В это время со стороны базара показалась другая толпа. Она была молчалива, угрюма, люди шли по улице рядами, как солдаты, — в черной блестящей от угля одежде, с обушками на плечах, с лампами на шее.
Вот в гуще ее вспыхнуло что-то красное, взвилось над головами алым полотнищем, и дружная песня грянула и покатилась над городом:
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!..
То шли шахтеры, тяжелые, неторопливые, со сверкающими белками глаз, и все расступались перед ними, освобождая дорогу.
— Долой войну! Да здравствует свобода! — раздался голос из середины колонны.
— Долой самодержавие! Да здравствует революция! — подхватили шахтеры.
Впереди шли два рослых человека: переодетый Чургин и Иван Недайвоз.
Запасные выбежали из магазина, несколько мгновений стояли, ничего не понимая, но Федька узнал Ивана Недайвоза.
— Братцы! — крикнул он друзьям. — Шахтеры идут! Становись рядом с ними!
И запасные присоединились к демонстрантам и пошли по улице, то и дело весело поглядывая на алый флаг, прислушиваясь к словам песни и подпевая.
Варя протиснулась к Чургину, достала из-за пазухи красное сатиновое полотнище. Чургин быстро прикрепил концы его к древкам-держакам обушков и вместе с Иваном Недайвозом поднял над головой.
— «Долой самодержавие!», «Долой войну!», — прочитала Настя и мысленно сказала: «Долой ее, проклятую! Верное слово».
Когда демонстранты достигли центра города, показались казаки и рысью пустили коней на шахтеров. Передние ряды остановились, но Чургин, обернувшись, спокойно сказал:
— Вперед, товарищи!
Подскакал офицер, визгливо крикнул:
— Разойди-и-ись!
Но шахтеры продолжали идти.
— В пле-е-тки-и! — подал команду офицер И тогда шахтеры пустили в дело обушки и лампы. Улица огласилась криками, свистом нагаек, храпом лошадей; казаков стаскивали с седел, отнимали плетки, а демонстранты все шли и шли по улице; и над ней, над городом, как клич, как тревожный гул набата, гремело:
На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий, народ!..
…У Чургиных долго ждали Федьку в тот вечер, но он так и не пришел. Утром следующего дня Настя и Варя пошли на розыски его и узнали, что он арестован. А еще через несколько дней Федьку отправили на передовые позиции. Поплакала Настя и уехала в Кундрючевку.
Далеко не все шахтеры с рудника Шухова вышли на демонстрацию. В одной артели рабочие заявили, что им невыгодно выступать против хозяина, потому что они сами заинтересованы в увеличении выработки: больше добудут угля — больше заработают. Были и такие в артелях, что говорили: если артели будут бастовать, Стародуб сдаст уступы подрядчикам.
Чургин знал об этих разговорах и раньше, но не придавал им большого значения. Отказ артельных шахтеров участвовать в демонстрации заставил его задуматься. Артели, которые он создавал с таким трудом, вдруг становились помехой в революционной работе, а артельные рабочие начинали чувствовать себя маленькими подрядчиками. Посоветовавшись с друзьями, Чургин решил упразднить артели и перевести всех артельных рабочих в конторские.
Стародуб узнал о его распоряжении, когда все артели в лавах нового горизонта были уже упразднены.
Загородный начал агитацию через своих единомышленников:
— Чургин-штейгер пошел против Чургина-десятника. Он ликвидировал свои же артели потому, что это мешает хозяину шахты выжимать соки из рабочих.
И на шахте пошла недобрая молва о Чургине. От него стали отворачиваться, когда он появлялся в лавах, с ним не хотели разговаривать, когда он спрашивал о чем-либо. В одной лаве на его вопрос, почему плохо идет выдача угля, шахтер ответил ему:
— А это вы узнайте у своей паровой лебедки, почему она с конторскими шахтерами плохо работает. Вы же сами с хозяином порешили артели, ну, с себя теперь и спрашивайте.
Шахтер этот был когда-то соседом Чургина по квартире и не раз бывал у него и тем не менее сказал это с такой ненавистью, будто перед ним был сам Шухов.
Другие шахтеры бросили работу и стали свертывать цыгарки.
Чургин посмотрел на бывшего соседа светлыми, ясными глазами и спокойно спросил:
— Ну, ну, еще что интересное носишь в голове, Федосей?
— А то, что вы стали хозяйским лакеем! — зло бросил шахтер.
