— Ладно, скажу.
А пока они так разговаривали, из райкомовских дверей показался Трофим Матвеевич.
— Поехали, — он кинул планшет на заднее сиденье и сел рядом с женой. Как приедешь в этот самый район, так за день поесть времени не выберешь. Хоть бы к нам почаще начальство ездило! А то сидят в своих кабинетах, штаны просиживают.
Марья с Виссаром помалкивают. Они уже знают, что если Трофим Матвеевич не в духе — надо дать ему выговориться. Покипит-покипит и остынет.
— И комбайны, и молотилки придется выкупать.
— По той же цене? — вмешалась в разговор Марья.
— А ты думала, для нашего колхоза уступят подешевле. Чай, не на базаре.
— Могли бы и сбавить: отстающий колхоз, только-только начинает вставать на ноги…
— Отстающий, встающий! — передразнил жену Трофим Матвеевич. — Ты думаешь, Василий Иванович не знает пашу экономику? От него и соринку не укроешь. Он все знает… А потом, что это ты лезешь в мои дела? Ты знай свою библиотеку, и ладно. А у меня пока своя голова на плечах…
Тонкие ноздри Марьи раздулись, а брови нахмурились и образовали на лбу морщинку. Она запомнит мужу эти обидные слова! Больше она не вмешивалась в разговор, посмотреть со стороны — он, этот разговор, ее и не интересовал вовсе. Ее, как и всякого водителя, больше всего интересовали дорога и машина. Но Виссарион-то Маркович знал Марью, знал, что она с удвоенным вниманием слушает, о чем они с Трофимом Матвеевичем говорят.
— Надо завтра же собрать трактористов и распределить между ними машины.
— Не простое это дело. Каждому хочется сесть на машину, которая поновей. На «старика», на «С-80», и вовсе охотников нет.
— С Владимиром Барановым, с твоим помощником надо будет поговорить… А еще вот что. Готовься ехать на следующий базар. Будем скот покупать. Он, правда, сейчас дороговат, но скоро лето — откормим. Мясо, мясо сейчас главное. Декабрьский Пленум Василий Иванович называет «мясным». И если в этом году на сто гектаров получим по сто центнеров — прогремим не только по району, но и по всей республике.
Трофим Матвеевич обернулся к Виссару и похлопал его по груди:
— И тогда эту грудь украсит Золотая Звезда. На общем собрании надо принять такое решение: если кто зарежет теленка — в течение года не давать ни коня, ни машины, да еще сверх того оштрафовать на пять трудодней. Пусть все, кто имеет коров, выращивают приплод от них в счет колхозных поставок.
— Вот это верно, — поддержал председателя парторг. — А то из-за каких-то полутора пудов мяса режут теленка в молочном возрасте, и ни себе пользы, пи обществу. Продержи его лето и осень на дармовом подножном корму, и он к декабрю потянет самое малое десять — двенадцать пудов… Я даже так думаю, что не лишне бы молочных телят закупать и в соседних селах.
— Ты меня правильно понял, парторг. А можно еще и так сказать, что сам я тоже, выходит, правильно понимаю партийную линию, если от тебя поддержку слышу.
«Кукушка хвалит петуха…» — подумал Виссарион Маркович, однако же сказал совсем другое:
— Непонимающего вряд ли бы выбрали депутатом республики.
— В этом году мы должны показать себя. Надо так настраивать и коммунистов, и весь народ. Надо, чтобы каждый понимал, что от него требуется. И тогда… — Трофим Матвеевич помолчал, подбирая нужные слова, и закончил: — Тогда Сявалкасы будут известны всей стране.
— А вот и те самые Сявалкасы, которые скоро будут известны не только в нашем районе. — В тон председателю пошутил Виссарион Маркович.
Машина уже давно свернула с шоссе и подъезжала к Сявалкасам.
Дом Прыгуновых стоит в низине, в том месте, где улица подступает к речной развилке. Дом пятистенный, с четырьмя окнами на улицу. Резные наличники покрашены в голубой и оранжевый цвета, обшитые тесом стены тоже покрашены, и дом глядит этаким сказочным теремом.
Через речушку — подворье Виссариона Марковича. Дом тоже большой, просторный, перед окнами — палисадник, обнесенный высоким штакетником. Рядом с домом — резные русские ворота на толстых дубовых столбах. Точно такие же ворота и у председателя. Их и делал один мастер и, надо сказать, сделал очень красиво: затейливыми узорами на столбах и карнизах любуйся не налюбуешься.
