— Парниша!
Я на мгновение замедлил шаг, но потом двинулся дальше. За столом рыжего воцарилось просто гробовое молчание.
— Парниша, я к тебе обращаюсь.
Я развернулся. Рыжий уже потерял ко мне интерес. Я похлопал его по плечу и, когда он повернул ко мне лицо, съездил ему по скуле кулаком. Удар получился смазанным, но сидящие за столиком дружно отшатнулись.
— Вон отсюда, мудило.
Рыжий хотел было нанести ответный удар, но лишь пьяно пошатнулся. Его дружки смотрели на меня в упор. Казалось, еще немного — и меня разорвут на лоскуты. Но, слава богу, они принадлежали к жалкому английскому среднему классу. Вокруг кабана энергично суетилась завоеванная самка.
— Вы это видели? Он меня ударил! Меня, блин, ударил официант!
— Да. И ударю еще раз, если ты отсюда не уберешься.
Признаться, последнюю фразу я произнес для Сэди, которая, услышав шум, выскочила в зал.
Одна из женщин подала голос:
— Мне очень жаль, официант. Но мы оставили здесь несколько сотен фунтов. Мне кажется, вы должны перед ним извиниться. В конце концов, мы ваши клиенты.
Ох, нарываются.
— Клиенты? Клиенты?!
Они опешили.
— Вы пришли, нахамили, начали бросаться едой как обезьяны в чертовом питомнике, вы чуть ли не сношаетесь в главном зале ресторана, испортили вечер всем остальным посетителям, пристаете к официанткам и блюете в раковины. И вы называете себя клиентами? Мне еще не приходилось видеть в моем ресторане столь жалкую, бесноватую, животную стаю моральных калек и ничтожеств. А теперь вон отсюда. Это ко всем вам относится.
Я им выдал по полной программе, но реакции все равно не последовало. Один из парней терзал салфетку, сверля глазами стол. Женщина, из-за которой я завелся, наблюдала за всплесками вина в бокале, покачивая его в руке.
Я вышел к мусорным бакам и трясущимися руками достал сигарету. На кухне Тони, Майк и Паоло устроили мне овацию. Паоло был вне себя от восторга: «Охрениссимо, Франко. Браво!»
Выпорхнула Сэди.
— Могу поспорить, что в Глостершире так не обслуживают.
— Согласна, это было несколько необычно.
— Но, Сэди, всякому терпению когда-то приходит конец.
Она торчала рядом, пока я убирал и снимал кассу, потом я подвез ее домой, надеясь, что это войдет у нас в привычку.
Она пригласила меня к себе, и я тут же согласился. Человеческое общение, понимаете ли.
Сэди принесла мне чаю и сходила за маленьким складным стульчиком, чтобы мне не пришлось опять сидеть на кровати. Я был слегка разочарован. Барт, разумеется, был прав. Моя опека объяснялась сексуальной стратегией. Разве я не набирал очки, сохраняя за ней работу? Кажется, такой подход называют «цивилизованным эгоизмом».
На этот раз музыка у соседей играла потише, но все равно такая квартира не годилась для девушки. Половина потолка расцвела коричневыми разводами сырости.
— Только не обижайся, Сэди, но как тебя угораздило здесь поселиться?
— Накололи. Показали комнату на верхнем этаже, в два раза больше и вполне нормальную, а когда я приехала заселяться, сказали, что мужик из нее еще не съехал, и предложили пока пожить в этой. Недорого, тридцать фунтов в неделю.
Единственное жилье в Лондоне помимо Ноттинг-Хилл, за которое тридцать фунтов и то много.
— И долго тебе здесь еще оставаться?
— Около месяца. Я подыскала место в Шепардс-Буш, у Гаэтано.
Мои кишки слегка переклинило.
— Ты собираешься с ним жить?
— Выходит, так.
— Уверена, что не сглупила?
Сэди искоса глянула на меня:
— Шутишь?
Мне было не до шуток, но ей, очевидно, не хотелось развивать тему.
— Значит, ты в «О’Хара» только на десять дней.
— И слава богу.
Снова кольнуло.
— Разве у нас так плохо?
Она вдруг смягчилась.
— Я не хотела сказать ничего обидного. В принципе, мне даже нравится. А драчливый великий поэт вообще атас.
— Может, обойдемся без великого поэта?
— Еще десять дней, и больше не услышишь.
— Да уж.
Сэди, кажется, не уловила легкий сексуальный посыл, который я вложил в свои слова.
— Фрэнк, а какого хрена ты там пропадаешь? Люси говорила, что ты учился в Оксфорде.
— Это длинная история.
— Вы должны вести страну к светлому будущему, как Том и Люси, а не в ресторанах работать.
— Неужели? Вот не знал…
— Ты что, насовсем там решил осесть?
— Ну что ты. Только на ближайшие двадцать лет. Барт откладывает нам денег на пенсию, а опционы какие — закачаешься. Уеду на покой в Коннектикут, буду акварельки малевать.
Сэди оторвала взгляд от морского залива на потолке и твердо посмотрела на меня.
— Странный ты.
— А вдруг все остальные странные, а я — нормальный?
