Бой на Чудском озере вот-вот должен начаться. С высоты Вороньего камня глядел Александр на мощное движение рыцарской колонны. Она идет быстро, дымится снегом.
В новгородских полках шептали, ахали, ругались. Воеводы часто взглядывали на Александра и все суровее сдерживали бойцов, с ярой руганью уже то и дело хватавшихся за мечи. Хрипели кони княжей дружины. «Свинья» неслась, не уменьшая хода. Александр сказал Буслаю:
— Возьми себе середину рати, голову сложи, а на час останови свинью. — Он глядит на озеро, видит цепь новгородских обозов, добавляет: — Воза поперек поставь, коней повали.
— Понятно, — ответил Буслай и, попрощавшись с князем и окружающими, обнял Гаврилу Олексича и поскакал к середине новгородского фронта, состоявшего из новгородского и владычного полков, части княжей дружины и остатков псковского полка.
— Гаврюша, спор-то наш не забывай! — крикнул он озорно Гавриле.
«Свинья» накатывалась на русских. Александр, глядя на ее страшный ход, сказал Гавриле Олексичу:
— Стань на левом крыле, Гаврило, возьми Переяславль и Суздаль и, как ударит немец в Буслая, откатись в сторону и бей сбоку. Не торопись. А я с правым крылом ударю. С богом!
Гаврило Олексич молча, торжественно отъехал от князя к левому краю сражения. Новгородцы орали, как перед кулачной потехой. Смельчаки вырывались вперед из рядов. Буслай осаживал их. И вдруг горсть отчаянных ахнула и сорвалась навстречу немцам, грозя сломать всю русскую линию.
Кони высекали искры из льда.
Закричали, заматерились новгородские ловкачи, столкнувшись с немцами, и сразу же пали наземь. Уже десятки коней и новгородских молодцов валялись на льду, под копытами рыцарей. Кнехты, идущие в середине клина, добивали их топорами. Гул прошел по русскому строю. Гул ненависти и растерянности. Заколебались люди.
— Мать честная! — раздался острый, растерянный крик из рядов новгородских.
— Мать честная! — И тут «свинья» ударила в новгородцев. Ее головные рыцари вонзились в русский центр и разом смяли его передовое звено. Показались русские кони без всадников. Смолкли рожки и бубны. Буслая сбили с коня, и он вскочил на чужого.
— Поддай жару, господа новгородцы! — кричал он, работая топором, рубя немецкие копья.
Но центр все еще подавался назад, на свои обозы.
Девушка-псковитянка подскочила на неоседланном коне к Буслаю.
— Обозы уводить, что ли? — закричала она.
— Цыц! Умирай, где стоишь, — ответил Буслай, узнав ту, что толкала его в Волхов. — Составь сани в цепь! Понятно?
Буслаевы полки облокачивались на обозы, — отступать было некуда. Бились меж саней, меж лошадей, спотыкаясь о бочки с вином, о корзины с хлебом.
«Свинья» вонзилась в центр и стала. Тут ударили фланги: справа Александр, слева Гаврило Олексич.
— За Русь! — крикнул Александр.
— За Русь! — отозвался Гаврило Олексич.
А Буслай, прижатый к обозам, уже не бил, — отбивался. «Свинья» медленно вползала в его раздробленный центр. Обозные бабы ставили поперек сани, валили под ноги рыцарей обозное добро. Вот пеший рыцарь уже выбрался за санную баррикаду, наводя страх на обозный люд, но провалился в прорубь, из которой сегодня поутру новгородцы поили коней.
— Руби лед! — крикнула тогда псковитянка, и за линией саней, как следующая очередь заграждений, враз открылись десятки прорубей и щелей во льду.
«Свинья» между тем уже вбирала в свое нутро телеги и сани. Лед гнулся под тяжестью клина, и черная зимняя вода хлынула из прорубей. Кони и рыцари заскользили на мокром льду и снова приостановились, смешав ряды. Вода замерзала на их ногах, одетых в железо. Ноги прилипали ко льду. Многие падали в проруби. Тут под Буслаем убили второго коня. Он бросился в бой пеший, работая коротким мечом. Вот он вонзил меч в живот рыцарской лошади, и она всей своей тяжестью обрушилась на него, подмяв его под себя.
— Погиб Васька! — закричали в обозе. — Конец Буслаю!
Справа сблизился с немцами Александр. Слева — Гаврило Олексич. Рыча от злости и запала, Буслай сбросил с себя рыцарского коня, расстегнул окровавленную кольчугу, содрал кафтан и, по пояс голый, потный на морозе, бросился в рукопашную сечу.
— Здесь Васька! — закричал он. — Здесь я!
Тут и там трещал лед.
— Руби! Руби! — кричали женщины.
— Гляди ноги своим не отрубите! — весело орал в ответ им Буслай.
Теперь новгородцы уже с трех сторон охватили немцев и, остановив их, держали на месте, еще сильных и неразгромленных, но уже потерявших свободу действий.
