— Я просто подумал… чтобы ты не чувствовал себя в стороне, — сказал Маркус. — Я не знал, что ты…
— А я подумал, мне это пойдет к пирсингу, — сказал Монс. — И еще я очень хотел… быть как ты.
— Вам это удалось, — сказала Муна.
— А ты похож на Монса, — заметила Эллен Кристина.
— Я так и хотел, — признался Маркус.
Кто-то в зале закричал:
— «Мэкакус М»! «Мэкакус М»!
— Осталась одна минута, — объявила Муна.
— Вы готовы? — спросила Эллен Кристина.
Сигмунд поднял большой палец.
— Спасибо, Маркус, — сказал Монс.
— Не за что, — ответил Маркус.
Монс отдал ему вязаную шапочку:
— Это тебе.
Маркус надел ее.
— Спасибо.
— Не за что, — сказал Монс.
— «Мэкакус М»! «Мэкакус М»! «Мэкакус М»! — кричали зрители.
— Ну, вам пора, — сказала Эллен Кристина.
— Yo! — произнес Сигмунд.
— Заткнись, — сказала Муна и выключила свет.
Сигмунд первым вышел на сцену, потом вышли Монс и Маркус друг за дружкой. Публика вопила и хлопала, хотя было не совсем понятно, кто играет на ударных, а кто на басе.
Зал был набит битком, и Маркус заметил, что Бента стоит прямо перед сценой вместе с Беатой и ее парнем. Тут же стояли Воге и Петтер Фредриксен. Пер Эспен и Райдар забрались на шведскую стенку в самом конце зала. Маркус сел за ударные, а Воге крикнул ему:
— Удачи, господин Симонсен!
Но когда Петтер Фредриксен уколол его в плечо, он замолчал. Монс взял аккорд, Маркус ударил в большой барабан, Сигмунд открыл рот. Эллен Кристина включила магнитофон. Но было тихо.
Монс взял еще пару аккордов. Маркус начал отбивать ритм. Симунд открыл и закрыл рот, сделал пару шагов, но звука не было. Зрители начали беспокойно перетаптываться. Сигмунд начал отплясывать степ на авансцене, а за его спиной вверх-вниз запрыгал Монс. Эллен Кристина в растерянности увеличила громкость. Ничего не помогало. Со сцены доносились только мощные гитарные аккорды и парочка осторожных ударов по барабанам. Маркус оторвал взгляд от барабанов и посмотрел на публику, которая волновалась все больше и больше. Воге попробовал коротко похлопать, но его остановил Петтер Фредриксен. Эллен Кристина все стояла и крутила громкость. Муна высунула голову из-за кулис и что-то прокричала. Монс изо всех сил гремел на гитаре, а Пер Эспен и Райдар затеяли в задних рядах целый концерт художественного свиста. Сигмунд обернулся и слабо улыбнулся Маркусу, крутя перед зрителями задом. Свист распространялся по залу. Пер Эспен и Райдар сидели на шведской стенке и вопили от восторга. Сигмунд все еще смотрел на Маркуса. Он перестал плясать, а лицо его побагровело. Рот открывался и закрывался, как у аквариумной рыбки. Теперь Эллен Кристина тоже вышла на сцену. Она что-то прокричала. Зрители свистели и топали. Эллен Кристина растерянно посмотрела на Маркуса и показала на свой рот. Он понял, что она имеет в виду, но не хотел. Ни за что в жизни, подумал он и закрыл глаза. В этот момент он услышал сиплый, чуть испуганный голос с другой стороны сцены:
— Well, there's one for the money! Two for the show!
Маркус открыл глаза и встал из-за барабанов. Потом вздохнул и вышел вперед. Монс перестал петь. Маркус взял у Сигмунда микрофон, включил звук и открыл рот. Он не смог издать ни звука. Ему было нечего сказать. Он закрыл рот, потом снова открыл. Ничего не происходило. В конце зала кто-то засмеялся. Он не видел никого, кроме маленькой девчонки с черными волосами, пирсингом в одной брови и татуировкой в виде бабочки на левом плече, которая вышла на сцену, взяла микрофон и посмотрела ему в глаза. Потом начала читать:
— Если вышел выступать, нельзя молчать. Надо скакать,
И искать, и кричать. Всем говори — ты свободен внутри,
Но помни, что больно, уж Бента знает довольно.
