– Он неделю только без работы. Шурик весь год мотался проводником в какие-то очень дальние железнодорожные рейсы и всё время что-то покупал-продавал. Очень неплохо заработал. Маме шубу и сапоги купил. Сестре куртку и ботинки купил. И мне кольцо с изумрудом, между прочим, купил.
– Ой, только не надо посвящать меня в детали своего блядства! – восклицает мама.
– Мама, я не посвящаю тебя в детали. Я тебе рассказываю, откуда у меня кольцо с изумрудом за приличную сумму с достойным количеством нулей, о которых ты когда-то так грустила. Можно даже сказать, что именно ты внушила мне разговорами, невольным слушателем которых я была с малолетства, что изумруды – это стигма счастья, – не упускает случая куснуть маму Настя. – И, в конце концов, у кого мне ещё спросить совета? Ты же так мечтала когда-то, что советы просить я буду именно у тебя, а не у дедушки, бабушек и подруг. А теперь, что я ни скажу, – это оказывается «деталями блядства».
Слава богу, мама не знает целого, собранного из «деталей», «механизма»… Она знает о Вадиме, о Шурике и об Игоре. Узнай мама о женатом взрослом мужике и так ещё, по «мелочи», она срочно ляжет в больницу с «ревматической атакой». Или с «гипертоническим кризом». Или с «мерцательной аритмией». Или даже с «острым панкреатитом». Смотря подруге-врачу какой специальности скорее дозвонится.
– Всё равно! – Мама собирает мужество в кулак, ведь Насте уже не пять и даже не восемнадцать, а двадцать три. – Шурик безалаберный. Он живёт сегодняшним днём, а завтра хоть трава не расти!
– Мама. Это не так. Тебе только так кажется. Если ты подумаешь хоть немного, то ты поймёшь, что безалаберный не станет одевать маму и сестру. А не способный заработать денег – дарить кольцо с изумрудом женщине, которая ему даже не невеста.
– Дарит, потому что ты с ним спишь! – надрывно говорит мама.
– Не так часто и не так бурно, как ты себе представляешь, – сердится Настя.
«Спать» – мамина больная тема. То ли мама сама когда-то «недоспала» положенного, а выскочила скорее замуж своему отцу назло, то ли – что вероятнее – невзрачный серый Настин отец Николай так и не смог, не сумел разбудить в ней женщину. А может, и не захотел. Кто сумеет и захочет, если тебя с утра до вечера называют «голодранцем» и пеняют «богемно-разведочными» изумрудами? Скорее всего, всё-таки не сумел, потому что нет ни одного мужчины, который не хочет, что бы там ни было. Два ровесника, рано поженившиеся и никогда, видимо, друг другу не изменявшие, так и жили, как начали: работа, ругань, ребёнок, достать еду, достать мебель и пара суетливых движений перед сном. Да и то не всегда, а скорее всего, по выходным. В общем, вся физиология секса сводилась мамой к брезгливо оброненному – «спать». Но при этом всём – брезгливости, презрении и даже высокомерии – мама-учитель выдавала сладострастно-ненавистно такие сальности, что Насте становилось не по себе.
– Ну что, и у кого хер толще? – зло спрашивает мама Настю, вернувшуюся с ночного дежурства.
– Господи, мама! О чём ты говоришь?
– Знаем мы твои дежурства! С одним по-быстрому перепихнулась, с другим по-собачьи посношалась…
– Мама! Я была на дежурстве! – говорит ей опешившая Настя, даже от самых взрослых своих любовников никогда не слышавшая подобных гадостей, а только пусть и несколько распущенные, но всегда исполненные или страсти, или нежности слова. Мама же в такие моменты становится похожа на ругающуюся с товаркой торговку винно-водочного магазина, пьяную и грязную не только снаружи, но и изнутри.
– Я звонила в отделение и просила прочитать мне график. Сегодня в операционной травматологии, – Настя работала с третьего курса, не столько ради денег, сколько ради обучения ремеслу «с основ» и чтобы меньше узаконенно бывать дома, – дежурит медсестра Загоруйко, а не Кузнецова!
– Мама, ты шпионишь за мной? Леся попросила меня поменяться, потому что завтра её муж возвращается из рейса. Я не знала, что всё ещё должна давать тебе отчёт даже в таких мелочах.
