- Это была медведица, - сказал он. - И у нее наверняка были медвежата.
Солнце вышло из-за облака, и вся долина засверкала перед нами как россыпь драгоценных камней. Я вдохнул полной грудью воздуха, напоенного ароматами степных цветов, и у меня закружилась голова!
Совсем недавно, мне казалось, что свобода начинается прямо за стенами форта Блад, прямо там, на илистых берегах Миссисипи! Казалось, что стоит всего лишь перешагнуть порог моей тесной камеры, и весь мир обрушится на меня в буйстве красок и пьянящих ароматов! Казалось, что он подхватит меня, прижмет к груди, закружит, и унесет прочь, в сверкающем хороводе безумного восторга!
Теперь, стоя на берегу Великой реки, я понимал, как тогда ошибался! Свобода начиналась лишь там, где заканчивались владения белого человека. Свобода начиналась лишь там, где не было обгорелых скелетов полуразрушенных усадеб и дребезжащих на ветру проволочных заборов! Свобода начиналась лишь там, где горизонты уходили в бесконечность, а рассветы не натыкались на каменные стены, и шпили с трепещущими на ветру звездно-полосатыми флагами!
- Красота! - вздохнул Шеймус, заслоняя глаза от солнца. - Как жаль, что теперь, это все для нас потеряно!
Я повернулся к толстяку и похлопал его по плечу.
- Океан Трав скоро очистит твою душу, - сказал я, чувствуя, как к горлу подкатывает горько-сладкий комок. - И твои глаза увидят все по-другому!
Шеймус напрягся на мгновение, пристально глядя на меня, потом сбросил мою руку со своего плеча и отвернулся.
- Еще один заговорил загадками, - проворчал он. - А как все хорошо начиналось!
Мы спустились в долину, и Сет Кипман повел нас по одному ему известным тропам.
Вокруг, до самых небес, вздымались огромные черные камни, искрящиеся и переливающиеся на солнце. Ноги наших скакунов взбивали мелкую белую пыль, а солнце нещадно пекло плечи.
Мистер Конноли разделся до пояса, оставив на голове лишь свою широкополую шляпу.
- Старайся побольше находится на солнце, - наставлял его траппер, зорко поглядывая по сторонам, в поисках одному ему заметных ориентиров. - Иначе твое тело начнет гнить, как не раз бывало с моими умертвиями.
Ирландец вновь прибывал в плохом настроении, а часом раннее его опять стошнило черной вонючей слизью.
- Мы пытались доставить несколько экземпляров в Старый Свет, да только они напрочь сгнили в трюме за время путешествия, - сказал траппер, стараясь не встречаться взглядом с угрюмым ирландцем.
- Надо было их засолить! - хохотнул Шеймус, сдвигая свою шляпу на затылок, и вытирая пот, струящийся по лицу. - Или закоптить! Эх, меня бы спросили, я бы быстро нашел выход из положения.
Мистер Конноли что-то буркнул и его вновь стошнило.
- Нужно поторапливаться, - забеспокоился траппер. - Глядите, у него суставы начинают терять гибкость!
Здоровяк ирландец хотел спрыгнуть с лошади, но не смог разогнуть ног. Кипман поспешно снял с луки седла свернутое лассо и тщательно привязал сапоги мистера Конноли к стременам.
- Это что, трупное окоченение? - говорил ирландец уже с трудом, а лицо его вновь стало похожим на посмертную маску.
- Пятнистый Олень говорил что-то о духе, который поселился в твоем теле, - траппер задумчиво почесал кончик носа. - Я думаю, что это была очередная аллегория.
Шеймус ударил скакуна пятками и натянул поводья, разворачивая его на одном месте.
- Тогда чего же мы ждем, - сказал он. - Давайте найдем этого Танцующего Волка поскорее!
Траппер покачал головой.
- На это у нас уйдут дни, если не недели, - сказал он. - Будет куда быстрее, если Танцующий Волк сам нас найдет.
Танцующий Волк пришел ночью. Одет он был в наряд братства "воинов-призраков".
Из мехового воротника торчала кожаная маска с крохотными прорезями для глаз, обведенными белыми кружками. Пахло от воина кровью и дымом. В одной руке он сжимал маленький щит, обшитый ракушками и человеческой кожей, а в другой обсидиановый нож с костяной рукояткой.
Воин неслышно вышел из тени и ударил щитом Сета Кипмана в лицо. Удар был такой силы, что траппер покатился кубарем и исчез в темноте.
Шеймус крепко спал, положив голову на седло. Шаман отшвырнул ногой лежащие подле него на земле пистолеты, и опустился на колени, поднимая Нож Духов.
- Я сын Черной Рубахи, Твердый-Как-Камень, - сказал я быстро, на языке своего народа. - Пощади моих друзей!
