Однако эти слухи и случайные сведения скользили по поверхности сознания, ибо все на станции жили и работали в замкнутых, хоть и достаточно комфортных мирках. У каждой службы даже общежития были свои, отдельные. И теннисные корты, и гаражи — у энергетиков свои, у дозиметристов свои…
Раньше, говорят, такого не было. Дружнее жили. Видно, кому-то понадобилось, чтобы люди меньше общались — ведь по одному или двум кускам смальты не представишь всей мозаики. А когда не знаешь, что тебя ждет, — и голова не болит.
Меньше всего работники станции общались с коренными жителями Удомли, да те и сами сторонились ядерщиков, словно прокаженных. Особенное отчуждение наступило после аварии в Курске. Удомляне пытались пикетировать станцию, и это вносило еще больше неразберихи во время дежурств.
И вот теперь в статье Шемякина все отрывочные сведения были суммированы, все слухи подтверждены цифрами, все догадки обращены в факты и проиллюстрированы графиками, освещены холодным светом анализа. Давно, еще студенткой, Мария как-то ездила со строительным отрядом на Алтай. Там, в горах, однажды увидела, как начинается камнепад. Сначала катится один камешек, потом другой… Они сдвигают валун, тот увлекает целую лавину щебня и праха, и вскоре весь склон гудит и курится. Все, что знала Мария, напоминало лишь камешки на осыпи. Шемякин стронул эту осыпь.
Она достала папку и вышла из машины. Одновременно с ней из такой же «хонды», только голубой и мятой, выбрался щуплый человек с резким острым лицом, в поношенной строительной куртке и полотняных рабочих брюках. Он держал под мышкой пластиковый пакет и опирался на тонкую бамбуковую палку. Что-то знакомое в лице этого человека заставило Марию обернуться. Он тоже вгляделся, помахал рукой и улыбнулся:
— Извините, мы, кажется, встречались у вашего дяди? Вы ведь племянница Сергея Ивановича? Ну, точно, на стоянке у него и встречались. И даже знакомились…
— Припоминаю, — неохотно сказала Мария. — Только забыла, как вас зовут.
— Константином! А фамилия — Зотов. Между прочим, вашего дядю сегодня видел. Бодр, здоров… нам по пути?
— Может быть, — сказала Мария. — Хочу немного прогуляться по Цветному. Подышать воздухом Москвы…
— Отравленным воздухом Москвы, — подхватил Зотов.
— Отравленным, но сладким. Могу вас немного проводить, если разрешите. К приятелю собрался.
Они вышли из-под эстакады и вскоре очутились под тополями бульвара. Чтобы отделаться от Зотова, Мария села на первую свободную скамейку и достала сигареты — она сегодня еще не курила. Зотов потоптался рядом и как-то неуверенно сказал:
— А мы с дядей вашим поругались… не на всю жизнь, но поругались. Если увидите сегодня, передайте, пожалуйста, что Зотов, мол, сожалеет.
И он похромал по красноватой гравийной дорожке, пока не затерялся в праздной толпе. Теперь Марии стало почему-то неприятно, что она так холодно обошлась с этим почти незнакомым человеком. Судя по всему, ему плохо…
— Девушка, не позволите присесть? — услышала Мария.
— О-о, мы курим… Что-нибудь вкусненькое? Не угостите?
Мария присмотрелась — на шпика не похож. Потертый московский ловелас — плоская рожа с нафабренными усами, косой пробор, стоячий воротничок с узким галстуком… Прямо с вывески парикмахерской.
— Пошел, козел! Даром не подаю, — сказала Мария нарочито противным голосом.
— Пардон… — квакнул ловелас и исчез.
А Мария докурила, прихватила покрепче папку и пошла в «Вестник», расположенный в здании концерна «Литературная газета». Мощная секретарша в мятом русском сарафане, с приплетенной к белобрысой голове золотистой косой, равнодушно сказала:
— Николай Павлович уехал. Будет не скоро.
— Ничего, — сказала Мария. — Я подожду.
И приказала себе забыть пока о маме.
Под окном возопили трубы, будто начался Судный день. Все, кто был в приемной, посмотрели вниз, на улицу. По Цветному, растянувшись цепью, шли молодые люди в белых хламидах. За плечами у них подрагивали растопыренные крылья из бумаги и перьев. Впереди колонны рычал оркестр.
— Кто это? — не сдержала удивления Мария.
— Стражи Христа, — вздохнула секретарша. — Делать им нечего… Идут Мазовецкого встречать.
