – вспылил шакал. – Ах вот так значит… Вон ты что…
– Да! – торжествующе произнесла сова. – Что, съел?
– Ну, задница с глазами, щас я тебя начну удивлять.
– Вы слышали, он меня удивлять будет… Удивитель выискался…
– Хорошо, – сказал, успокаиваясь, шакал. – А как тебе такой расклад: два волка будут неусыпно следить, чтобы ни мухомора, ни ножки от мухомора, ни росы маковой, ни конопли жженой от тебя в радиусе километра не было. Да и болото теперь твое отдам кому-нибудь другому в управление.
– Что? Как? Это нельзя… Это же – родина моя… А родины лишать нельзя даже такую тварь, как я… Я не могу без болота, – захныкала пучеглазая, – я умру без него…
– Все еще собираешься помогать кабанам мутить против меня?
– Собираюсь, – хныча, ответила сова.
– А меня слушаться собираешься?
– Нет.
– Вот и не слушайся, и мути против меня, где душе твоей в перьях угодно, только не на болоте… Понятно?
– Понятно, – басом зарыдала пернатая, – сволочь бесчувственная!..
– Послушай-ка меня, перистозадая. В наших с тобой отношениях все просто: слушаешься меня – болото твое, а нет – то и нет. То есть – не твое.
– По-другому никак? – быстро спросила сова перестав хныкать.
– По-другому – никак.
– Ладно, буду тебя слушаться. Говори – чего делать.
– Вот это – другое дело. Это правильно. Это по-нашему, – ликовал шакал. – Значится, так: надобно бы в стане кабанов смуту посеять да рассорить друг с дружкой.
– И всего делов-то?
– Ну да.
– И че – из-за одного этого надо было нас с соловушкой из-за тридевяти земель вытаскивать? Сышь, носатый, у тебя что – мутить некому? – возмутилась сова.
– Сышь? – повторил, шепелявя, вопрос соловей-разбойник.
– Да мутить-то есть кому, только вы – лучшие, а тут ситуация не совсем ординарная: котяра умнющий, думаю, ты это и без меня знаешь, а кабаний предводитель все еще в авторитете у хрюкающего племени. Эта парочка, если ее вовремя не раздружить, может немало проблем нарисовать на мою и без того больную голову.
– Боюсь, раздружить их и у меня вряд ли получится.
– Ну так просто – натравите рядовых кабанов на предводителя.
– Ой, чую своими перьями, не договариваешь ты чего-то… Самому-то что – влом? Я слышала, ты щедро одаривал шишками кого-то из кабанов. Уж не пытался ли собственнолапно поганки поганить? А? Или, как обычно, облом вышел?
– Если быть откровенным, то да, – просто согласился шакал. – Потрепали нашего смутьяна сильно, до сих пор раны зализывает. В общем, недооценил я влияния предводителя на свой род кабаний – уважают они его еще, хоть положительные тенденции все же наметились…
– Какие?
– Уже некоторые из хрюкающих не согласны с предводителем. Зерно раздора, хоть и маленькое, а все-таки посеяно. Да и смутьян наш – еще пару дней, и готов будет ринуться в бой. Ну, что скажешь, пернатая: замутишь поганку в кабаньем стаде?
– Могу, почему бы и нет. С тебя – дурь, а то мы свою взять забыли, с меня – муть. Ладушки?
– Фигушки… Тебе бы только дунуть или нюхнуть, а мне потом твоего возвращения из небытия месяцами дожидаться. Фи-гуш-ки… Вначале – муть, а уж потом и дурь…
– Да как же я без дури-то, я ведь без нее старая, толстая и мерзкая образина…
– Зато при памяти.
– Ага, так значит, ты меня считаешь толстой, старой и мерзкой образиной? – обиделась сова.
– Я тебя считаю хитрой, подлой и циничной живностью, хотя, справедливости ради, следует сказать, что ты еще и старая, и толстая… А, мерзкой образиной, кстати, я тебя не называл. Вот.
– Ну, не называл – так и не называл, – подвела итог разговорам пучеглазая. – Но старой и толстой ты меня все-таки считаешь…
– Ты что – обижаешься?
– Нет-нет, нисколечки, – зло зыркнула в сторону шакала сова. – Хотя осадочек, конечно, остался, а так – ничего личного. Ты же меня знаешь, я скотина покладистая, я могу долго ждать…
– Это ты к чему?
– Нет-нет, ничего… Тебе послышалось…
