— Нет, — сказал Николай. — Хотя вот кто уж был высокомерен, так это он. Висел себе на кресте и думал: «Я вам не какой-нибудь Варрава. Захочу и воскресну».
— Мерзкая трактовка, — сказал я. — Я хоть и атеист, но вместе с инквизицией дровишек в твой костёр подбросил бы.
— Закончить жизнь в компании с Джордано Бруно — не самый плохой вариант, — сказал Николай. — Я хоть и воспитан на брехтовском театре, но приспособленчество Галилея меня никогда не вдохновляло.
— Ты не ответил. Ради чего?
— Я не знаю, — сказал Николай. — Я так живу. Как в математике, достаточное условие для существования гипотезы. Истина тем и хороша, что её никто не знает. Внушает оптимизм, что лучшее всегда впереди.
— Лучшее враг хорошего, — сказал я. — Это ведь кто-то из твоих говорил?
— Это Демокрит говорил, — сказал Николай. — Тот, который первым придумал атом. История лишь умалчивает о том, что сказал он это перед тем, как прыгнуть в пропасть. Водку на посошок будешь?
Вдруг по всему дому зазвучал приятный женский оперный голос. Я вздрогнул от неожиданности.
— Это домофон, — сказал Николай. — А точнее, телефон. Я телефон в домофон вмонтировал, эффект громкоговорящей связи. Подожди-ка. — Он вышел в коридор к входной двери.
— Такси вызывали… Через три минутки будет. Чёрная «тойота», номер… — заскрипел в динамике голос оператора.
Я тоже вышел в коридор.
— Ну, ладно! Я поехал. Приятно было познакомиться. Извини, если что ляпнул не по делу…
Вдруг мне стало очень грустно. Николай, хоть и был довольно высокого роста, показался мне маленьким, каким-то сдавленным, и вроде как пиратская бандана смотрелась скорей кургузым ночным колпаком персонажа из комедий Мольера.
Мы вышли во двор. Солнце палило нещадно.
— Сковородка! — сказал я. — Не припомню в Москве такого безумного лета.
— Жарко! — ответил Николай. — Тебя провожу и приму ледяную ванну.
— Ты поаккуратнее, — сказал я. — Сердце там и всё такое.
— Всё отлично, — сказал Николай. — Помирать пока не входит в мои планы.
Мы подошли к автомобилю.
— Ну… — я расправил плечи и выпрямил спину. — Может, ещё когда увидимся…
— Подожди минуту. Я быстро, — сказал Николай и скорой походкой пошёл в дом.
Через минуту он вернулся и протянул раскрытую ладонь. На ладони лежал сероватый гладкий, без единой прожилки, камешек.
— Лунный камень, — сказал Николай. — Самый настоящий. Доставлен на Землю одной из экспедиций. Я его в музее космонавтики спёр. Некрасиво, конечно, экспонаты воровать, но очень мне хотелось прикоснуться к необитаемому миру. Дарю! Счастья он, конечно, не приносит, но что-то завораживающее в нём есть.
— Как-то неудобно, — сказал я. — Он, наверное, сумасшедшие деньги стоит.
— Бери! — сказал Николай. — Дарить подарки старомодная, но очень симпатичная традиция. Рад был с тобой познакомиться. И удачи тебе в этом бушующем мире. — Он резко развернулся, дошёл до забора, повернув голову, кивком ещё раз попрощался со мной и захлопнул калитку.
Я сел в машину.
— Кум? — спросил водитель.
— В смысле? — переспросил я.
— Я говорю, кум ваш?
— Почему кум? — сказал я.
— С отцом так не напиваются. Для брата или мужа сестры староват. Я на психфак готовлюсь поступать, вот и провожу самостоятельные тренинги. Извините, если что не так…
— Ничего, всё нормально, — сказал я. — Дядя. Самых честных правил. Приболел тут не на шутку, вот я и поддерживаю, во всяком случае, морально.
— Трудно с этими больными родственниками, — сочувственно произнёс водитель и тронулся с места. — Они как чемодан без ручки: и бросить нельзя, и тащить тяжело. — И, замолкнув до конца поездки, он погрузился в бездонную пропасть психоанализа…
Я вновь оказался в этих краях в конце января наступившего года. На сей раз я был по делам, интересы фирмы потребовали согласования вопросов в газовой конторе, которая находилась сравнительно недалеко от дома Николая. Выезжая из Москвы, я решил, что если обернусь быстро, то обязательно навещу затворника.
Не могу сказать, что я часто вспоминал Николая. Работа, семья, всегдашние заботы захлестнули меня, как любого нормального человека. Он снился мне иногда в самых разных ситуациях, и чего греха таить, предельно скабрезных. «Это не удивительно, — успокаивал я себя, — впечатлений, полученных в ту ночь, тебе, парень, хватит надолго». И вот ещё что: лунный камешек, подаренный Николаем, я так и не решился показать ни жене, ни дочери. Первое время я таскал его в портфеле, а затем спрятал в верхнем ящике моего стола в офисе.