— Скажите… А Мазовецкий — кто?
— А черт его знает, — зевнула секретарша. — Носятся с ним сегодня целый день… Кофейку не хотите?
— Хочу, — улыбнулась Мария.
Городской штаб СГБ в Газетном переулке (бывшая улица Огарева) хорошо подготовился к встрече высокого гостя. На гигантский дисплей в оперативном зале была крупно выведена вся трасса следования председателя Европарламента из аэропорта Шереметьево. Часть Петроградского шоссе, потом Петроградский проспект, Тверская улица и Манежная площадь. Информация поступала ежесекундно, и на дисплее можно было проследить, как перемещаются патрульные машины СГБ, дорожников и недавно созданных дружин народного ополчения.
Дорожники и ополченцы в этот день поменяли на своем транспорте опознавательные знаки, и господин Войцех Мазовецкий смог бы разглядеть на трассе лишь механизированные толпы московских обывателей, восторженными кликами, флажками и плакатиками приветствующих председателя Европарламента. А то, что эти толпы очень умело блокируют все выезды на трассу, председатель Европарламента не разглядел бы — кортежи, как правило, шли на высокой скорости.
В конце двадцатого века от кортежей было отказались и высоких гостей столицы доставляли с аэродромов в Кремль на вертолетах. Но после того, как во Внукове, едва взлетев, грохнулся по неизвестным причинам на диспетчерскую вышку вертолет с премьер-министром ЮАР, вновь вернулись к старой доброй традиции — гостя сажали в лимузин, а впереди и сзади пускали машины с охраной и мотоциклистов. На земле, оно надежней…
Генерал-лейтенант, командующий подразделениями СГБ города, послеобеденную оперативку провел, что называется, мгновенно и отпустил командиров дивизионов по своим частям. Рассусоливать было некогда: личный самолет председателя Европарламента уже заходил на посадку. Лишь командира восьмого дивизиона генерал попросил задержаться. Седой, по-спортивному подтянутый полковник подошел к генеральскому столу и почтительно замер.
Эта почтительность, по правде говоря, давалась ему с большим трудом. Когда-то они служили на равных, в одном райотделе милиции. Только нынешний полковник тогда регулярно избирался в партбюро, а нынешний генерал сумел схлопотать два партийных взыскания — за незаконные методы дознания и аморальное поведение. Впрочем, эти нюансы в партийных биографиях двух бывших коммунистов на карьере не сказались, просто генерал строил ее нахраписто, ничем не брезгуя — подсиживая начальство, устраивая мелкие и крупные пакости конкурентам. У полковника же сохранились какие-то начатки совести.
Кстати сказать, именно в СГБ, вопреки общей практике, меньше всего обращали внимание на то, что многие руководящие кадры в свое время состояли в компартии. Ведь членство в этой партии раньше было непременным, совершенно обязательным для офицеров армии, милиции и комитета госбезопасности. В душе они могли разделять или не разделять коммунистические догматы, но в любом случае обязаны были им подчиняться. Если общество, формируя правоохранительные органы, не нашло бы в их структурах места бывшим коммунистам, то в СГБ попросту некому было бы работать, и кадровый костяк нынешней службы гражданской безопасности целиком состоял из офицеров всех подсистем старого репрессивного аппарата, из специалистов сыска, правоведов, то есть профессиональных охранителей устоев. Для общества в них это и было главным — профессионализм.
— Садись, Денис Вячеславович, садись, — благодушно сказал генерал. — Твои ребята, судя по последней сводке, опять отличились?
— Так точно, Вадим Кириллович… Патрульные с семидесятого маршрута задержали подозрительного, который укрывался в переходе под Триумфальной площадью. Обнаружена самодельная пластиковая граната.
— Сволочь какая! — нахмурился генерал. — Кто таков?
— Студент филфака университета. Отец — гласный городской думы, зубной врач на Знаменке.
— Н-да… — пробормотал генерал. — Отцы из кожи вон лезут, чтобы детки, значит, образование получили, а детки… Водички не хочешь, Денис Вячеславович? День сегодня — просто на удивление жаркий.
Он наполнил из сифона с ледяной водой два стакана и, пристанывая от наслаждения, выпил свой.
— Ладно, — сказал генерал после некоторого молчания.
— Раз папаша — зубной врач, тогда все в порядке. Думаю, он сможет помочь сыну… после следствия!
И генерал рассмеялся собственной шутке, демонстрируя великолепные зубы. Полковник натужно похихикал. Тут басом квакнул сигнал срочной связи:
