«Ну и силища! Руку сжал, как железными клещами».
— Убей на месте — не узнаю.
— Зачем же убивать?! Раньше звали Павлом и теперь так же. По фамилии — Кадышев.
— А-а-а, — вот теперь только узнала парня Марья. — Жених с целинных земель. Тогда — с приездом!
— Спасибо.
А много ли знает о нем Марья! Еще до армии ходил по селу высокий здоровенный парень. Работал на тракторе. А по демобилизации, как потом говорили в Сявалкасах, уехал с каким-то генералом на целину. Там прославился, его портрет даже был напечатан в «Огоньке». Сейчас, надо думать, приехал в отпуск, а отцовский дом на замке. Полюбилась ли парню целина или какая-нибудь раскосая казашка его там приворожила? Нынешняя молодежь не очень-то держится за родное село…
— Надолго в Сявалкасы?
— Коли найдется невеста — останусь навсегда.
— За невестой дело не станет. Их теперь на каждого парня — штабель… А не стыдно, что отцовский дом забросил?
— Стыд не дым, глаза не ест. А дом можно и продать.
Легко, свободно разговаривал парень! Марье это понравилось. Веселый парень! Она оглянулась на дом Виссариона Марковича. Там все еще горел свет.
— Я вот гляжу, кума Нина еще не спит. У них нынче праздник — день рождения дочки…
— Значит, вы из хмельника? То-то такая веселая!
— Знаешь, — Марья, не отдавая себе отчета, схватила парня за руку, — пойдем к ним.
— Нет, спасибо. Втянешься в пьянку и тогда… как это говорят?.. и барин в работника превращается.
— Боишься стать работником?
— Еще как боюсь-то, Мария Сергеевна. А еще меня Володя ждет. Небось устал ждать. До свидания. Приятных вам снов!
Зашумел снег под сапогами, парень шагал широко, размашисто. И Марья, прислонясь к ветле, еще долго провожала его взглядом.
«Надо же — так похож издали на Сергея!..»
Родом Трофим Матвеевич из Кюльхири, что в двенадцати километрах от Сявалкасов.
Войну он встретил у самой границы. С остатками одной из воинских частей прорвался из вражеского окружения. Потом первое ранение, госпиталь, курсы военных интендантов, снова фронт. В сорок третьем после тяжелой контузии вернулся домой, около года проработал председателем колхоза и снова уехал на фронт.
За два дня до окончания войны — вторая контузия. Полгода провалялся в госпиталях и вернулся будто не на своих, а на чужих ногах. Никто и не думал, что Трофим выздоровеет и по-настоящему встанет на ноги. Мать лечила его настоями трав, парным молоком, парила в бане, делала ванны из белой глины, из овсяной воды, и еще что только не делала. И произошло чудо. Если другие контуженные лечатся годами и не всегда вылечиваются — Трофим выздоровел через несколько месяцев.
А вот себя мать не сберегла — простудилась и умерла. Трофим продал избу и скотину и купил в райцентре каменный особняк бывшего директора МТС. Определившись на работу, начал он с экспедитора райпотребсоюза, а кончил его председателем. Зарекомендовал себя Прыгунов председателем умелым, хозяйственным. В обмен на картошку с Урала вез железо, из Саратова — шифер. А строительные материалы в послевоенные годы были дефицитными. Прыгунова хвалили за разворотливость, Прыгунова награждали переходящими знаменами.
Видимо, слава Прыгунова кое-кому не давала спокойно спать. Полетели птичьей стаей жалобы в Чебоксары, оттуда одна за другой поехали всякие проверочные комиссии. И хотя комиссии те уезжали восвояси без каких-либо улик против Трофима Матвеевича — все равно начали ходить разные слухи-разговоры. Прыгунов-де и взятки берет, и спекулирует тем же шифером. А что держится на своем посту — так это потому, что умеет из воды сухим выходить и с начальством ладить.
И вот тогда-то Трофим Матвеевич и сменил должность председателя райсоюза на председателя колхоза. По своей воле это он сделал или вынужденно — никто толком не знает и по сей день.
Колхоз в Сявалкасах особенный, непохожий на другие колхозы района. Пройдись по селу — просторные пятистенки, один к одному, с четырьмя, а то и пятью окнами по фасаду. Многие обшиты тесом и покрашены. Откуда такой достаток у сявалкасинцев? От земли? Нет, на здешних землях не разбогатеешь. Кормит, поит, одевает сявалкасинцев лес. Кто бы ни пошел в лес, он не вернется оттуда пустым. Один проработал на посадке молодняка — глядишь, уже привез в село сруб, а то и два. Другой просто сумел договориться с лесником и заготовил сто пятьдесят пудов луба. Кто дров нарубил, кто стог сена накосил. А то же сено, не говоря о срубах, в цене. Пуд сена стоил столько же, сколько и пуд хлеба. Сруб на баню — четыреста, а на дом и всю тысячу.
