Множество проходимцев шакальей наружности лихо зарабатывало на процедуре причесывания и отмывания мерзких тварей, рвавшихся в верха лесного политикума. Чего только стоили лозунги, придумываемые этими деятелями: «Голосуй сердцем!», «Честность и порядочность!», «Нам надо жить для добра!», «Задрать всех коррупционеров!», «Остановим банду!», «Свободу травоядным!», «Заберем все у хищников!» – и так далее. Во всем многообразии слоганов не хватало только мушкетерского «Один за всех и все за одного!». Хотя, возможно, я его где-то просто не усмотрел.
Некоторые звериные партии различного толка рождались непосредственно перед началом выборов и только на период выборов: запудрили мозги зверью, оттянули на себя голоса избирателей, поделили шишки, гульнули за победу и – до следующих выборов. Названия тоже были соответствующие, например – «Самые честные и справедливые». Эти предлагали забрать все у хищников и поделить поровну. Кстати, у людей что-то подобное тоже случалось, и там действительно все забрали. А вот с «поделить» потом – как-то не сложилось.
За полгода до выборов образовалась «Партия Белки Повторюхи». Эта Белка, которая Повторюха, очень хотела быть похожей на нерпу, но – то ли каши мало ела, то ли дури мало нюхала, а только до нерпы никак не дотягивала. Конечно, если бы ей в советчицы сову с ее мухоморами приставили, тогда было бы другое дело. Гнала бы пушистая беса и не парилась.
Еще в борьбе за власть принимало участие некое объединение кабанов под незамысловатым названием «Кабанья свобода», обещавшее сию мифическую свободу и кому попадя, и кому ни попадя. Хотя свобод всяческих в описываемых лесах было и так – хоть завались. А еще, кроме никому не нужной свободы, объединение крошило батон на шакалов, виня толстоносых во всех смертных грехах, да и не смертных тоже, хотя шишки на весь этот бедлам давали, опять же, шакалы, потому как считали, что лучше самим придумать управляемое зло, нежели ждать, пока это зло организуется и даст прикурить шельмоватым.
Во всем сказочном действе создания однодневных партий всегда существовала одна и та же проблема: как убедить зверьков голосовать за появившееся из ниоткуда неизвестно что под гордым названием «партия»? Тут на помощь организаторам приходили шакалы-консультанты (хотя организаторами тоже были шакалы). Они приглашали за немалый гонорар разных известных в лесу героев: то Бегуна за апельсином позовут, то Шута горохового… Но все это было щенячьим лепетом по сравнению с главным быком партии «Укус». Здоровенный скотин смешнее всех выглядел на рекламных плакатах: он бычил брови и тупил морду, пытаясь казаться сильным, бесстрашным и несгибаемым борцом со всем нечестным и несправедливым, но при этом до дрожи в коленках обожал шишки и все, что можно было приобрести за них. Он лично придумал рекламный слоган, развешанный на каждой опушке: «Пришло время укуса!». При этом кого кусать, для чего и главное – за что, скотина, естественно, не знала. Ему давали шишки и обещали сделать смотрящим над стольной поляной, вот животная и старалась.
Нерпа с легавым псом в выборах принять участия не могли из-за нахождения в местах, хоть и не столь отдаленных, как человеческая Колыма, но зато в таких же закрытых и уединенных. Лидером предвыборной гонки, со слов воронья, оставалась партия лесных территорий. Ее считали партией бегемота, то есть – медведя, потому как именно благодаря ей медведь добрался до заветного лесного рулила с его закромами.
Время выборов по праву можно назвать звездным часом каркающих сплетниц – вот уж они отрывались, так отрывались! Казалось, шишки сами текли в их лживые клювы, но и пахали пернатые, что называется, не закрывая варежки, ни днем ни ночью. Кикиморы, чья профессия считалась по определению древнейшей, нет-нет да и подвергали сомнению устоявшийся постулат, созерцая творимое черноротыми.
С к а з о ч н и к: Одним из основных критериев сказочной демократии считалось наличие большого количества независимых сплетниц, вот, типа, чем их в лесу больше – тем демократия крепче. Правда, независимыми вороны были очень условно, ибо работали пернатые исключительно за шишки, а не ради искусства. Учитывая же, что самые большие шишки в лесу были в распоряжении старого шакала, а тот, ввиду природной скупости и прижимистости, их за просто так не раздавал, то и пели болтухи только под дудку толстоносой твари – не отражая лесные события, а искажая их.
Вот написал отсебятины, сижу и думаю: а у людей-то, походу, демократия тоже сказочная получается?..
Редактор: – Ого, сказочник, ну тебя и торкнуло! Ты чего куришь?
С к а з о ч н и к: – Да не курю я вообще.
