— Неплохая, — ответил Яков, и они стали советоваться, как устроить банкет.
А когда Френин уехал, Яков позвал Андрея и приказал ему составить список пользующихся уважением рабочих, которым надо дать прибавку, чтобы не допустить остановки мельницы и завода.
Оксана вошла в кабинет, когда Яков составлял план своей речи на банкете у Френина.
«Наши задачи — поддержать народные стремления к более широкой общественной деятельности всех слоев населения. Наши требования — добиться конституции из: а) всех свобод; б) всеобщего избирательного права; в) республики (парламент); г) министерства из людей новых и деловых, из народа; д) полная власть совету министров — за счет власти монарха», — писал он.
Оксана с книжкой в руке подошла к столу, взяла один исписанный листок, прочитала: «Политика в земельном вопросе: часть удельных, монастырских и помещичьих земель — крестьянским общинам, половину стоимости — льготный выкуп, с рассрочкой, а остальную сумму — государство платит. Не повторить ошибок с отрезками».
— Яков, я советовала бы тебе не заниматься такой «политикой», — мягко сказала она.
— Ты думаешь, что из этого ничего не выйдет? — не отрываясь от бумаги, спросил Яков. Потом закурил папиросу и сказал — Ты зря полагаешь, что помещики все одинаковы. Согласен, что такие, как Френин и Чернопятов, ничего не сделают. Но в России есть и другие! Впрочем, я с удовольствием выслушал бы твое мнение. Ты ведь эти вопросы изучала по литературе, а я… — развел он руками, — я кустарь.
Оксана села на диван и раскрыла книгу.
— Я устала от разговоров на эту тему до замужества, и мне не хотелось бы вновь возвращаться к ним. Боритесь, воюйте, хитрите… Я не верю ни вашим либеральным угрозам самодержавию, ни угрозам других. Все это не ново и так же не ново будет и то, если все вы останетесь в дураках.
Яков встал, заложив руки в карманы, прошелся по кабинету.
— Мы были бы идиотами, — заговорил он, — если бы допустили, чтобы царь надавал нам по шее, нам, новым общественным силам России. Царский рескрипт на имя министра Булыгина читала? Ну, вот туда меня, в эту самую законосовещательную Думу, и прочат выбрать помещики, — самодовольно улыбнулся Яков. — Френин на днях мне сказал…
Оксана пожала плечами.
— Быть может, вы и договоритесь с царем до чего-либо. Но не вы — главная сила, пойми ты это. Главная сила начавшегося у нас в стране движения — рабочие и крестьяне.
— А мне кажется, дорогая моя женушка, деловая политика в том и состоит, чтобы уметь извлечь пользу из всякого политического движения. Это, если хочешь, искусство политика, — наставительно сказал Яков и сел на диван.
— Да, искусство Фуше, Кавеньяка, Бисмарка. Иначе — это называется надувательством народа, — возразила Оксана.
— С точки зрения Леона — да. С точки зрения моей — нет.
— Я тебе говорю о своей точке зрения.
— Это ты наслушалась в Петербурге политических речей и начиталась революционной литературы. То и другое я советую тебе забыть, моя дорогая, раз богу угодно было, чтобы мы поженились, — добродушно сказал Яков.
Он придвинулся к ней, обнял ее и поцеловал в щеку.
На масленицу Оксана поехала в Новочеркасск к Ульяне Владимировне, но по пути решила остановиться на день в Югоринске и повидаться с Леоном. Вечером она сошла с поезда и у вокзала взяла извозчика.
Некоторое время ехали главной улицей. На улице было грязно, текли ручьи от талого снега, и пролетку то и дело подбрасывало на выбоинах. Оксана думала о предстоящей встрече с Леоном: как-то он встретит ее, помещицу Загорулькину?
— Я извиняюсь, вас далеко везть? — спросил извозчик.
Оксана очнулась от своих дум и, взглянув по сторонам, узнала дом, где жил Рюмин.
— Остановите, — невольно сказала она извозчику, но тотчас спросила себя: «А зачем?»
Извозчик остановился у парадного.
Оксана поднялась по ступенькам крыльца и в нерешительности остановилась: «Нет, не надо… Хотя — можно, только на одну минутку», — мысленно сказала она и вспомнила, как взбегала по этим ступенькам в ту дождливую ночь, как Рюмин открыл ей дверь, как они говорили в последний раз… Она увидела белую кнопку звонка и торопливо нажала ее.
Дверь распахнулась, и в ней показалась горничная.
— Леонид Константинович дома? — спросила Оксана.
— Он здесь не живет, — сухо ответила горничная.
Оксана растерялась.
— Я вас не совсем понимаю.