Приезжают полевые чуваши и покупают и срубы, и сено, и тот же луб. Дороговато им кажется, кряхтят, чертыхаются, да что поделаешь: и добрый дом хочется заиметь, и корову чем-то надо кормить, а из мочала в долгие зимние вечера можно рогож наткать. А сявалкасинцы радуются такой торговле. Они даже название ей придумали. Неизвестно уже почему, но зовут они такую торговлю, когда прямо дома, не выезжая на базар, можно выгодно что-то продать, — московской торговлей. А чтобы не урезали огороды — в колхозе работает из семьи какой-нибудь древний старик или инвалид. Остальные же — кто в леспромхозе, кто на железной дороге, кто в райцентре.
И получалась интересная картина: село богатое, а колхоз бедный. Ну, не то чтобы в селе только и жили люди, умеющие ловчить. Нет, немало было и таких, которые работали в колхозе. Однако же тон здешней жизни задавали первые, а не вторые.
Такими были Сявалкасы, когда пришел в них Трофим Матвеевич.
Придя домой от Виссара, Трофим Матвеевич сразу же разделся и лег спать. Завтра и в самом деле рано вставать. И надо бы спать. Но не спалось.
Словно жук-короед, точат и точат Трофима Матвеевича разные мысли.
У людей не только будни — и праздники бывают. Вон хоть у того же Вbссара нынче: Светланкин день рождения. А у него такого праздника не было и не будет. У него — одна работа, одни будни. А человек не стальной. Наругаешься, надергаешься за день и так-то тебе необходимо, придя домой, отдохнуть душой и сердцем, так-то хочется услышать тихое ласковое слово, увидеть такую вот свою Светланку. А он приходит домой и не всегда Марью видит. Сидит в своей библиотеке допоздна и домой не очень-то торопится. Конечно, работа эта лучше, чем в магазине, но и вовсе бы бросить можно — что ей, мужниного заработка, что ли, не хватает?!
А и дома Марья — тоже радости мало. Какая-то далекая, чужая она в последнее время стала…
Да, у него есть имя, известность. Его знают н в районе, b в республике. И многие даже завидуют ему, считают счастливым. Счастливый!.. Недолго, совсем недолго он был счастливым…
Память Трофима Матвеевича раскатывала свою катушку год за годом и дошла до тех дней.
Был месяц май, когда он впервые приехал в Сявалкасы. Лавка оказалась запертой, кто-то сказал, что продавщицу видели у качелей.
Качели были устроены на лужайке между двух ветел. Качели как качели. А вот то, что увидел Трофим Матвеевич, когда подошел поближе, ему видеть еще не приходилось.
Когда стоявшая на доске пара взлетала вверх — под ней на полном газу проносилась девушка на мотоцикле.
«Да разве ж так можно! — чуть было не крикнул Трофим Матвеевич. — Секундная заминка и качелями по голове…» Окружившие лужайку парни и девушки возбужденно орут, хлопают в ладоши каждый раз, когда мотоцикл проносится под качелями. А у Трофима Матвеевича каждый раз екает сердце, и ему даже хочется закрыть глаза, словно качели могут ударить его самого.
А вот девушка, оставив мотоцикл у ветлы и уловив момент, когда качели приостановились, быстро, мгновенно вскочила на доску, взлетела вверх и оттуда, с высоты, гордо оглядела окружающих.
— А ну, кто со мной покачается?
— Пусть леший с тобой качается, — отшутился кто-то из парней.
— Bли в Сявалкасах еще не народилось жениха, который бы захотел стать рядом со мной?
— Жених-то есть… — сказал Трофим Матвеевич, подходя к качелям.
— Э-э, сам председатель! — заулыбалась Марья. Большие синие глаза ее светились бьющей через край радостью, сверкали снежной белизной обнаженные зубы. — Ну что ж, ладно что хоть кюльхиринский нашелся. Но если струхнешь — пеняй на себя.
— Ну, это еще надо посмотреть, кто первый струсит!
Легко летает неслышная под ногами доска, гнется дубовая перекладина. Замирает сердце от ощущения высоты и стремительности полета. Кажется, вместе с тобой качаются ветлы, дома, вся земля.
Трофим Матвеевич решил во что бы то ни стало если и не устрашить Марью, то закачать до изнеможения: пусть знает, как хвастаться!
Н когда качели остановились — Марья соскочила первой.
— Ну, парень! — И подняла большой палец. — Во, парень. А у вас, видно, заячьи сердечки, хоть и сявалкасинцами себя называете.
