— Я семь раз не выступал! — отбивался от активничающей дамочки Сахаров. — Я выступал пять минут при открытии съезда! Остальное — были реплики!
— Товарищи, я вношу предложение компромиссное — кто за то, чтобы дать депутату Сахарову пять минут для выступления — прошу поднять мандаты, — голосом опытного психотерапевта, делая успокаивающие ритмичные пассы в зал поднятой ладонью, заявил Горбачев — кажется, понявший, что если лишить Сахарова слова под завязку съезда — то это станет не только международным скандалом но и перечеркнет вообще весь этот съезд. — Пожалуйста, Андрей Дмитриевич: пять минут!
— Как получится, товарищи, — спокойно сказал Сахаров, и, нацепив на нос очки, отвернулся от Горбачева, придвинулся к микрофону.
Горбачев, заценив это «как получится» — усмехнулся, прикрыв губы мизинцем.
Зал заорал в недовольстве.
Горбачев с доброй улыбкой медведя гризли, завидевшего вкусного туриста на одинокой тропинке — сидел рядом со своим подельничком Лукьяновым: зачем-то на интимнейшей дистанции — как влюбленные, которым надо незаметно передавать друг другу под столом записки или обжиматься.
— Я должен сказать, что мое положение все-таки несколько исключительное, — скромно заметил Сахаров. — Я отдаю себе в этом отчет и чувствую на себе ответственность. И из-за этой ответственности я буду говорить — уж как я собрался говорить.
И, на этих словах, Сахаров, скрупулезно, по пунктам, стал предлагать государственный переворот.
Альтернативная резолюция съезда — которую он предлагал депутатам принять, отменяла вообще вмиг все тоталитарное устройство государства.
— Одна минута у вас осталась, — метрономом отсчитывал ему из-за спины Горбачев.
— Декрет о власти: первое — статья шестая конституции отменяется! — лихим тоном провозглашал с трибуны Сахаров. — Второе: принятие законов является исключительно прерогативой съезда народных депутатов!
Зазвенел председательский звоночек.
Сахаров, даже не оборачиваясь, и ни на секунду не прекращая речи, лишь на миг победоносно высоко поднял вверх правую свою, худую, длинную руку.
— Пропускаю пункт для быстроты! Пятое: избрание и отзыв высших должностных лиц… а также председателя КГБ СССР, председателя Комитета по телевидению и радиовещанию, главного редактора газеты «Известия» — исключительное право съезда. Поименованные выше лица подотчетны съезду и независимы от решений КПСС и ее органов. Шестое: кандида…
Речь Сахарова прервали тройным регламентным звонком.
— …туры на пост… — храбро продолжал держаться Сахаров. — Пропускаю еще один пункт. Последн… Седьмой пункт! Функции КГБ ограничиваются задачами защиты международной безопасности страны. Я прошу создать редакционную комиссию и на чрезвычайном заседании съезда рассмотреть этот декрет! Я обращаюсь к гражданам СССР с просьбой поддержать декрет в индивидуальном порядке, подобно тому, как они это сделали при попытке скомпрометировать меня и отвлечь внимание от ответственности за афганскую войну. Опускаю аргументацию. Продолжаю.
Вместе со звонком раздался голос Горбачева из-за Сахаровской спины:
— Всё!
— Уже нет давно опасности военного нападения на СССР!
Аплодисменты в зале были таким странными, липли стеной — что Сахаров невольно остановился — и взглянул в зал: поддерживают? Или…? Сообразив, однако, что это его, как всегда, гонят с трибуны, Сахаров, яростным голоском, продолжал:
— У нас самая большая армия в мире! Больше чем у США и Китая вместе взятых! Я предлагаю создать комиссию для подготовки решения о сокращении сроков службы в армии ориентировочно в два раза для рядового и сержантского состава с соответствующим сокращением всех видов вооружения, но со значительно меньшим сокращением офицерского корпуса с перспективой перехода к профессиональной армии.
Раздались жиденькие, процентно несопоставимые со съездовским большинством, аплодисменты сторонников Сахарова.
— Такое решение имело бы огромное значение, международное значение для укрепления доверия и разоружения, включая полное запрещение ядерного оружия…
— Андрей Дмитриевич! — возмущался у него из-за спины (невидный в прямой трансляции) Горбачев.
Сахаров, даже не обернувшись, сделав какой-то особый мимический жест веком правого глаза — как слон, которому в глаз пыталась залететь мошка, и, отмахнувшись, по полукругу, лысой головой, продолжал:
— …а также огромное экономическое и социальное значение.