Рука, со сверкающим в свете полной луны лезвием Ножа Духов, застыла в дюйме от горла спящего ирландца.
- Я помню тебя, Твердый-Как-Камень, - из-под маски послышался глухой голос Танцующего Волка. - Только теперь тебя на равнинах зовут по-другому...
Я встал с одеяла и выставил вперед открытые ладони, показывая, что не вооружен.
- И как же меня теперь зовут на равнинах? - спросил я, чувствуя, как мурашки побежали по позвоночнику.
- Тебя теперь зовут Каменное Сердце, - послышалось из-под маски. - И у тебя больше нет отца.
Часть 2.
Не смотря на все трудности и испытания, которые мне довелось перенести, у меня все же было счастливое детство.
Окруженные со всех сторон недружелюбными соседями, мы со сверстниками не рисковали далеко удаляться от становища, однако бескрайние просторы прерий неизменно манили нас своими горизонтами и тысячами приключений, о которых мальчишки могли только мечтать!
Когда мы слушали военные песни, которые пели взрослые воины, когда мы внимали бесконечным пересказам историй о делах давно минувших дней, наши сердца всегда улетали вместе с ними в далекие дали!
Это было замечательное ощущение! Свобода, ветер и солнце, бьющее в глаза!
Мне всегда хотелось тайком оседлать быстрого коня, прихватить лук и колчан со стрелами, и без промедления помчаться, куда глаза глядят, пока необыкновенные приключения не захлестнут меня бурлящей волной, и не выбросят на чужой берег далеко-далеко от родного дома, уже взрослым и многоопытным воином!
Рассказы воинов волновали кровь, однако я никогда не терял головы. Я знал, что если решусь на подобное безрассудство, мое путешествие закончится довольно скоро, и, несомненно, бесславно.
Отряды арапахов, которые всегда были готовы подраться, кружили неподалеку у Холодного Камня, а у переправ через Великую Реку хозяйничали жестокие пауни.
Для нас мальчишек, далекие горизонты всегда оставались недостижимыми, однако и на землях, по которым кочевало наше племя, нам было вполне привольно.
В год моего рождения шайены заключили мир с кайова и команчами. Воины команчи теперь частенько гостили в нашем стойбище, а молодые кайова вместе с нами охотились на бизонов.
Прошли годы, однако рассказы о битве на Волчьем ручье знал наизусть каждый мальчишка. Мы знали, что сегодняшние друзья завтра опять могут превратиться во врагов, поэтому и относились к чужакам с опаской.
Нам, молодым воинам, пережившим страшную эпидемию холеры, которая унесла жизни каждого третьего соплеменника, всегда хотелось сразиться с настоящим врагом! Не ждать, когда новая зараза придет на равнины, чтобы наполнить наши типи запахом болезни и смерти. Нам хотелось проявить себя на поле боя, завоевать честь и славу, и получить новое имя, подобающее настоящему воину!
Мы все мечтали о войне.
Мы были храбрыми и глупыми. Такими, какими и должны быть мальчишки. Не раз, тайком от взрослых мы наблюдали за караванами бледнолицых, едущих в Мексику по тропе Санта-Фе.
Мы размахивали луками, и издавали леденящие кровь боевые кличи, наблюдая, как неуклюжие поселенцы в смешных шляпах и нелепых одеждах испуганно прячутся за своими повозками, и достают свои длинные ружья.
Мы часто бродили по развалинам форта Бент, лежащим на берегу Великой реки. Мы разглядывали крошечные каморки, в которых ютились солдаты, взбирались на полуразрушенные глинобитные стены, выглядывали в узкие бойницы. Все для нас было чудным и непонятным!
Кому в здравом уме придет в голову поселиться в таком отвратительном и жутком сооружении? Как это вообще возможно, добровольно запереться в крохотной душной комнатушке, с крошечным окошком под самым потолком?
Глядя на крепость бледнолицых, я иногда беспричинно вздрагивал. Это были совершенно не похожие на нас создания...
Я частенько расспрашивал маму о ее прежней жизни. Расспрашивал о Нью-Йорке, в котором она родилась и выросла. Расспрашивал о кораблях, об океанах, и о дальних странах, из которых приезжали люди, которых мы постоянно встречали на равнинах.
Мама охотно рассказывала о том, что помнила, но иногда она просто переводила разговор на другую тему, либо начинала смеяться, когда я, морща лоб, принимался осыпать ее вопросами, стараясь уловить смысл в ее невероятных историях.
- Это было так давно, - говорила она. - Что мне самой уже кажется сном. Сном, в котором трудно уже отличить правду от выдумки!
Иногда, я совершенно забывал, что во мне течет кровь бледнолицых, однако мои дружки, цвет кожи которых совершенно не отличался от моей, считали своей обязанностью тут же об этом напомнить.