Не враз, не в один год поставил дом Виссарион Маркович. И машина вроде бы в своих руках, и лес под ногами, а только, как говорится, дом поставить, печку класть — не то, что переспать всласть: и в долги войдешь, и пот ручьями прольешь. А поставил дом — глядишь, всякие пристройки к нему надобны. Та же летняя кухня, та же баня. Где держать муку, крупу да поставить квашню, сито или решето? Надо строить амбар. Насолил по осени капусты, огурцов, помидоров — где хранить? Можно и под полом избы, но к весне все это начинает закисать, портиться. Значит, никак нельзя без погреба… Ну, уж и правда: теперь дом Виссариона Марковича — не дом, а целая усадьба: и то есть и это. И когда еще только заходишь в дом, уже видно, какие рачительные хозяева в нем живут: и калитка в ограде, что твоя дверь, и от калитки в сени ведет не просто дорожка, а настоящий тротуар в три широких доски.
В районе Виссарион Маркович человек известный. В леспромхозе числился передовым шофером, был избран в районный Совет. Если надо выступить — может и выступить. Поговаривали, что вот за это умение выступать Прыгунов и перетянул его из леспромхоза в Сявалкасы. Но ведь мало ли что могут наговорить! Однако же с самого начала Трофим Матвеевич не оставил Виссара без своего председательского внимания. Перво-наперво он посадил его на новенький, только что приобретенный «газик». Затем, по предложению председателя, его в первую же осень избрали секретарем партийной организации. А вот теперь, после ликвидации МТС, когда колхоз заимел собственные трактора, Виссариона Марковича, по совместительству, назначили еще и бригадиром механизаторов. Словом, в Сявалкасах Виссарион Маркович в чести и почете. И лишь последнее время из избы в избу поползло: Виссар пьет. Но и опять же относились к этой новости по-разному. Одни говорили: когда подносят — кто не пьет? Другие поддакивали: состояние нажил — что не пить! А третьи уж и вовсе брали под сомнение сельский слушок и спрашивали: а кто видел, чтобы он пьяным валялся?..
Идти гостям было недалеко, и они не заставили себя ждать. Первым перешел через речку выбритый до синевы Трофим Матвеевич. Следом за ним, одной рукой держа сверток, а другой ведя за руку гостившую у Прыгуновых дочь Виссариона Марковича Светланку, перешла Марья. Дорога близкая, и Марья даже пуговицы пальто не застегнула, и шелковый платок не повязан, а просто накинут на голову.
— Папа, посмотри! Папа, глянь! — Вбежавшая Светланка крутнулась перед отцом, показывая новое, в цветочках платье. — Угадай, кто купил?
— Проезжие чигане, наверное, подбросили.
— Сам ты чиган. Даже говоришь неправильно. Цыгане! — вот как надо… Крестная подарила!
Покрутившись перед отцом еще немного, Светланка подбежала к сидящему с газетой в руках Трофиму Матвеевичу, вырвала газету, отбросила на стол и повисла у него на шее. Тот заулыбался, усадил ее на колени и концом жиденькой косички стал щекотать под носом.
— Жалко, бороды нет. Была бы — бородой пощекотал.
— А к бородатому я бы и не подошла.
— Очень мне нужна двоечница!
— А вот и неправда! У меня двоек нет… А скажи, крестный, ты меня любишь?..
Виссарион Маркович глядел на дочку и удивлялся: будто ей все еще семь лет. В нынешнем ее возрасте дети начинают чураться взрослых, стесняться, а эта — хоть бы что.
В комнату вошла жена Нина и, увидев Светланку в новом платье, хлопнула себя по бедрам и с укоризной посмотрела на Марью.
— Ну зачем ты, кума, тратишься?! Подарок за подарком. Так ты избалуешь девчонку. Этот у нас, — Нина кивнула на мужа, — не только для ребенка, для меня никогда никаких подарков не покупал. Если есть лишние деньги — купит на них запчастей — вот и весь подарок. Ну разве еще выпьет свою шоферскую дозу…
— Ты повежливей, — шутливо-строго перебил жену Виссарион Маркович. — Критиковать меня и без тебя есть кому.
— А как же тебя не критиковать! Пришли гости, а он их держит чуть ли не в чулане. Пойдемте в горницу, уже все готово. Другой бы давно по стаканчику налил, а он разговорами угощает.
— Гости не дальние, — сказала Марья. — Время еще на все хватит.
Перешли в горницу. На самой середине ее стоял покрытый узорчатой скатертью и уставленный закусками стол, у стены — диван с высокой спинкой и шифоньер.
Сели за стол, и Виссарион Маркович наполнил стопки и рюмки со словами:
— Нам, мужчинам, своя доза, вам, женщинам, своя. Обмоем Светкино платье, чтобы дольше носилось.
Трофим Матвеевич поднял Светланку на руки и раз-другой подкинул к потолку.
