— Играешь, глупец, со смертью! Ведь я предупреждал тебя: сам найду, когда понадобишься!.. С костлявой хочешь встретиться? Она сама давно ищет тебя!.. Или не боишься?
— Тому, кто вылез из реки, дождь не страшен… Субханвердизаде пришел наконец в себя. Вздохнул несколько раз глубоко, спросил по-деловому:
— Говори, зачем явился?
— Зернышки нужны.
Субханвердизаде зажег свечу на столике в изголовье, затем, нагнувшись, выволок из-под кровати увесистый мешок. Зюльмат помог ему, поинтересовался:
— Сколько тут?
— Примерно полтыщи…
— Мало! — поморщился ночной гость. — Как говорится, из этого отреза для голубки не выкроить юбки…
— Я тебе не арсенал. Откуда у меня?
— Хорошо. А как насчет желтеньких?
— Но ведь мы условились… Вы мне — головы, я тебе — желтенькие…
— Лучше наоборот, Гашем. Я пришел не один, со мной Кемюр-оглу, тот, что отгрызает головы…
— Где он?
— Ждет во дворе.
— Ты бы еще всю шайку свою притащил ко мне в дом! — проворчал Субханвердизаде.
— Всю шайку — не смог, — спокойно ответил разбойник. — Не на всех могу положиться. Всех — опасно!.. Мы пришли вдвоем, где — ползли, где — в землю зарывались, где — по воздуху… — Зюльмат снова хмыкнул. — Словом, Кемюр-оглу хочет видеть тебя. Это его вдохновит, Гашем…
— А меня — нет! — перебил Субханвердизаде. — Я не желаю никого видеть! Не хочу, и точка!..
— Но он настаивает. Упрям как зверь. Пока не увидит тебя, не уйдет!
Наступило молчание. Хозяин дома размышлял, наконец решился:
— Хорошо, зови его. Только поскорее! Вам нельзя здесь задерживаться…
Зюльмат, неслышно ступая, выскользнул из комнаты. Субханвердизаде, едва он вышел, вытащил из-под подушки наган, зажал его в левой руке, быстро накинул на плечи шинель и подошел к двери, встал боком, освободив проход. Ждать ему пришлось недолго.
Вскоре на пороге появился Кемюр-оглу. Зюльмат остался сторожить во дворе.
Субханвердизаде протянул вошедшему правую руку (левая под шинелью направила дуло оружия в живот Кемюру-оглу), поздоровался:
— Добро пожаловать, братишка!.. Много слышал о тебе!.. Рад видеть, рад видеть!..
Кемюр-оглу, не ожидавший такого приема, растерялся на миг, прижал обе руки к груди:
— Приказывай, брат!.. Чьи голооы тебе нужны?… Я готов!..
Субханвердизаде испытующе смотрел в темное лицо бандита. Сказал тихо:
— Пока двух. Голова Таира и татарина. Зюльмат все знает, он устроит западню… Таир Демиров сейчас в горах, в Дашкесанлы, завтра-послезавтра будет возвращаться. Вы должны встретить его на дороге. Дорога — одна…
— Это легко… — Кемюр-оглу помялся: — А как насчет желтеньких?… Зюльмат говорил — будут. У меня такое правило: сначала желтенькие — потом дело! Как говорится: открою — на ладони, зажму — в кулаке!..
Субханвердизаде опять полез под кровать, откуда донеслись щелчки чемоданных замков, повозился там, затем поднялся, держа в руке (левая, с наганом, по-прежнему пряталась под шинелью) полотняный мешочек. Звякнули монеты.
— Сколько здесь? — спросил Кемюр-оглу, принимая золото.
— Тридцать червонцев.
— Значит, тридцать?
— Да, ровно тридцать, — подтвердил Субханвердизаде. — Купил с большим трудом в Баку, у одной старухи… Жена бывшего бека… Сказал, зубы хочу вставлять себе золотые.
— За две большие головы — тридцать маленьких монеток?! — протянул разочарованно Кемюр-оглу, подбрасывая мешочек на ладони; при этом лицо его абсолютно ничего не выражало, было неподвижно и бесстрастно. — Только и всего?… — Добавил с откровенностью: — Нам без золота нечего делать на той стороне… Там за здешние бумажки ничего не купишь!..
— Ты не беспокойся, я не допущу, чтобы вы нуждались за Араксом! — заверил Субханвердизаде. — Все у вас будет, даю слово. Только сначала действуйте, действуйте!
Кемюр-оглу приложил к темному лбу свою черную, угольную руку, осклабился в жуткой усмешке (в этот момент Гашему показалось, что перед ним стоит сам Азраил, черный ангел смерти), сипло выдохнул из себя:
— Отгрызем головы, братец!.. Жди известий!..
Стремительно повернувшись, словно гигантская хищная птица, метнулся из комнаты вон. Гашем, оставшись один, потряс головой: уж не сон ли все это? Поднес руку с наганом к лицу, взглянул на дверь. Опять взору представилась омерзительная темная маска — лицо Кемюра-оглу.