Раньше мама была добрее. Может, казалась? Может, потому что Настя была меньше? А может, потому что жизнь была стабильнее? Да, маленькая зарплата инженера – «голодранца», но дадут её вовремя – два раза в месяц, как по часам. Её зарплата учителя, с надбавками за работу в специнтернате, в два раза больше и тоже в навечно определённое время. Премии. Тринадцатые зарплаты. Всегда можно рассчитать. Одежду и обувь купить в Москве. Книги – даже самые дефицитные – в маленьких уездных российских городках. Что-то передадут из Питера, что-то привезут с Дальнего Востока – той же икры всегда в достатке. Однажды из далёкого села в Сибири какой-то совсем дальний – не распутаешь – бородатый родственник, который ломился в двери соседей «поздороваться» и потом громогласно орал, что «живёте тут, как звери по норам», привёз мешок кедровых орехов и семь песцовых шкур. В общем, жили – не тужили. Привыкли-смирились, а тут вдруг совсем не такая, как ожидалось, спокойная пристойная пенсия. Страна развалилась, денег нет совсем, смена гражданства автоматическая, смена паспортов – вручную, ходи, стой в очередях. Да и отца, назло которому она когда-то вышла замуж и который очень существенно помогал материально, лет десять как нет в живых. Мама даже продала родительский дом, хотя все её отговаривали. Деньги быстро испарились, а через пару лет цены на землю в том районе внезапно так выросли, что Настина мама обозлилась окончательно. На «голодранца», на мир и на повзрослевшую Настю – за то, что молода, красива, с ней постоянно случаются мужчины, и даже будущего мужа она завела не голодранца.
– У него квартира есть. Своя. Всё проще будет, – говорит мама.
– Мне точно будет проще, не важно в чьей, только бы не в вашей квартире, – бормочет себе под нос Настя.
– Что ты там шипишь? – спрашивает мама.
– Ничего, мама, ничего. Радуюсь, что у моего будущего мужа своя квартира. Это прекрасно, особенно если учесть тот факт, что у меня своей нет. Ни квартиры. Ни дома.
– Чем тебе родительский дом не угодил?! – взрывается мама, хотя прекрасно понимает, что Настя имеет в виду. Дедушка и бабушка хотели, чтобы тот, проданный дом остался Насте. Но разве имеет значение желание покойников, не оставивших завещания, когда у мамы и папы нет денег. Правда, их и после продажи дома нет. Куда-то делись. Инфляция. Настя давно перестала считать нули то в резко обесцененных рублях, то во вновь появившихся, похожих на разноцветную туалетную бумагу купонах, а теперь вот и вовсе в гривнах.
– Мне всем угодил родительский дом. Особенно тем, что здесь тепло, есть туалет и ванная с горячей водой. И даже своя комната со своей койкой. А то, что в родительском доме тебе не доверяют и даже звонят на работу уточнить, кто сегодня дежурит в оперблоке, это уже дело десятое, не так ли?
– Ты очень жестокая, Настя! Ты и маленькая была жестокая, и позже, и теперь! – Мама плачет.
– Да-да, я знаю. И мне никого не жаль. Даже себя. Поэтому скоро родительский дом будет избавлен от моей жестокости, потому что я перееду к будущему мужу в его собственную квартиру.
– До свадьбы?! – ахает мама.
– Мама, не смеши. Во-первых, я блядь, как тебе, и только тебе, известно. Больше никому. Поэтому странно слышать, как именно ты, а не другие, ахаешь. Во-вторых, я прекрасно знаю, что ты с папой целый год жила в комнате какой-то коммуны у его друзей, потому что якобы дедушка не отдавал твой паспорт и вы не могли зарегистрировать брак. Понятия не имею, что тебе не давало жить в родительском доме? Он был куда больше нашей квартиры.
– Что ты сравниваешь? – надрывно кричит мать. И снова плачет, потому что не знает, что кричать дальше.
– Я не сравниваю, мама. Я, как любит выражаться папа, констатирую сухие факты. Так что прости, «за» ты, или «против», или это просто очередная вкусная тема для десертного скандала, я ухожу к Игорю в его собственную квартиру, купленную ему его мамой на деньги, заработанные его папой. Тем более, мне уже свадебное платье купили. Дурацкое. Белое. С фатой.
– Родную мать ты не попросила помочь тебе выбрать свадебное платье, – трагично укоряет Настю мама, промокая уголки глаз кухонным полотенцем.
«Скорбная отверженная мать. Ещё одна любимая роль в том же амплуа. Королева Лир. Господи, как это всё надоело! За Игоря или за чёрта лысого – уже всё равно, лишь бы отсюда поскорее. – Настя сдерживает желание заорать матери в лицо. Настя устала. Ночь была не из лёгких. Но на этой кухне даже чаю спокойно не попьёшь. – Уж лучше вода из крана в покое, чем мамин правильно заваренный чай с арсеналом варенья под такое вот сопровождение. Но надо сдерживаться. Надо уметь держать себя в руках!»
– Не попросила, мам, ты уж извини. Я и Надьку не просила. Я вообще свадебного платья не хотела, потому что не хотела, да и денег у меня нет. И у самого Игоря не очень. Но Надька заявила, что у неё единственный сын, на свадьбу приедет вся родня, и ей не хочется ударить в грязь лицом. За мой счёт. Что правда, платье она купила за свой счёт. А у тебя, как и у меня, тоже особо денег на платье нет. Так что без обид. Нас обеих не просили помогать выбрать мне свадебное платье.
