Семен признал в этом большом морском начальнике Петра Степановича Сливина, своего прежнего комбрига.
— Здравствуй, здравствуй, командир, — с теплотой в голосе сказал адмирал, пожимая Семену руку.
Петр Степанович предложил сесть в кресла, стоявшие подле журнального столика в углу кабинета. Этим он как бы подчеркивал, что разговор состоится скорее доверительный, нежели официальный.
— Часто вспоминаю нашу бригаду, товарищей, — начал Сливин. — Ведь сколько мы вместе миль на винты намотали…
Помнил Семен тот день, когда вместе с Захаром Ледорубовым они, тогда молодые лейтенанты, прибыли из училища в бригаду. Сливин был для них по службе все равно что крестный отец. Человек строгий, но доброжелательный, он опекал Семена и Захара до тех пор, пока они не стали толковыми специалистами и настоящими моряками, заслужившими в экипаже полное доверие.
Предложив сигареты, Сливин засыпал Семена Пугачева вопросами о том, как обстоят дела в бригаде. И Семен рассказывал подробно, стараясь не упустить ничего важного. Сливин слушал его, улыбаясь и кивая, будто продолжая вспоминать то время, когда он командовал тральщиками. Возможно, припомнилась Петру Степановичу его собственная морская юность. И Семену даже показалось, что глаза Сливина, всегда внимательные и живые, на мгновение заволокло какой-то тихой печалью, сожалением о том, чего уже никогда не вернуть…
«Что ж, — подумал Семен, — видимо, и адмиралы грустят, вспоминая о давней своей лейтенантской жизни…»
Но понимал Пугачев, что пригласили его в этот кабинет отнюдь не для приятных воспоминаний. Он ждал, когда ему скажут о главном…
Наконец Сливин встал, как бы давая этим понять, что неофициальная часть беседы окончена, и сказал все еще доверительным, но более твердым голосом:
— Вызвал я вас, собственно, вот зачем. Есть идея предложить вам, Семен Ильич, должность командира большого противолодочного корабля. Что вы на это скажете?
Семен ответил не сразу. Такого он никак не ожидал и словно прикидывал в уме свои возможности.
— Честно говоря, товарищ адмирал, какой же командир не мечтает подняться на мостик, который хоть на ступеньку выше… Вопрос в том, достоин ли я?
— Что ж, возникающее сомнение — признак поиска истины. Не скрою, прежде чем предложить вам новую должность, мы придирчиво взвесили все ваши качества и возможности, так сказать, все «за» и «против». Перетянуло в вашу пользу. Но что вас тревожит? Давайте начистоту, Семен Ильич.
— Получается, что я на повышение иду как бы вне очереди, кому-то переступая дорогу…
— Прошу точнее.
— Но ведь мой экипаж вот уже какой год топчется на втором месте. В первые мы так и не выбились.
Сливин таинственно улыбнулся, как бы припомнив что-то только ему известное.
— А ведь верно: четвертый год — и все на втором. Только на первом-то месте другие экипажи более года или двух лет не удерживаются. Чем вы это можете объяснить?
— Отчасти ходом соревнования, его остротой.
— Отчасти… А вы дипломат, Пугачев. Кстати, по поводу последнего распределения мест… Об этом я достаточно осведомлен. Буду с вами откровенен. Видимо, не секрет, что начальник вашего политотдела стоял за то, чтобы первое место по итогам соревнования присудить вашему экипажу. Но Буторин, с его неуемным темпераментом, сумел всех убедить, что больше второго вы не заслуживаете. Однако в справедливости такого решения усомнился сперва лишь замполит Неткачев. Ходил в политотдел, доказывал свою точку зрения. А где же были вы, почему не поддержали своего комиссара?
— Я судил о наших общих, да и собственных недостатках более строго. Вот это и не позволило мне свой экипаж считать достойным лидерства.
— Похвальная скромность. Но уж слишком заметна ваша природная доброта. Вообще-то я не против этого качества. Только доброта должна быть не всепрощенческая, не мягкая, как пуховая перина, а принципиальная, жесткая и неразменная, как сама правда. Это я вам не в укор говорю, а на будущее. В ваших профессиональных и организаторских способностях, в умении создать единый, дружный экипаж сомнений не возникает. Только вот маловато у вас командирской жесткости. Подумайте об этом. А в остальном лично у меня претензий нет. Теперь дело за вами. И суть не в том, чтобы просто сказать «да». Надеюсь, понимаете, сколь велико доверие, которое вам будет оказано. Большому кораблю — большое плавание. Придется решать задачи, имеющие подчас государственное значение. Вот я и спрашиваю вас: готовы ли вы взять на себя такую ответственность?
Семен мгновение выждал и спокойно ответил:
— Готов, товарищ адмирал.
Уже на другой день Семена Пугачева представили более высокому морскому начальству. Состоялась недолгая деловая беседа, после чего кандидатура Пугачева на новую должность была окончательно утверждена. В тот день Семена ожидал еще один приятный сюрприз. Он собирался уже отметить у дежурного пропуск, чтобы покинуть здание штаба, но его снова пригласили в кабинет Сливина.
Захар подумал, что Петр Степанович решил поздравить его с новой должностью и пожелать, как водится, счастливого пути. Только никак не мог он предположить, что спустя несколько минут выйдет из адмиральского кабинета, держа в руках новенькие погоны капитана третьего ранга. Оказалось, что именно в этот день был подписан приказ о присвоении Семену Ильичу Пугачеву очередного воинского звания.
К месту новой службы Семен должен был явиться после того, как рассчитается в бригаде со всеми дедами. На это ему отпускался месяц. Оставшихся от отпуска трех дней вполне хватало и на то, чтобы ненадолго заглянуть в свою родную деревеньку.
Всю ночь, пока скорый поезд мчал его от столицы на восток, Семен не спал. Вспоминал детство, старых друзей. Мысленно он представлял себе тот путь, который прошел от крыльца родного дома до командирского мостика. Его жизнь, как он думал, нельзя назвать легкой, но Семен был доволен, что нашел в ней свое место, что был все-таки счастлив, достигнув того, к чему стремился. Служил как полагается, женился на любимой женщине, растит сына. А что касается ближайших перспектив, то лучшего и вообразить невозможно: его, Семена Пугачева, ждал океан.
На станции ему удалось разыскать попутную машину. Из уважения к флоту лихой колхозный шофер мчал Семена
