— Милая Тася, никто меня не обижал.
— Почему слезы?
— Так, сами навернулись. — И снова Анна через силу улыбнулась. — Вот приехала… Ну как вы тут, Тася?
— Хорошо! — Тася повернулась перед зеркалом, как бы желая показать, как ей к лицу платье официантки с коротким, в кружевах, передничком. — Вот только Степе без привычки трудно. Редактор и то ему поручает, и это от него требует. И все срочно! Знаете, мама, Степа пишет и в редакции, и дома. От бумаги не отрывается… А это что? — Тася раскрыла мешок. — Картошка! Вот хорошо, что привезли. Сейчас я пожарю. Вы любите жареную картошку с салом и с луком? Степа очень любит! Сало у нас есть, то, что вы дали. И лук найдется.
— Подсобить?
— Управлюсь! Я быстро.
Тася сияла косынку, подтянула передничек. Стройная, красивая, с закрученной на затылке косой, она убрала со стола папку, бумаги, чернила и занялась приготовлением картошки.
— Плохо, что у нас один стол.
Анна смотрела на статную, с топкой талией невестку, на ее проворные руки, быстро и умело очищавшие клубни, и радовалась, что у ее сына такая славная жена. «Может, всю жизнь и проживут играючись и радуясь. А может, и не проживут? Кто знает! Пойдут дети, а с ними припожалуют всякие горести»…
— Наш «Подсолнух» днем работает как столовая, а вечером как ресторан, — рассказывала Тася, ставя на примус сковородку с мелко нарезанной картошкой. — Степа всегда приходит за мной. До полуночи, пока я кончу работу, сидит дома и пишет, а потом идет меня встречать.
— Что же он по ночам пишет? — спросила мать.
— Как матери, скажу вам по секрету: пишет повесть.
— О чем же та повесть?
— Про любовь.
— Ну и как? Получается?
— Не знаю… Еще мало написано.
Когда на столе уже стояла сковородка с подрумяненной картошкой и по комнате расходился запах жареного лука, Анна, принимаясь за еду, спросила:
— Тася, а у тебя как на работе?
Тася двинула плечами.
— У меня что главное? Старание. — Тася попробовала картошку, взяв ее вилкой. — Вкусная!.. И еще на моей работе нужно иметь особый подход к посетителям, а у меня мало опыта. Не научилась еще. По вечерам, особенно в субботу и в воскресенье, народу бывает много. Все столики заняты… А работа мне нравится. Отдежурю смену и сутки свободна, могу постирать, приготовить для Степы обед. Был у меня смешной случай, я вам расскажу. Посетители, особенно когда выпьют, дают официанткам «на чай». Смешно! Я сказала Степе. Как он рявкнет на меня: «Не смей! Если, кричит, возьмешь хоть десять копеек, я жить с тобой не стану». Сумасшедший!
— Мужа, Тася, надо слушаться, — посоветовала Анна.
— Да я и так слушаюсь. — Тася поставила на стол чашки, чайник. — Варенье к чаю у нас то, что вы дали… И еще сознаюсь вам: Степа не хочет, чтобы я оставалась в «Подсолнухе». «Осенью, говорит, поедешь учиться в Степновск». Там есть пищевой техникум. Сам он тоже собирается учиться — заочно.
— Учитесь, дети, пока молодые, — сказала Анна, наливая себе чаю. — А вот как с жильем? Наступят холода…
— Мы переберемся к тете Наде, — не задумываясь, как о чем-то давно решенном, сказала Тася. — У нее комната и большая, и теплая.
С улицы долетели частые сигналы автомобиля. В раскрытую дверь Анна увидела подкативший к воротам «Запорожец» рыжего цвета.
— Вот и Коля приехал за мной. — Анна встала. — Спасибо, дочка, за угощение. Ежели вам что потребуется, то дайте знать. Живете-то близко.
— Хорошо, мама.
Анна обняла Тасю, поцеловала в румяную щеку и не спеша направилась к машине.
Белокурая миловидная девушка раскладывала по полкам толстые папки и не обращала внимания на топтавшегося у порога Степана. Льняные ее волосы, спадавшие на плечи и на щеки, мешали ей, закрывали глаза, и она, подобрав их, с улыбкой взглянула на Степана и спросила:
— Вы из «Кубанской зари»?
— Да. Я вчера опоздал.
— Степан Беглов?
— Откуда вы меня знаете?
— Отец о вас говорил. Он же редактор «Кубанской зари».
— И что же он обо мне говорил?
— Хвалил… Ему все, кто служил в армии, нравятся. А почему же вы вчера опоздали?