Она вновь погрузилась в созерцание ржавого пятна. На прошлой неделе Сэди проколола язык и вставила шарик На два дня язык распух как теннисный мяч. Теперь Сэди говорила с присвистываниями и пощелкиваниями. Вот и теперь шарик постукивал о зубы.
— Зачем ты себе вставила эту штуку в рот?
— Какую? Эту? — Она показала мне язык и засмеялась. Шарик был размером с маленькую виноградину.
— Тебе не противно уродовать себя таким образом?
— Эй, осади. Это не уродство, просто мода такая.
— Ага, кошмар.
— Че пекатто, что по-итальянски означает «какая досада». Следующий вставлю в пупок, — она издала щелчок, — а еще один — в клитор.
— О-о господи.
— А что за проблемы, падре? Два дня потерпеть, зато всю жизнь усиленный кайф от секса.
Отвращение уступило место любопытству.
— Правда?
— Увеличивает площадь поверхности или что-то там еще. Я пока всех заморочек не знаю.
— Вот черт. Я родился не в то время.
— Почему?
— Моя юность пришлась на период между панками и экстази. В итоге из меня получился не просыхающий от пива консерватор. Что другим людям вроде тебя напасть, мне — удовольствие.
— Ну, не знаю. Я тоже пиво пью, чтобы кокс залакировать.
Я только покачал головой, но она не заметила.
— Ладно, вернемся к моей персоне, если ты не против. В «О’Хара» мне по-своему нравится.
— Ой, не заливай. Ты целыми днями ноешь и все критикуешь. Что там может нравиться?
— Мне нравится привычный порядок Сам не знаю, просто это моя работа.
— Неужели у тебя нет амбиций и ты ни о чем не мечтаешь?
Сэди постаралась сказать это с иронией, наставив кавычек где только можно.
— Мы живем в Англии на исходе девяностых, Сэди. Какие, к черту, могут быть амбиции и мечты? Так, слабая надежда свести концы с концами.
Она одним махом опустила ноги на пол.
— Фигня!
— Девочка, не критикуй чужую религию.
Сэди яростно затушила сигарету.
— Ты хоть к чему-нибудь способен отнестись серьезно?
— Ого. У нас что здесь, шоу Опры Уинфри?
— Извини. Просто ты все время какой-то побитый и злой. Зачем кидаться на посетителей, если ты всем доволен? В чем твоя проблема?
Вид у меня, наверное, был понурый.
— Надеюсь, ты не обиделся.
— Нет, я польщен.
Сэди тряхнула медной гривой и потерла лицо. Она и в самом деле была красива — чуть курносая, белая кожа, изящная, влекущая линия губ.
— Пойду я.
— Да, и мне пора переодеваться.
Я посмотрел на часы. Пятнадцать минут второго.
— Переодеваться?
— Гаэтано заедет за мной в полвторого, поедем в какую-то компашку в Ноттинг-Хилл.
Ой-ой-ой! Кто ж такое выдержит. Мне не терпелось спросито, спит ли она с этим Гаэтано, но такие вопросы, как известно, не задают.
— А что макаронник думает про твой язык?
— Ему нравится. По-своему.
И Сэди бесстыдно расхохоталась.
— Значит, он — твой парень?
— Я думаю, что да. В некотором роде.
— В каком некотором?
Сэди вспылила:
— Хрен его знает! Что, разные бывают?
Тут я тоже вспылил.
— Что ж, давай сосчитаем. Немножко пообниматься и поцеловаться дома на диване — это раз, перепихнуться при случае — это два, дрючиться по три раза за ночь — это три, отсосать с конца у молодца — это четыре. Продолжать?
Сэди вскочила, указала на дверь и презрительно покачала головой.
— Господи, Фрэнк, ты идиот с больными мозгами! Это что, одна из твоих шуток? Если так, то никому не смешно, кроме тебя.
— Ничего не поделаешь. Другие шутки меня не смешат.
— Если тебе надо разобраться со своей жизнью, Фрэнк, сделай это без постороннңх. Мне нужно переодеться.
И я ушел, почти убежал.
Господи, в какой кавардак превратил я процедуру ухаживания. Балл Сэди был так низок, что хоть вешайся: 23 очка, пристрастие к кокаину, амбиции, сводящиеся к пирсингу на клиторе, — ну какая из нас пара, ей-богу? Как она могла оказаться в родстве с Люси? Еще одна загадка. Никогда не переставал поражаться, сколь разными могут быть члены одной семьи. Чего ж тогда удивляться бардаку в мире? Приближаясь к Клапаму, я злился все больше. Ну почему меня угораздило родиться в поколении черствых, свихнувшихся на деньгах, чванливых рабов правил? Где энергия, где наркотики, где непринужденный секс с людьми, которых только что встретил в ресторане? Я переключился на предстоящий уикэнд в доме отца Тома и подумал, что мы все старательно делаем вид, будто мы такие же, как наши родители. Не мои, конечно. Как родители Мэри, Люси и Тома. Полное отсутствие энергии, наркотиков и секса. И только иногда прокалываем друг друга, но не так, как понравилось бы Сэди.
