Однако ложь, которая не прощается недругам и родителям, довольно легко прощается друзьям и себе. А в их дружбе еще со школы получилось, что Туся была тягловой силой и чувствовала почему-то какую-то ответственность за все лапушкины дела, и если судила ее, то всегда в итоге судом милосердным.
Так всю жизнь было, со всеми делами. И в акушерство перетянула Верочку тоже она — первые два года лапушка по распределению терапевтом отработала. И сама натаскивала ее в акушерстве, как саму Зубову натаскивали «просто ординаторы» из старших. И Вера Леонтьевна не хуже многих освоила все ремесло и дошла до категории, до того, что стала дежурить в смене ответственным врачом.
А последнее время Дора Матвеевна сызнова ощущала себя перед Верочкой вроде бы виноватой: упустила ее из виду, как раз как перешла в этот роддом. Зубова первые месяцы просто пропадала здесь, пока все наладилось. Даже к телефону подойти толком было некогда, а Верочка возьми да и закрути какой-то странный роман — это при своих восьмидесяти восьми килограммах; хоть бы фигуру сберегла — какая у нее была фигурка точеная!.. Зубова никогда не фарисействовала, хоть сама на романы легка не была — и не оттого, что по сей час любила своего мужа: он надоел ей со своей мнительностью, и не оттого, что холодна или мужчинам не нравилась, — просто не была легка, и все… Ну, бог с ним, был бы просто роман, так нет, Верочка взяла да и разошлась с мужем, которого очень любило все зубовское семейство, да разменяла комнаты, да и осталась на бобах: тут разрушила и там не построила и села на мель — одна, со своими двумя непокорными, недовольными ею сыновьями. Правда, с тех пор все говорила, что всем она довольна, в жизни надо быть решительной и жить откровенно для самой себя. Ну, а что ей, простите, оставалось еще говорить!
Зубовой казалось, не упусти она подругу из виду, могла бы ухватить вовремя ее за подол да урезонить, образумить, а она вот отдалилась, и Вера наломала дров. Дора Матвеевна утешала ее, как могла, и огорчалась, что ото всех бед у Веры Леонтьевны стал портиться характер. Вместо милых шуточек сейчас появилась у нее резкость. Здесь, в роддоме, как она появилась, и акушерки, и даже роженицы жаловались, что доктор Квасницкая бывает очень груба.
Жалобы сначала доходили только до Зубовой, и она старалась всех успокоить и задобрить, а потом что-то дошло до Главного, и он попросил Дору Матвеевну по-свойски приструнить свою приятельницу, и надо же было, чтобы тут же, на следующем дежурстве, разразился уже форменный скандал, о котором дня два, наверное, шли пересуды меж врачей, акушерок и санитарок, конечно.
Сам Савичев ничего о скандале рассказывать не хотел, и Вера Леонтьевна тоже рассказывала о нем в самых общих выражениях. Подробности ее, видимо, устраивали не вполне. Зато о них рассказывали акушерки и операционная сестра — рыжеватая, с чуть монгольскими глазами Тома. Очень спокойный и основательный человек.
Злополучное то дежурство у Савичева с Верой Леонтьевной было, казалось, куда каким легким — всего пять родов за сутки. Дора Матвеевна в тот день — будто предчувствовала — с утра раза три в роддом звонила, справлялась, что да как. И как раз, только перестала звонить, все и случилось.
Началось, конечно, с мелочей. Скандалы всегда начинаются с мелочей. Дежурство было в воскресенье, а по воскресеньям второму дежурному выпадало с утра обходить все послеродовое отделение. В родблоке — если, конечно, не было ничего серьезного — оставался только один первый врач, да и тот, если там все тихо, ходил обычно на обход, чтобы разгрузить коллегу. А Вера Леонтьевна взяла да и не пошла и устроилась в пустой тогда затемненной палате на отдых, примостив на тумбочку близ головы обычный свой мармелад.
Увидев это, дежурные акушерочки и операционная Тома будто случайно приоткрыли дверь затемненной палаты и неподалеку от нее в гулком коридоре пообсуждали разные роддомовские дела — в том числе и ранний отдых Веры Леонтьевны, отчетливо посетовав, что в роддоме, где доктор Квасницкая работает, порядки, видимо, другие.
Вере Леонтьевне надо было хотя бы не приметить разговора, но вместо этого она весьма определенно попросила акушерок громко в коридоре не разговаривать и дверь в палату попусту не открывать.
Не прошло и четверти часа, как у акушерок стали появляться один за другим сугубо деловые вопросы к ответственному дежурному, не терпевшие никаких отлагательств. Им все мерещилось, что то у одной, то у другой женщины из лежавших в предродовой делается глуховатым или слишком частым сердцебиение младенца, и они просили Веру Леонтьевну подниматься, слушать, делать назначения.