«Свинья» втягивала свое рыло. Рыцари сдвигались плотнее. Буслай продвигался от обозов, но не прорвать ему частокола рыцарских копий.
Александр, видя отчаянное положение центра, всей силой своего крыла ударил вбок немцам, смял его. На левом фланге Гаврило Олексич с крестьянским ополчением уже врубился в линию рыцарей, прикрывающих тяжелую стену основной колонны. Рядом с ним бьются княжий отрок Савва и Михалка, сын воеводы Павши.
Монах Пелгусий и кольчужный мастер Игнат прикрывают князя в бою. Веселый балагур Игнат и тут верен себе.
— Хорош товар! — с завистью приговаривает он, опуская меч на кольчугу рыцаря, искрящуюся под мечом. — Любекский, небось, товар-то!
Он и на бой глядит глазами кузнеца. Когда ему самому попадает мечом в край шлема, да так, что Игнат едва не сползает с коня, — и тут он кузнец:
— Тьфу ты, чорт! Тройной чеканки меч-то!
Александр смеется:
— Слабо ихни кольчужки нашими мечами рубить- то, а?
— Отчего же! — резонно отвечает в паузе между работой Игнат. — Меч — он-то… Александр Ярославич… меч плечом силен… — и поводит своим сухим, но ловким плечом.
Бой — дело серьезное, но бывалое для новгородцев. Русские не умели драться молча. Ругань стояла в рядах, колыхались песни. Обозные время от времени ударяли в бубны, трубили в рожки, и раненые пели, ободряя товарищей.
Княжий отрок Савва первый раз в бою и суетится, задыхается.
— Савка, не части! — говорит ему Гаврило Олексич, дерущийся, как умелый боец, следя за дыханием, за каждым ударом.
Нос «свиньи» вдруг выдвинулся снова. Новгородцы отпрянули. Быстро разомкнувшись, рыцари дают место чудским дружинам, стоявшим в середине колонны. Стаи стрел, попискивая и свистя, влетают в новгородскую рать, и в промежутке между рыцарями выдвигается отряд чуди. С диким криком бросилась чудь на русских. Их воины одеты в шкуры. На головах — турьи рога, медвежьи и волчьи пасти. Толстый воевода, видно было, подгонял чудских бойцов палкой. Они дрались принужденно.
С криком, воем, гоня тучи стрел, бросалась чудь на новгородцев, хватала за ноги их коней, сама катилась под ноги новгородцам. И тут опять туго пришлось середине. Буслай работал мечом, как мельница ветряком. Меч раскололся надвое.
— Игнашкина работа, гроша не стоит! — крикнул Буслай.
Ему дают другой, но и этот выбивает у него из рук высокий, худой, с седыми усами, торчащими из-под вырезного забрала, рыцарь. Буслай отступает назад, ища глазами какое-нибудь оружие, какой-нибудь выход из тяжелого положения. Вот сейчас он упрется в баррикаду саней — и деться ему от меча некуда. Он быстро оглядывается. На возу перевязывают псковитянку. Она видит опасное положение Буслая и, прыгнув с саней, выламывает оглоблю и подает ее Буслаю.
— Эх, и хороша девка!
Подхватив оглоблю, Буслай с лету опускает ее на рыцаря. Удар сплющивает шлем и как бы запирает его, прищемив усы. Второй — по шлему. Рыцарь валится наземь.
На левом крыле у Александра дело идет веселее.
Князь бьется успешно. Шутит. Вонзая в немецкую грудь меч, приговаривает, будто ставит тавро:
— Носи — не сносишь! Бросай — не сбросишь!
У Гаврилы Олексича тоже идет дело. Он так вогнул внутрь левый фланг немцев, что того и гляди ворвется в самую середину колонны.
— Не части, Саввушка, не части! — приговаривает он, глядя на молодого своего коновода, задыхающегося от усталости, ничего не видящего от пота, градом льющегося по глазам.
— Эх, шут гороховый! — кряхтит Гаврило, видя, как сбили шлем с Саввы. — Откачнись назад, сынок!
Но меч уже нашел саввину голову. Мальчик застонал и пал с коня.
— Матушка родима! — крикнул он еще на лету, у самой земли. Михалка был рядом. Он поднял коня на дыбки, перекинул с седла туловище вниз, чтобы подобрать тело товарища, но копья рыцарей были рядом с ним. Левый фланг немцев теперь не двигался. Опустив копья копьевищами в землю, твердо, нерушимо стояли немцы, быстро вбирая внутрь своей колонны жмудский отряд.
— И мертвых нас не возьмете, душу вашу язви! — и бросил тело Саввы на копья. Три копья опустились под тяжестью Саввы. Михалка дал коню шпоры, прыгнул на рыцарей, чуть замешкавшихся из-за Саввы, рубил их мечом, давил грудью коня и очутился в самой гуще их линии.