Степан сказал, что его задержали непредвиденные обстоятельства, а что вот сегодня он нарочно пришел пораньше. В это время распахнулась дверь и вошел Елистратов, рослый, представительный мужчина с завьюженными сединой висками. Он поставил на стол тяжелый, набитый бумагами портфель, поздоровался за руку с девушкой и со Степаном и сказал:
— Вот хорошо, что сегодня вы не опоздали. — И к девушке: — Люся, позвони Трифонову, пусть приходит ровно через час. Товарищ корреспондент, часа времени нам, полагаю, хватит?
Степан утвердительно кивнул и по-солдатски оправил под поясом гимнастерку.
— Тогда прошу в кабинет, — сказал Елистратов. — Не станем терять времени. Люся, подберите материалы Холмогорского комплекса.
Трудно давался Степану очерк о новостройке в родной станице, и ему казалось, что после беседы с главным архитектором, который охотно и подробно говорил о проекте и хвалил Дмитрия Беглова как автора проекта, работа у него пойдет легко и быстро. Внимательно слушая Елистратова, Степан спешил записать все, что ему требовалось для очерка. Были записи совсем краткие, понятные ему одному, а были и такие, что хоть бери их из блокнота и переноси в очерк. «В Холмогорской мы строим межхозяйственный мясопромышленный комплекс при долевом участии восьми колхозов и шести совхозов, причем паевой взнос „Холмов“ составит более пятидесяти процентов, — записал Степан слова Елистратова. — На этом межхозяйственном комплексе труд людей полностью заменят машины и механизмы». Или: «Не станет ни холмов, ни степных маков, но зато четырнадцать хозяйств каждый год будут получать столько первосортной говядины и свинины, сколько обычным, не комплексным способом не смогли бы получить и за пять лет». И еще: «Не крестьяне, а производители продукции сельского хозяйства, и не станица, а агрогородок». Когда же Елистратов развернул глухо шуршавший ватман, прикрепляя его кнопками к шкафу, и когда на фоне синевших вдали Кавказских гор Степан увидел общую панораму будущей стройки, он и вовсе не сомневался, что теперь-то очерк напишет; он даже придумал, как ему показалось, красивое название: «Степные маки и комплекс».
Оказалось же, что и впечатляющий вид стройки, и более чем часовая беседа с архитектором не облегчили, а еще больше усложнили и без того трудную для Степана работу. В редакции он просидел до вечера и не написал ни строчки. Не знал, с чего начать. Перечитывал свои записи, мысленно продолжая разговор с Елистратовым, переносился в Холмогорскую, бродил по ее улицам, выходил за околицу, к холмам, видел и маки, и ковыль-траву. Запомнились слова архитектора: «Не крестьяне, а производители продукции сельского хозяйства, и не станица, а агрогородок». Ему хотелось начать свой очерк с рассказа о том, что же происходит в Холмогорской сегодня, может быть, уместно было бы вспомнить и вопрос отца: — «Куда идет станица?»
Домой он вернулся поздно, спать лег все с теми же мыслями об очерке. И как же он обрадовался, когда рано утром, проснувшись от резкого стука, увидел в дверях Дмитрия… Соскочил с кровати, подтягивая трусы и мигая сонными глазами, все еще не веря, что перед ним стоял брат. «Вот Митя мне и поможет», - мелькнула радостная мысль.
Братья обнялись, легкая синтетическая шляпа свалилась с уже начавшей лысеть головы Дмитрия. Степан поднял ее, смеясь и не зная, что сказать.
— Митя! Какими судьбами?
— Завтра на исполкоме утверждается мой проект Холмогорского комплекса. — Дмитрий снова обнял Степана за голые мускулистые плечи. — А где же молодая жена?
— На работу убежала ни свет ни заря. В «Подсолнухе» у нас завтракают рано.
— Какое поэтическое название — «Подсолнух»! — воскликнул Дмитрий. — Только подумать: могли ли появиться в Рогачевской и ресторан, и такое необычное название, допустим, этак лет тридцать назад? Степа, а не позавтракать ли и нам в «Подсолнухе»? Кстати, познакомишь с женой.
— Ты ее знаешь. Помнишь, у бабушки Никитичны, по соседству с нами, жила Тася? Я с нею в школу ходил.
— Шустрая такая девчушка?
— Вот-вот, она самая!
— Все одно познакомь. — Дмитрий прошелся и как-то уж очень пристально осмотрел комнату. — Да, жилье у тебя неказистое.
— Нам с Тасей нравится.
— Я тебе помогу. С председателем здешнего исполкома Иваном Петровичем Якушевым у меня добрые отношения. Сегодня же я поговорю с ним о тебе.
— Прошу этого не делать, — решительно заявил Степан.
— Нельзя же сыну Василия Беглова ютиться в этой, извини, хибаре. Позволь на правах брата…
— Не позволю! Ни в коем случае!
— Ты чего взбеленился? Аж позеленел… Ну ладно, одевайся, и пойдем завтракать в ресторан с поэтическим названием «Подсолнух».