Солнце вот-вот готово было скрыться за двуглавую вершину высокой горы. Левая верхняя сторона ущелья еще была залита его лучами, а на перевале уже царил сумрак. В этом месте ущелье сильно суживалось, огромные глыбы скал повисали над тропой; справа был сравнительно пологий откос, спускающийся к реке, края которого густо поросли можжевельником.
Залегшие в засаде пониже перевала бандиты уже начали терять терпение, однако никто не смел закурить или обмолвиться словом с соседом, помня строжайший наказ главаря, посулившего за неповиновение "пулю меж бровей". Даже Кемюр-оглу, который прятался в густых можжевеловых зарослях у самой тропы, не терявший присутствия духа ни при каких обстоятельствах, хладнокровный и невозмутимый в самых рискованных "операциях" банды, начал вдруг нервничать и томиться.
День был на исходе, в засаду они залегли рано утром, едва рассвело; ждали Демирова с минуты на минуту, были уверены, что из Дашкесанлы он выедет поутру (верный человек, дашкесанлинец, к которому ночью ходил лично Зюльмат, предупредил об этом), а на горной тропе так никто и не показался за весь день. Было от чего потерять терпение.
Кемюру-оглу давно уже хотелось подползти к Зюльмату и поделиться сомнениями: не перехитрил ли их Демиров, не выбрал ли он дальнюю и труднопроходимую дорогу (звериной тропой прямо через хребет), не оставил ли он их с носом?
Не знал Кемюр-оглу, как и все члены шайки, что Демирова задержало в деревне непредвиденное обстоятельство: в последний момент выяснилось, что жеребец его, Халлы, расковался на одну ногу. Заметил это Фатали, водивший утром коня на водопой к реке. Оказалось, правая задняя подкова лопнула, что иногда случается, если в металле имеется скрытая трещина, и одна ее половинка отвалилась. Пока вызывали с поля Хромого Кур-бана, знающего кузнечное ремесло, пока Курбан ходил домой за инструментом, пока искал надежную подкову (ведь для самого райкома!), солнце поднялось в зенит. К тому часу старуха Годжи-киши успела приготовить вкусную чихиртму из индейки. Ну как тут не пообедать, если время подошло!.. Разве откажешься? Перед чихиртмой на стол подали традиционный кебаб из ягненка. Считай, на обед ушел еще один час, если не больше. Да и проводы затянулись: взаимные пожелания, наказы, советы, распоряжения (еще раз, ибо, как сказано, повторенье — мать ученья!). Затем начались препирательства: Демиров хотел ехать один, без проводников. Годжа-оглу и другие — ни в какую: "Одного не отпустим, нельзя — горы!" Но секретарь настаивал на своем, выдвигая свои доводы: "Одному ехать безопаснее!.. Группа всадников — это лишние мишени, лишний шум в горах, который может привлечь внимание бандитов!" В конце концов он немного смягчился, позволив Годже-оглу сопровождать его до начала перевала, то есть километров десять — двенадцать.
Перед перевалом секретарь и председатель расстались.
Некоторое время Демиров ехал верхом, но, когда тропа полезла круто на гору, меж деревьев, спешился, чтобы коню было полегче; затем, когда тропа пошла по голой горе, снова сел в седло. Это была самая верхняя точка перевала. Километров через пять тропа свернет к ущелью, начнется пологий спуск по самому краю пропасти, на дне которой извивается речушка.
Разные мысли одолевали в дороге Демирова — служебные, личные. Они тесно переплетались, и порой невозможно было отделить первые от вторых, сказать определенно: вот это, Таир, имеет отношение сугубо к твоей работе, это — к твоей личной жизни. Впрочем, были среди дум Таира и такие, о которых можно было твердо сказать: это только твое, Таир, только твое, сокровенное. Это когда он вспоминал свою неудавшуюся семейную жизнь, яркое и короткое, как вспышка магния, счастье, внезапную кончину Халимы, маленькую, до слез похожую на мать девочку, живущую сейчас где-то в далеком дагестанском ауле…
Неожиданно его мысль, подчинившись определенной ассоциации, потекла по новому руслу: Таиру вспомнилась Рухсара, девушка в белом халате, фельдшерица с милым, грустным лицом, похожая на его Халиму, — Сачлы…
Интересно, что она за человек?… Чем живет?… Чего добивается в жизни?… Чего хочет от жизни?… Добивается ли? Хочет ли?… Или живет просто так, потому что родилась на свет?… Ест, пьет, работает… Наверное, ждет, когда кто-нибудь просватает ее… А может, влюблена в кого-нибудь?
Внезапно ход его размышлений оборвался. Что-то произошло… Что?… Неприятный холодок подкатил к груди, по спине поползли мурашки. Но что же случилось?… Демиров был не способен сразу разобраться в этом. Произошло что-то вокруг него, здесь, на дороге, рядом… Но что? Может, ему послышался подозрительный шорох в кустах?… Может, ему передалось состояние коня, который вдруг почему-то начал боком жаться к скале по левую сторону, сторонясь кустов можжевельника справа, кося на них испуганным налитым кровью глазом, запрядал ушами, как-то весь напрягся и наконец окончательно стал. Демиров слегка поддал ему шенкелями, однако это не помогло: жеребец перебирал ногами, плясал на месте, не хотел идти вперед.