Поднявшись с постели два раза, Вера Леонтьевна на третий сказала, что по таким пустякам беспокоить ответственного дежурного не обязательно, пусть зовут с обхода второго врача. И атмосфера в родблоке после этого не стала лучше.
Закончив обход, Савичев спустился в родовой блок и обнаружил, что за его отсутствие в историях родов не было сделано ни одной записи, хотя полагающееся для них время уже прошло. Он принялся было за писанину, наверное крайне этим недовольный, у него уже рука онемела, пока строчил после обхода дневники. В это время одна из рожениц приблизилась к благополучному финалу, ее отвезли в родовую, и Савичев тотчас с удовольствием дневники отложил.
Услышав, что в родблоке происходят события, Вера Леонтьевна тотчас поднялась, конечно, и объявилась в родовой. Савичев же сказал ей тихонько: мол, роды он сам проведет, а не будет ли Вера Леонтьевна любезна записать пока дневники и еще оформить полностью историю женщины, поступившей, пока он был на обходе.
— Вы собираетесь мной командовать? — внятно спросила Верочка в ответ.
Пересказывая события того дежурства, акушерки и операционная Тома крайне напирали на деликатность Савичева: он сказал только, что командовать не думает, просто подошла работа, ее надо поделить.
— Ничего, кончите роды, тогда сами все и запишете, — сказала Вера Леонтьевна и ушла.
А спустя час или полтора Савичева вызвали на третий этаж посмотреть пациентку, у которой поднялась температура. В это время в родовую перевели еще одну роженицу, и Савичев попросил акушерок поднять Веру Леонтьевну — пусть эти роды ведет она. Вернулся он минут через сорок. Роды к этому времени еще не кончились, Вера Леонтьевна была в родовом зале и весьма резко стала Савичева отчитывать за отлучку. Савичев промолчал, отчего Вера Леонтьевна несколько смягчилась и сказала, что здесь стоит сделать небольшой разрез, но не такой, как делают обычно, а такой, как принят у них в роддоме, — там, где и Дора Матвеевна прежде работала.
Когда Верочка примерилась, Савичев пробормотал ей в ухо, что она может пересечь довольно крупный сосуд. Вера Леонтьевна ответила, чтобы не каркал под руку, и сделала по-своему. Ребенок родился. Савичев сказал, что у пациентки кровоточит пересеченный сосуд, а Вера Леонтьевна сказала, что надо вручную отделять послед, и приказала Савичеву дать женщине наркоз, и стала мыть руки. А Савичев ответил, что у них принято для любого вмешательства переводить пациенток в малую операционную — такой порядок: там, кстати, легче будет все увидеть. Но Вера Леонтьевна сказала, что она приказывает немедленно дать наркоз прямо здесь. Приказывает — и все.
И Савичеву пришлось подчиниться. А закончив намеченное и не снимая наркоза, Вера Леонтьевна сразу же зашила разрез, и был ли там виноват сосуд или не был, теперь никто сказать не мог. Тома, которая подавала ей инструменты и кетгутовые и шелковые нити, говорила, что, кажется, сосуд был повинен.
Но после этого женщину все-таки в малую операционную перевезли, чтобы перелить кровь: она потеряла больше полулитра. Здесь и произошла самая последняя стычка. Кровь из ампулы почему-то не пошла, — видимо, на фильтре скопились, слежались плотно эритроциты. Вера Леонтьевна приказала Томе выбросить эту ампулу и взять другую. Но Савичев сказал, что жаль выбрасывать кровь, надо взболтать ее в ампуле — и все получится; и Тома стала покачивать ампулу, осторожно смывая налипшие на фильтре эритроциты, а Вера Леонтьевна закричала, почему она не выполняет распоряжений ответственного врача.
— Вы не кричите на меня, пожалуйста, — ответила ей Тома. — Я выполняю распоряжение.
— Это не мое распоряжение. Я приказала выбросить.
— Да, не ваше, — сказала Тома. — Это нашего врача распоряжение. Мы наших врачей знаем. Мы с Сергеем Андреевичем с первых дней здесь. Мы с ним сами операционную эту монтировали и оперировали здесь вместе. Для нас он ответственный врач. Он не спит все дежурство и кровью не бросается. Это человека кровь, и за ампулу сто двадцать рублей старыми платят. А вас я не знаю.
— Это я ответственный врач! — закричала Вера Леонтьевна. — Я докладную напишу, доктор Савичев! На всех вас напишу!