Чургин не усмехнулся и не рассердился, а тем же ровным голосом проговорил:
— Дурак ты, Федосей. — И строго приказал: — Через два часа в лаве чтоб было чисто… После работы зайдешь ко мне домой, — сказал он, уходя, шахтеру. — Кстати, жену прихвати, Чургин ушел, а шахтеры взялись за обушки и молча стали рубать.
Говоривший с Чургиным шахтер смущенно вернулся на свое место, взял санки и с ожесточением поволок их в штрек. Потом остановился и крикнул товарищам:
— Чего же вы молчали? Ведь он всех вас обозвал дураками.
Старый полуголый шахтер обернулся к нему и-ответил:
— Врешь. Это он тебя дураком назвал. И правильно сделал. — Сплюнув от досады, он укоризненно добавил: — Эх, голова! Какого человека обозвал «хозяйским лакеем»!
В восточной лаве Чургин, едва пройдя на коленях через печку, услышал спор.
— Бастовать надо, и все дело! Мы ему не подрядчики, что он так с нами…
Чургин погасил лампу и бесшумно приблизился к спорившим.
— Нет, бастовать — это не такое простое дело. Это дело политическое, — возразил низкий, степенный голос. — А политические дела это такие, какие направлены против властей. Что ж, по-твоему, Чургин — губернатор или капиталист? Чургин — это ты, я и все шахтеры. Мы ему дали такую голову, что на ней инженерские молоточки засверкали. Так что ж мы обушками будем бить по этой голове? Нет, брат, лучше я тресну по твоей башке, чтобы она лучше соображала, где свои, а где чужие… Не нужны нам артели! Мы не хозяева тут. Шухов хозяин. К никаких забастовок я делать не буду из-за артели и вам не советую, — сердито закончил голос.
Чургин улыбнулся. Этот голос он знал с детства и особенно запомнил его, когда еще юношей обучался работе. И ему захотелось подойти к говорившему шахтеру и обнять его.
Поднимаясь на-гора, он слушал пронизывающий свист ветра в стволе и вспомнил молодые шахтерские годы, неостывшие старые боли. За них ведь, за этих живущих под землей, близких ему людей терпел он и сносил боль и унижения, а не все это помнят.
Вверху блеснул свет. Чургин вышел из клети и медленно зашагал в контору. Солнце заливало землю яркими лучами, они падали на одежду, на грудь, и от них по всему телу шло тепло, но грустно было на душе у Чургина. Ведь вот нашлись же люди, которые бросают ему в лицо: «Хозяйский холуй!» Этого ли он заслужил?
— Наконец-то, — с облегчением произнес Стародуб, когда Чургин переступил порог его кабинета. — Вы в шахте были? Там ругают вас на чем свет стоит. Что это вам взбрело в голову упразднять артели?.. Непонятный же вы человек, Илья Гаврилович, неспокойный. Делает, делает, настроит шахту, как музыкальный инструмент, и вдруг все сам же перевернет кверху ногами. Ну, почему вы со мной не посоветовались? Да ведь, ей-богу, будь это Петрухин, — я не знаю, что сделал бы с ним. Рассказывайте, пожалуйста, что это вы придумали.
Чургин устало сел в обитое желтой кожей глубокое кресло, положил ногу на ногу и не спеша достал портсигар.
Стародуб исподлобья наблюдал за его бледным, крупным лицом, за неторопливыми движениями жилистых рук. Сколько раз он видел этого человека в этом кабинете, каким только тоном не говорил с ним, а нет, ничто не изменилось в нем за эти годы. Казалось: взвали сейчас на плечи ему глыбу антрацита, и все равно он останется сидеть в таком положении — непонятный, ни на что не реагирующий, ничто в себе не подчеркивающий человек, простой шахтер и самый квалифицированный горный техник. И Стародуб, сам инженер, в душе завидовал Чургину, любовался и гордился им.
— Артели настала пора упразднить, Николай Емельяныч. Они изжили себя и сейчас являются помехой техническому прогрессу, — сказал Чургин. — Раньше подрядчики были лишним звеном между конторой и шахтерами. Теперь лишними являются артели. Они заинтересованы добывать уголь как можно дешевле и согласны делать это своими мускулами. Именно поэтому они противились введению паровой лебедки. Если вы завтра введете машинную зарубку, они устроят скандал. Ну, и, кроме того, я сторонник прямых и ясных отношений между рабочими и конторой: шахтеры работают, а контора платит им за это деньги и ведет дело так, как она хочет… Вот, собственно, и все. С вами я не посоветовался потому, что это небольшая проблема — упразднение артелей.
