собираюсь. На корабле же чувствую себя как дома.
— Раз вы так заинтересованно рассказываете об этой новой аппаратуре, смею полагать, предложение Жаркова вам далеко не безразлично.
Захар сокрушенно покачал головой:
— Вы же психиатр. Вот и пытаетесь «внушить» мне рецепт в соответствии со своим диагнозом. Благодарю, доктор, не надо меня в этом убеждать. Я не из тех людей, которые легко отказываются от собственных убеждений.
— Даже если они ошибочны?
— Даже если…
— Но зачем весь этот наш разговор?
— Как зачем? Тихий вечер. Приятный и умный собеседник…
— Не льстите, вам это не идет, — отхлебнув кофе, убежденно заверил доктор. — А лично у вас что-то не совсем ладно, по глазам вижу.
— Решили попрактиковаться на мне?
— Бога ради! — Голанд приложил руку к груди. — Я ваш гость. А сказал это потому, что и сам по некоторым причинам чувствую себя не лучше вас. Но мне тоже весьма приятно с вами беседовать.
— А вы правы, доктор, — согласился Захар. — Последнее время настроение у меня действительно дрянное. Неурядицы, так сказать, сугубо личного характера.
— О, это старо и вечно, как мир! В жизни никогда не бывает так, чтобы люди не огорчались из-за несовместимости желаемого с возможным. Свой идеал каждый из нас выдумывает по собственному вкусу. А жизнь с этим не считается, у нее свои причуды — все делать наоборот…
— Все гораздо проще. Встретились два человека. Вроде бы любили друг друга. А потом оказалось, что это совсем не так. Это самое «несовпадение желаемого с возможным», а в результате — бракоразводный процесс…
— В таком случае вам нужен хороший юрист, а не врач. По части неудачной семейной жизни медицина бессильна. В этом плане ее волнует лишь один аспект…
— Какой же именно?
— Дети. Да-да, дети. Они тут ни при чем, а вынуждены расплачиваться за родительскую несовместимость. Именно она влияет на детское здоровье, на психику маленького человека самым пагубным образом.
— У нас нет детей.
— Вот как? Странно…
— Что странно?
— Да я почти убежден был, что у вас есть дети. Очень хорошо вы умеете с ними ладить. Это, если хотите, одно из противоречий вашей натуры. Человек вы с характером, жесткий. Но гордыню свою удивительным образом смиряете лишь перед детьми. Любите вы их.
— Кто ж их не любит…
— Своих — почти каждый, а вот чужих — далеко не все. Для этого нужно иметь слишком большое, доброе сердце. На мой взгляд, высшее проявление человечности — это готовность всем жертвовать ради детей… — Взглянув на часы, доктор заторопился: — Ба, ну и засиделись мы. Теперь жена из-за меня волнуется. А ей нельзя сейчас, молоко пропадет… — И пояснил: — Дочка у меня. Всего три месяца, как родилась.
— Это естественно и потому прекрасно, — задумчиво сказал Захар. — Поздравляю.
С корабля сошли вместе. Дойдя до городской окраины, распрощались. Каждый повернул в свою сторону.
Еще издали Захар увидел стоявшую около его дома знакомую серую «Волгу». И тотчас в памяти всплыл один из летних воскресных дней, когда они вдвоем поехали в Петродворец. Тамара лихо вела машину. Целый день они провели вместе. Как он тогда любовался женой, как был счастлив… Теперь же встречаться с Тамарой не хотелось. Подумалось даже: не вернуться ли на корабль, в свою каюту? Но сообразил, что встречи с бывшей женой все равно не избежать.
Как только вошел в коридор, из кухни выглянула Нина Сергеевна и поманила Захара к себе.
— Вы уж не серчайте, — виновато зашептала она. — Приехала какая-то женщина. Говорит, что ваша жена. Пришлось пустить ее в вашу комнату. Вы же все равно дверь не запираете.
— Все правильно, Нина Сергеевна, — отвечал Захар. — Она действительно моя бывшая жена. — И пошел к себе в комнату, сопровождаемый изумленным взглядом соседки, считавшей его до сих пор холостым.
Тамара стояла у распахнутого окна, глядя на море. На ней был модный джинсовый костюм, плотно облегавший стройную фигуру. Стол был накрыт со вкусом: бутылка марочного коньяка, баночка кетовой икры, нарезанная тонкими ломтиками салями. В стакане — букетик полевых цветов.
Заслышав скрип отворяемой двери, она резко обернулась, тряхнув распущенными по плечам волосами. Все такая же эффектная, порывистая, но… теперь уже чужая и ненужная.
Тамара подошла к Захару и скорее просто прикоснулась к его щеке губами, чем поцеловала.
— Извини, Захар, приехала вот, хоть и не ждал меня.
Ледорубов только хотел было что-то сказать, но она упредила его:
— Нет-нет, я не прощения приехала просить. И не раскаиваться в том, что было. Ты вправе решать свою судьбу, да и мою тоже. Я не отказываюсь от прожитого.
— Так что же ты хочешь от меня? — жестко спросил Ледорубов.
— Ровным счетом ничего… Просто немного побыть вместе, и этого вполне достаточно.
— Странное желание, — ухмыльнулся Захар, подумав про себя: «И это после всего, что мне пришлось пережить по твоей милости…»
— Не знаю почему, но я стала суеверной. Знаешь, я ведь танцую ведущую партию в «Кармен-сюите». Вспоминалось, как мы перед премьерой «Жизели» всю ночь просидели вдвоем. Ты меня успокаивал, о чем-то говорил, говорил… Я уже не помню, о чем, да и не это было важно. Помню, что я тогда совершенно успокоилась. Подумала, если не увижу тебя перед премьерой «Кармен», весь мой каторжный труд над этой ролью может пойти прахом. Пойми меня и не суди…
— Добро, — сдался Захар, снисходительно усмехаясь, — приглашай к столу, хотя я и сыт.
Они сели друг против друга.
— А у тебя уютная комнатка. Чудесный вид на море, тишина, — мечтательно сказала она. — Верно, сочиняешь стихи?
— Да нет, наоборот — сплошная проза. Бывает, со службы придешь — только бы до койки скорей добраться.
Захар плеснул на донышки стаканов коньяк. Он улыбнулся Тамаре устало и доброжелательно:
— Удачи тебе,