Итак, в газовой конторе я управился быстро, теперь предстояло найти дорогу к дому Николая. Ни его фамилия, ни тем более адрес мне, разумеется, известны не были. Я подошёл к такси, стоявшему на остановке маршруток.
— Слушай! — сказал я. — Тут в округе дядька один живёт, такой чудаковатый. Николаем зовут. Как к нему доехать, не знаешь случайно?
— Николай?! — переспросил таксист. — Это тебе, наверное, в дом банкира.
«Банкир?!» — Я вспомнил род занятий Николая и сказал: «Видимо, да».
— Сто пятьдесят и поехали.
— Поехали! — Я сел в машину.
Минут через пятнадцать мы упёрлись в наглухо заваленную снегом дорожку.
— Нечищено! — сказал таксист. — Странно. Вон там за поворотом его дом. Отсюда метров пятьсот. Извини, дальше пешком.
Я рассчитался и побрёл по колено в снегу. На некоторых участках дорожки, обметённых ветром, проглядывались свежие следы. Значит, кто-то ходит…
Я добрался до калитки и принялся стучать. Наконец раздались шаги, а затем женский голос: — Кто там?
— Здравствуйте! — сказал я. — Я к Николаю.
— Его нет, — ответил голос из-за забора.
— А когда он будет?
Калитка приоткрылась на ширину дверной цепочки и я увидел миловидное лицо женщины лет сорока пяти.
«Домработница…» — подумал я и сообщил: — Я его давнишний приятель. Здесь по делам, вот и решил навестить.
— Его нет, — повторила женщина.
— Может быть, вы передадите записку?
Женщина внимательно посмотрела на меня и сказала: — Я не смогу передать!
— Почему?.. — я замешкался с продолжением беседы и тут до меня начало доходить: — С Николаем что-то случилось?
Женщина молча смотрела на меня.
— Он вообще живой? — спросил я.
— Да вы проходите, — сказала женщина. — Чего на холоде стоять.
Мы сели за стол на кухне и домработница рассказала следующее. Она приехала третьего января, в кабинете нашла записку: «Ушёл купаться на озеро!»
— Куда купаться? Бред какой-то! — сказал я. Зима в этом году наступила лютая, так что озеро, без сомнения, замёрзло напрочь.
Домработница только покачала головой. Она отправилась на озеро, «метель ещё сильная была», — сказала она. На берегу обнаружила грубо сколоченный крест, возле креста зелёный дождевик, зелёные шорты и коричневые резиновые сапоги. Вещи она принесла домой, а крест оставила.
— И ещё вот это! — он достала из сумки и положила передо мною табличку.
На табличке было написано фломастером: «Ушёл искать дно мира. Заупокойную по мне не читать.»
— Д-д-д-да! — сказал я. — Вы в милицию обращались?
— Обращалась, — сказала женщина. — Там похихикали, у Николая Алексеевича репутация чудака была, сказали, что весной вызовут водолазов. Вы чай будете? Меня Лариса зовут.
— Да, давайте, — сказал я. — Владимир. А родственники у него есть, жена там или дети?
— Не знаю, — сказала Лариса. — Я у него пять лет работаю, ни разу не говорил.
Она разлила чай: — Помянуть, конечно, надо бы. Но с другой стороны, без вести пропавших не поминают. Да мне и ехать сегодня, я машину возле трассы оставила, тут не проберёшься.
— Подождите-ка! — сказал я. — В памяти его мобильного телефона должны же быть номера. Надо прозвониться, может, и найдём кого.
— У него не было мобильного телефона, — сказала Лариса. — Я как-то пошутила: «Старомодный, говорю, вы человек». А он мне в ответ: «Мобильник — костыль человеческого общения. А я пока не инвалид». Он вообще последнее время хмурый был, я ему даже сказала: «Вы бы съездили куда, развеялись.» А он только оторвётся на секунду от книжки, хмыкнет и снова читать.
— У него девушка знакомая была, Людмила, — сказал я. — Не знаете, как её найти?
— Не знаю, никогда не видела.
Мы посидели некоторое время молча.
— Скажите, Лариса, вы не курсе, чем он занимался? — спросил я.
— Нет, — ответила женщина. — Мне он платил регулярно, без задержки. Больше ничего не могу сказать. Алхимик, наверное.
— Почему алхимик? — спросил я.
— Книжек больно много читал, — ответила женщина. — И иногда подолгу сидел за компьютером, потом надевал свой лучший костюм и уезжал. Куда, зачем, понятия не имею. Мутил он что-то, ей-богу!
