уже тихо у нас, закончили следствие? Ведь если бы обвинили меня, то все равно нашли бы. Хотя… Найти трудно. После приезда тех, агитаторов с шахты, с неделю дневала и ночевала в темной каморке у какого-то подслеповатого старичка. Лишь потом разрешили сюда вернуться…»
И когда сестра Ирина окликает ее, она смиренно подходит к хозяйке.
— Слушаю…
— Давай-ка, собирай на стол. Проводим брата Ивана да примемся-ка опять за евангелие…
У этого же подслеповатого старичка Власа жил и Апполинарий Ястребов. Они сразу же понравились друг другу, по каким-то неуловимым признакам поняв, что их объединяет что-то общее. При Филарете оба мужчины вели степенные целомудренные разговоры о священном писании, стараясь блеснуть перед пресвитером своими познаниями.
Но вот Филарет ушел. Апполинарий, словно сразу сбросив груз с себя, встал и легко, свободно заходил по комнате, разглядывая немудрую обстановку холостяцкого жилья Власа.
— Эх, а скучно у вас, наверное, вечерами, когда вместе на моления не собираетесь, а? — вприщур глядя на улыбающегося Власа, говорит Апполинарий.
— А это — как понимать, — все так же улыбаясь, отвечает тот. — Народ у нас разный, каждому занятие находится по душе. Иной считает, что не грех в такую слякотную погодку и стаканчик доброго вина опрокинуть, иной принимается за священное писание, а кое-кто…
— Минуточку внимания! — торопливо прерывает Апполинарий. — А разве это… стаканчики-то… Вроде не дозволяется в секте?
— Эх-хе-хе! — кривится Влас. — Грехов у нас у всех предостаточно, и если добавится еще один — не велик убыток будет для души.
— Оно верно, — охотно соглашается Ястребов. — Да только…
— Чего в прятки-то играть? — перебивает Влас и встает. — Все надо делать умеючи. Шум-то в любом таком деле вреден.
Он подходит к двери, закрывает ее на крючок, опускает на окнах плотные занавески, идет в чуланчик и возвращается оттуда с бутылкой вина.
— Ай да Влас! — бросается к нему Ястребов, но тот строго останавливает:
— Не шуми… За ради встречи и знакомства нашего только и позволяю…
В следующие дни этот тост неизменно возобновлялся, и через неделю Влас и Апполинарий настолько крепко сжились, что даже в магазин ходили всегда вместе.
В один из вечеров подвыпивший Влас с укором сказал Ястребову:
— Думаешь, наш пресвитер Филарет безгрешен? Все мы знаем… Любовниц содержит у Иринки. Прежде-то к той благоволил, к Иринке, домину ей отгрохал, а теперь… Болтают, что ваша, копринская, девка-то… Знать-то, натворила что-то там, из дому от Ирины запрещено ей выходить, чтоб лишние глаза не увидели…
— А-а! — машет рукой Ястребов. — Долго-то не скроется. Все едино милиция разыщет. Теперь, брат, это дело поставлено на высший уровень. У нас вот, в Копринске…
Ястребов рассказывает одну из бесчисленных историй, услышанных им во время пьяных похождений по чайным.
— Найдут! — изрек он, заканчивая рассказ и подымая стакан.
— Найдут! — подтвердил Влас, повторяя жест Апполинария.
И капитан Лизунов был уверен в этом, выслушав доклад Каминского о ходе следствия.
— Только вот что, — сказал он. — Ты пока это дело прекрати на время.
— Как прекрати?!
— На время! — отрубил Лизунов и усмехнулся: — Знаешь, как действует паук? Выставит свои сети и ждет, затаившись… Обнаружится Лыжина, точно говорю. Надо только изредка наблюдать за их домом.
— Но со старухой Пименовой что делать? Чувствую я, что она замешана в это грязное дело.
— Чувствуешь? Ну, ну… Так вот, Каминский: старуха здесь ни при чем. Не можем мы ее привлекать к ответственности, нет состава преступления. Ты законы-то хорошо знаешь? Нам важен преступник! Пойми — преступник!
— Но преступления-то здесь как раз и нет! — вскипел Каминский. — Чем больше я разбираюсь в деле, тем яснее, что это обычное несчастье. И действовать надо здесь совсем по-иному: через общественность! Устроить всем этим Лыжиным, Пименовым своеобразный суд нравов. Вы представляете, сколько вреда они принесли людям, нервируя их ежечасно, ежедневно.
— Кого же они нервируют, осмелюсь спросить?
— А того же Макурина! По всем отзывам — это неплохой парень…
— И, однако, для нас он — пока преступник! Отзывы — одно, а человека-то нет, так ведь? Или Макурин, или Лыжина — один из них будет отвечать… Найдем Лыжину — все выяснится. А пока — лишь временно прикройте дело. Лишь временно! Уверен, что она появится у мамаши — через неделю, через месяц, через полгода…
— И все это время Макурин должен чувствовать себя под следствием? Но вы представляете, каково ему будет?
— Ни ты, ни я в этом не виноваты. Не надо было хахоньки разводить со всякими девицами. Собственно, чего вы так пристрастно относитесь к этому парню? Смотрите, Каминский, если замечу что-нибудь вроде этого, — он пошевелил большим и указательным пальцами: так обычно считают деньги. — Смотрите…
Каминский ошеломленно смотрит на капитана.
— Я?! Но как вы?..
— Спокойнее, Володя… Я это просто к примеру привел. Следствие пока разрешаю прекратить.
И выходит из кабинета.
Успокоившись, Каминский долго раздумывает: как быть дальше?
«Нет, уж если прекращать следствие, то — навсегда, — наконец решает он. — Соберу здесь, в этой комнате всех, кто имеет хоть малейшее отношение к этому делу. Пусть поговорят сами, разберутся. Неважно, что Лыжиной не будет. Ее позиция все равно выяснится…»
Он тут же выписывает повестки старухе Пименовой, Любаше, Андрею, Аграфене Лыжиной, Вяхиреву, Вере Копыловой и, подумав, Сойченко. Потом, вспомнив, пишет повестку и Степану Игнашову.
Филарет снова появился в поселке. Он привез Лыжиным привет от дочери, которая жива-здорова, ни в чем недостатка не чувствует. При этом он сует в руки Аграфены несколько хрустящих бумажек. И она, готовая обрушиться на него с градом неласковых вопросов, растерянно моргает глазами и тихо говорит:
— Что ж… Взрослая уж, пусть живет, как знает. Неволить мы ее не желаем.
Сам Федор Лыжин, слышавший до этого от жены гневную ругань в адрес Филарета и сбежавшей дочери, недоуменно смотрит на Аграфену и бормочет:
— Конечно, не желаем… Взрослая уж.
В душе глава семейства удивляется тому, как быстро умеет ладить Филарет даже с такими занудливыми женщинами, как супруга Аграфена, и с уважением окидывает взглядом статную фигуру своего земляка.
— Все у вас там тихо, спокойно? — робко спрашивает он, придвигая стул Филарету. — Разное у нас болтают в городе об этом вашем… парнишке-то, и руководителей секты сплетники не жалуют. Говорят, суд будет.
— Да, говорят, — спокойно кивает Филарет. — Меня антихристы тоже хотят подержать взаперти, да воля божья — обходится пока без этого. На одной неделе по пять хозяев приходится менять. Ну, ладно, в город мне надо по делам божеским, — встает он. — Вы уж не обессудьте, снова у вас остановлюсь я денечка на три-четыре или недельку… Беспокою вас…
— Да что за беспокойство? — вскакивает Аграфена, зажав