Редактор: – Ну так пойди, чайку хлебни. Может, попустит.
С к а з о ч н и к: – Уже хлебнул. Не попускает.
Редактор: – Ты, это, фильтруй прозу, а то допишемся! Подведешь обоих под цугундер…
С к а з о ч н и к: – Слушай, может, хоть ты мне объяснишь – кто такой этот цугундер?
Редактор: – Нет, у вас, сказочников, точно не все дома. Я ему о крамоле талдычу, а он меня за цугундер спрашивает.
С к а з о ч н и к: – О! «Крамолу талдычить» – это как? Может, объяснишь?
Редактор: – Горе мне! И откуда ты только свалился на мою голову, писака? Все, абзац, иду пить чай. А ты – пиши и думай. А еще лучше – думай, чего пишешь, умник. Выучился бы, что ли, на певца!
С к а з о ч н и к: – Вот и мне эта мысль все чаще покоя не дает. А и вправду… Может, еще не поздно?
Шакаленок вернулся на кабанью лежку спустя два дня. Все это время коту казалось странным, почему старый кабан особо не парился на этот счет. Предводитель, готовый вцепиться в глотку любому, не так посмотревшему в сторону шакаленка, как-то равнодушно ответил на вопрос о местонахождении щенка:
– Ну, гуляет себе где-то, дело молодое. Пущай порезвится! Нагуляется – сам вернется.
Котяра что-то заподозрил, но сразу развивать тему не стал, а позднее сей эпизод сам вылетел из его и без того перегруженной башки.
– Где был? Чего видел? – спросил кот гулевана.
– В гостях был, гулял… – ответил шакаленок, понимая, что пропетлять в разговоре с лохматым вряд ли получится.
– Давай-ка, животина, с этого места поподробнее.
– В общем, сперли меня два дня назад волки…
– Как это – сперли?
– Да утащили, когда спал, и поволокли к самому старому шакалу. А он мне весь вечер по ушам ездил да сказки разные о нашем шакальем предназначении рассказывал.
– И все?
– Нет. Еще угощал всякими вкусняшками.
– Ага! Мы, значит, за него переживали, а он со старым шакалом плюшками баловался! Ты хоть знаешь, как кабан нервничал? – спросил котяра, повысив голос.
– Что, сильно?
– Очень. Очень сильно нервничал, – спокойно подтвердил предводитель, кивнув головой и отгрызая кусок какого-то корнеплода.
– Но я ведь не мог сообщить о своем местонахождении! – пискнул растерявшийся шакаленок. – А как только смог – сразу вернулся.
– Честно? – грозно спросил кабан.
– Зуб даю, – по-кабаньи ответил щенок.
– А чего от тебя хитроплет хотел-то? – не унимался котяра.
– Хотел, чтобы я о вас ему все рассказывал. Ну, типа: где были, с кем общались, чего мутите.
– А ты?
– А я быка включил и идиотом прикинулся. Ну и пока он мне по ушам ездил, знай себе, вкусняшки наминал.
– И до чего договорились?
– Я ему торжественно пообещал сотрудничать, за что получил предоплату, дотянуть которую сюда самостоятельно не смог по причине изможденности организма, образовавшейся вследствие накопившейся усталости.
– А скажи-ка мне, умное животное: ты хоть не проговорился, кто смуту на поляне у болот замутил?
– Не-а.
– Точно?
– Ага.
– Ну, это хорошо. Рановато пока джина из бутылки выпускать.
– Кого выпускать? – хором спросили звери.
Кот спохватился, бросил взгляд на слушателей и отморозился:
– Как, вы говорите, я сказал? «Джина из бутылки»? Понятия не имею. Вы себе не представляете, сколько разной гадости помнят эти мозги, – резюмировал кот. – Вырвалось. Я хотел сказать: не надо пока старому шакалу знать о виновниках его проблем. Не готовы мы еще. Самую малость не готовы.
Более на полянке ничего интересного не произошло, разве что – предводитель уединился с шакаленком и долго что-то обсуждал. Кот наблюдал за их общением из укромного местечка, но причин для беспокойства в этом проявлении дружбы двух зверушек не узрел.
Прошло несколько дней, и на кабанью лежку пожаловала сова. Злая, дерганная и раздраженная пернатая нервно крутила башкой и шмыгала клювом, пялила глазища и чесалась в разных местах.
– Привет, красавица! – сострил, чуть не поперхнувшись, котяра.
– Будешь дразниться – уйду! – обиделась пучеглазая.
– И вовсе я не дразнюсь! Что думал – то и сказал. Конечно, на болоте ты была несколько… Немного более… Ну, выглядела… – никак не мог подобрать эпитет полосатый. – В общем, на болоте ты выглядела как бы посвежее.
– Так на болоте я у себя дома, а здесь…