— Инженера Рюмина рассчитали с завода, — пояснила горничная.
Оксана опустила голову и медленно пошла в пролетку. «Рассчитали?.. Провален? Может быть, и Леон арестован?» — подумала она, и ее охватило волнение.
Она села в пролетку, сказала извозчику, куда ехать, и задумалась. Впервые со времени свадьбы пришло ей на память все, что случилось с ней за последние годы, и впервые что-то вроде раскаяния шевельнулось у нее в душе.
К дому Леона она подъехала с тревогой.
Алена приняла ее радостно, забросала вопросами о том, как они живут с Яковом. Оксана ответила, что хорошо, и в свою очередь спросила:
— А что, Леона нет дома?
Лицо Алены потемнело, черные брови дрогнули, и она с обидой в голосе ответила:
— Нет. От властей хоронится. Три раза то полиция, то казаки приходили за ним. Тут опять такое творилось… Весь завод взбунтовался, и шествие по городу было. Казаки разогнали.
— Сейчас всюду это происходит.
— Но когда же они кончатся, бунты эти, и наступит спокойная жизнь? — спросила Алена.
Оксана посмотрела на ее измученное, бледное лицо и промолчала. Да и что было говорить? Видела она: тяготится Алена своей жизнью, а успокоить ее было нечем.
Вечером они вдвоем пошли к Ермолаичу, кружили с ним где-то на окраине поселка и, убедившись, что за ними никто не следит, направились к землянке, где жил Леон.
Вошла Оксана в землянку, увидела Леона — одинокого, похудевшего, сурового, и сердце у нее сжалось от боли. «Так и пройдут годы в лишениях и боязни за завтрашний день. А вот продолжает свое, не раскаивается», — подумала Оксана.
— Ну, здравствуй, отшельник, — стараясь быть веселой, сказала она и хотела поцеловать Леона, но он неприязненно взглянул на нее, на ее дорогую одежду и отвернулся.
Ко всему была готова Оксана, и все же не ожидала столь сухого, даже враждебного приема. Однако она стерпела это и, будто с любопытством осматривая землянку, тем же шутливым тоном спросила:
— Не одичал еще здесь? Не скучно?
— Это тебе, должно быть, скучно стало в Яшкиных хоромах, — кольнул ее Леон. — А я что ж? Я с народом живу и на судьбу не жалуюсь.
— О, конечно, конечно… Ради счастья народа ты готов жертвовать личным счастьем и всеми удобствами жизни. Ну, а я вот, — вздохнула Оксана, — пришла к мысли, что народу… не нужны эти жертвы. Да я и не могла бы жить так, как живешь ты.
— А ему все равно, как жить — на чем спать и за каким столом сидеть, — заметила Алена.
Леон качнул головой, усмехнулся.
— Вы что, сговорились нападать на меня? Вместо того чтобы доказывать преимущества домашней жизни, вы бы лучше вареников с сыром принесли. Масленица ведь…
Алена поставила на стол горшочек сметаны, узелок, развязала его. Там, под пуховым платком, были теплые блины. Оксана развернула пакет с кондитерскими сдобными булочками, печеньем, конфетами. Леон взял блин, окунул его в сметану и положил в рот.
— Мы с Леонидом не будем возражать, если вы почаще будете приносить таких… Только нам бы покрупнее, чтоб в руках чувствовалось, да жареной картошки бы вместо этих душистых изделий, — шутливо сказал он, кивнув на печенье.
— Ах ты и Леонид Константинович тут обитаете? Не ожидала, — удивленно проговорила Оксана и, сняв шубку, привычными движениями оправила на себе платье.
Леон обратил внимание, что она повеселела, и подумал: «Поздно ты стала интересоваться инженером Рюминым». Потом взял шоколадную конфету, развернул ее и, повертев в руках блестящую обертку, хмуро проговорил:
— Да-а. В этом, очевидно, и все твои идеалы, сестра, — в шоколадных конфетках с золотыми обертками. Недоставало только тебя обернуть позолотой, чтобы вся блестела.
Оксана покраснела, губы ее дрогнули от обиды. Сняв шапочку, она тряхнула головой и спросила:
— Именно поэтому ты и не был на моей свадьбе?
— Не только поэтому, — не глядя на нее, ответил Леон, медленно заворачивая конфету в обертку.
— Я приехала проведать тебя, и мне было бы приятней, если бы ты рассказал, как живешь и что делаешь, — мягко сказала она.
Леон поднял на нее усталые глаза и горько усмехнулся.
— Помещица интересуется моей революционной работой! Чудеса в решете…
— Я сестра тебе и поэтому интересуюсь твоей жизнью, — в том же примирительном тоне продолжала Оксана.
