15
Поздней осенью тральщик Ледорубова перебазировался в дальний приморский город, где его поставили в ремонт. Мощными домкратами корабль вытянули из воды и укрепили на стапелях. Для всей команды потянулись утомительно однообразные, хлопотные дни береговой жизни. С утра до вечера чистили трюмы, отдирали скребками припаявшиеся к днищу ракушки, демонтировали для отправки в ремонтный цех механизмы. Часть офицеров и мичманов, без которых можно было обойтись, Ледорубов отправил в отпуск. А между остальными поделил многочисленные обязанности по наблюдению за ремонтом. Зубцов увяз во всевозможных накладных, ведомостях, актах. Завалихин взял на себя все строевые хлопоты, Глушко — хозяйственные.
Захару береговая жизнь казалась особенно невыносимой. Одиночество тяготило его. И поэтому в самые тяжкие минуты он не мог не думать об Ирине. Захар пробовал было писать ей, только все его послания оставались без ответа. Лишь однажды получил от нее новогоднюю поздравительную открытку. На этом и прекратилась их переписка.
Под спудом служебных дел Захар старался не думать о своих неприятностях. И только по вечерам, оставаясь в офицерской комнате береговой казармы наедине со своими мыслями, он вновь и вновь возвращался к прошлому. Беспощадно казнил себя за собственные промахи в неудавшейся семейной жизни.
«Вот так и останешься бобылем, Захар Ледорубов, — думал он со злой иронией. — Будет работа, друзья и… даже женщины. Но уж никогда не видать тебе ни собственной семьи, ни детей. Будешь скитаться по морям до самой пенсии. А потом поселишься в старой квартире на Литейном. Окончательно полысеешь, потолстеешь, поглупеешь… Начнешь днем таскаться в халате и шлепанцах из одной комнаты в другую, а вечерами — забивать во дворе «козла» с такими же, как и ты сам, пенсионерами».
За зиму Ледорубова несколько раз вызывали в Ленинград, где ему пришлось все же решать некоторые вопросы в связи с начавшейся конструкторской разработкой его проекта. Главный конструктор Жарков все еще не терял надежды перетянуть Ледорубова обратно в заводскую военную приемку. Но Захар твердо стоял на своем, отказываясь от самой мысли покинуть ходовой мостик.
И все-таки Жарков нашел вариант, против которого Захар ничего не мог возразить…
Как-то Ледорубова вызвали в штаб флота и раскрыли перед ним перспективы одного интересного дела. В распоряжение флота поступало океанографическое исследовательское судно, предназначенное для ведения большой и весьма перспективной научной работы. Должность командира этого судна оставалась вакантной. Ее-то и предложили Захару Ледорубову. В случае согласия ему предстояло не только командовать кораблем, но и принимать самое непосредственное участие в испытаниях новой техники. Разумеется, такая перспектива не могла его не заинтересовать. И Захар, как следует взвесив это предложение, решил согласиться…
После ремонта ледорубовский тральщик возвращался в Минную гавань будто помолодевшим, сияющим свежей краской. Покачиваясь на легкой волне, он шел полным ходом. Мерно работали дизеля, напевая привычную убаюкивающую мелодию, согнутой ладонью вращалась над головой радарная антенна, как бы разгоняя дурные мысли и отпугивая злых духов. А с камбуза вновь повеяло приятными запахами кулинарного «колдовства» Балодиса.
Захар не знал, когда именно в высоких инстанциях утвердят его кандидатуру на новую должность. Решение в принципе было принято, и оставалось только ждать.
А командирских забот по-прежнему — хоть отбавляй. По приходе в бригаду предстояло немало неотложных дел: наладить тренировочные занятия, готовить моряков к экзамену на классность, но главное — сдавать курсовые задачи, чтобы вновь подтвердить высокую степень боеготовности экипажа.
Несколько моряков готовились уйти с тральщика в запас. На смену им, как полагается, уже прибыло новое пополнение. И «старики» сделали все возможное, чтобы молодые матросы не хуже их научились обслуживать корабельные механизмы и приборы. Тем не менее некоторые моряки после срочной службы не захотели расставаться с морем. Подали рапорты на сверхсрочную и Стыков с Лещихиным.
В отношении обоих дружков у Захара были особые планы. Ледорубов не сомневался, что они могли бы принести немалую пользу тому большому, интересному делу испытания новой техники, к которому он сам уже исподволь готовился. Пригласив однажды Стыкова и Лещихина к себе в каюту, Ледорубов нарисовал перед ними заманчивые перспективы: дальние океанские походы, приобщение к интересным научно-исследовательским работам, возможность заочной учебы в институте. Друзья приняли это предложение без особых раздумий. Как оказалось, вопрос об их переводе в другую воинскую часть никаких особых затруднений не вызывал.
И только единственная нерешенная проблема не давала Захару покоя. Невыносимо тяжело было думать о предстоящей разлуке с Ириной. В ближайшее время он собирался поговорить с ней в последний раз, чтобы внести ясность в отношении их будущего.
Поужинав, Захар снова поднялся на мостик. Посвежело. Пришлось накинуть на шапку капюшон. Волна пошла крупнее, ветер начал надоедливо насвистывать в антеннах, флаг на гафеле трепетал, будто крыло птицы. Под нависшими тучами на море было мрачно, глухо и тревожно. На какое-то мгновение заходившее солнце отыскало дыру и скользнуло вниз пучком тусклых лучей, словно кто-то посветил в глубокий колодец керосиновым фонарем. И вновь начала сгущаться темень.
На мостике появился чем-то озабоченный Завалихин. Он был в кителе, без фуражки.
— Что случилось, Валерий Егорович? — насторожился Захар.
— Пройдите в радиорубку, товарищ командир, — с таинственно-непроницаемым лицом сказал помощник. — Радист получил срочное донесение.
В помещении радиорубки было тихо, светло, уютно. Пищала морзянка, в динамиках завывало и посвистывало. Вахтенный радист, сняв наушники, поднялся перед командиром и протянул журнал, в котором был записан текст телеграммы за подписью Буторина. Из нее следовало, что несколько часов назад моторную лодку с рыболовами на борту унесло в открытое море. Поиски этой лодки пока не дали никаких результатов. По пути следования Ледорубову предлагалось усилить наблюдение.
Тревожно загремели в недрах корабля колокола «громкого боя». Тральщик тотчас ожил, задрожала палуба под ногами бегущих к боевым постам людей. А через минуту опять все стихло. Корабль сосредоточился, напрягся мускулами работающих приборов и механизмов.
Луч прожектора раздвинул мрак. Тяжелые волны раздраженно расходились от его прикосновения, будто потревоженные тюлени.
О причине боевой тревоги на корабле знали все. Неткачев не замедлил обойти боевые посты и рассказать матросам о том, какая большая