Дочитав фразу, Сахаров все-таки обернулся на генсека.
— Всё! — выставил ему ладонь, как запретный буфер, Горбачев.
— Мое выступление имеет принципиально значение, я продолжаю, — быстро проговорил Сахаров и вернулся к микрофону.
— Национальные проблемы…
— Всё! — говорил Горбачев — и истошно звонил председательский звоночек.
— …Мы получили в наследство от коммунизма национально конституционную структуру, несущую на себе печать имперского мышления и имперской политики разделяй и властвуй…
В зале, выхваченный камерой, мелькнул носатый Ельцин — выступления абсолютно не слушающий и болтающий со смеющимся соседом.
— Жертвой этого наследия являются малые союзные республики…
В зале опять начали его захлопывать, прогоняя с трибуны.
— …и малые национальные образования! — с триумфом, повысив голос, поднял Сахаров обе руки, поставив какое-то неожиданнейшее свободоносное ударение на этих, совершенно в общем-то невыразительных словах. Сморщившись, сжавшись в комок, и страшно разевая, как будто в смертельный бой рванул, рот, выразительно акцентируя каждое теперь уже свое слово пепельно-обескровленными губами, Сахаров явно готов был скорее умереть, чем заткнуться. Спадали совсем уже на кончик носа очки. — …Входящие в состав союзных республик по принципу административного подчинения! Они на протяжении десятилетий подвергались национальному угнетению. Сейчас эти проблемы драматически выплеснулись на поверхность! Но не в меньшей степени жертвами явились большие народы…
Голос Сахарова стал куда-то уплывать.
— Микрофон, микрофон, — Горбачев завибрировал в воздухе расставленной ладонью — как будто танцует лезгинку, кажется, испугавшись, что академику сейчас, оскандалив съезд на весь мир, еще и микрофон отключат без его, Горбачевской, воли.
— В том числе русский народ! На плечи которого лег основной груз имперских амбиций и последствия авантюризма и догматизма во внешней и внутренней политике. Необходимы срочные меры. Я предлагаю обсудить переход к федеративной горизонтальной системе от национально-конституционного устройства. Эта система предусматривает предоставление всем существующим национально-территориальным образованиям, вне зависимости от их размера и нынешнего статуса, равных политических, юридических и экономических прав!
— Все-таки заканчивайте, Андрей Дмитриевич! — примирительно-снисходительно проговорил из президиума Горбачев. — Два рехламента уже! Два рехламента!
Зазвенел еще раз звонок.
— Я опускаю все ограничения! — оговорился Сахаров. — Я пропускаю очень многое!
— Всё! — повторял Горбачев. — Всё! Ваше время истекло!
— Ну я заканчиваю уже! — нежнейшим, обрывающимся голосом говорил Сахаров.
— Два рехламента уже истекло! — не унимался со своими регламентами Горбачев. — Я прошу извинить меня. Всё!
— …Я… внимание… — доносились, уже в отключенный (теперь уже по воле Горбачева) микрофон, жалобные, но дерзкие одновременно, отдельные реплики Сахарова. — Та резолюция, которая…
Камера официозной прямой трансляции по чьей-то команде намертво отвернулась от Сахарова в зал.
— Микрофон! — крикнул какой-то сторонник Сахарова из зала.
— Всё! Всё! — приканчивал Горбачев еще звучавшее — уже так, что не разобрать — где-то у президиума выступление Сахарова. — Всё, товарищ Сахаров!
— Я представляю… от группы депутатов… — доносились, при отключенном микрофоне, еще какие-то реплики надрывавшего свой тихий от природы голос Сахарова — но так ни разу и не сорвавшегося на крик.
— Тоуварищ Сахароу! Вы уважаете съезд — или нет?! — принялся разыгрывать традиционный партийный детский сад Горбачев.
— Я уважаю съезд, но я уважаю и тех, кто меня сейчас слушает! — на полном серьезе ответил, и не думая отходить от трибунки, Сахаров. — Я уважаю человечество, которое… — утоп его голос опять в шуме.
— Мну… Хорошо… — как с больным ребенком заговорил с ним Горбачев.
— …обращения… депутатов… городов, — доносились обрывочные срывающиеся словечки Сахарова, лишенного электрической поддержки — но так и державшего свою оборону на трибунке.
— Всё! — хряпал голос Горбачева — вместе с председательским звоночком. — Всё! Всё!