Не один ты грустишь, ты это знаешь, малыш.
Улыбнись, и вперед! Теперь твой черед.
В зале было триста шестьдесят два человека. Они сильно шумели. Теперь все замерли. Бента передала Маркусу микрофон и улыбнулась. В зале кто-то захлопал. Маркус открыл рот. Наконец-то слова появились:
— Я мал и глуп вполне, ноша не по мне, сижу, как в дерьме.
Не могу говорить, когда хочется ныть, когда хочется выть.
Не могу мечтать, не могу бежать, не могу плыть.
Один в глубине… Не могу ползти, не могу идти.
Что делать мне?
Он отдал микрофон Бенте. Она все еще смотрела ему в глаза, но больше не улыбалась.
— Ты там, где ты есть, ты там, а я — здесь.
Нам дается с трудом жизнь, которой живем.
Мы не снаружи и не внутри, в этой жизни с тобой мы не победим.
И вряд ли найдем в ней прямые пути.
Под одним дождем мы стоим, не вдвоем.
Она передала микрофон Маркусу, и, хотя взгляд ее был направлен на него, он понял, что она больше его не видит, а видит что-то другое, где-то очень-очень далеко. Он понятия не имел, что сказать, но знал, что почти понял то, чего раньше никогда не понимал. Он услышал собственные слова, которые шли совершенно непонятно откуда:
— Под одним дождем, и стоим мы вдвоем.
Постарайся понять: червяк может летать!
Туча может быть синей, дождь и солнце — красиво,
Видел на картине.
Все не так тоскливо, когда-нибудь будет терпимо.
Помни об этом, и зима станет летом.
Она взяла микрофон, но уже не смотрела на Маркуса. Она смотрела в потолок, как будто могла разглядеть сквозь него небо. И хотя то, что она читала, звучало как рэп, Маркус знал, что она кричит:
— Не могу ждать — надо торопиться.
Я всего лишь Бента, и, увы, девица.
Не знаю, где нет, не знаю, где да,
Не знаю зачем и не знаю когда.
И скоро меня здесь не будет. Да,
Я уже в пути, мне не долго идти.
Мне больше уже не снести,
Мне не остаться, и мне не уйти.
Я даже не знаю, кто я такая.
Скоро уеду — прощайте, все беды.
Ну вот, я пошла, прощайте, пока!
Потом она отдала ему микрофон и спустилась со сцены, а Маркус кричал ей:
— Помни, сгорая, здесь друзья, здесь тебя понимают.
И вот я кричу, сказать тебе хочу:
Тебя люблю я, дай, тебя обниму я.
Я тебя не забуду, лицо и голос со мной будут повсюду.
И хотя я юнец, но скоро конец.
Мне не расстаться, хочу с тобой остаться.
Побудь со мной, иначе не с тобой…
Не быть нам вдвоем под одним дождем.
И все кончилось. Маркус не слышал восторга зрителей. Он не видел Сигмунда, севшего за ударные и, по его собственному мнению, сыгравшего очень удачно. Он не видел Монса, потного и счастливого, спокойно стоявшего сзади и ритмично ударявшего по струнам. Он не видел Пера Эспена, который упал со шведской стенки. Он не видел Муну и Эллен Кристину, ликовавших за кулисами. Все, что он видел, — это лицо, которое стало неразличимым среди зрителей, но он знал, что она в зале и улыбается ему самой грустной на свете улыбкой.
* * *
Остальная часть концерта была уже не такой, хотя участники «Мэкакуса М» старались, как могли. Маркус читал тексты, правда они уже не рождались сами собой, но они по крайней мере звучали. Сигмунд сидел за ударными и держал ритм, если только не вставал, чтобы зрители могли его заметить. Монс, все больше устававший, стоял в конце сцены и играл на гитаре.
После четырех номеров «Мэкакус М», точнее Сигмунд, откланялись. Ни одна из песен не могла сравниться с первой, но зрители были настроены по-доброму, и Монс был очень доволен, когда Петтер Фредриксен попросил у него автограф. Маркус оглядывал зал в поисках Бенты, но не мог ее найти.
По дороге из спортзала Монс попросил прощения за то, что неправильно что-то подключил, когда хотел улучшить звук. Но Эллен Кристина и Муна заверили его, что все было в порядке, иначе концерт не вышел бы таким удачным. Маркус поглядывал на Сигмунда, но его мысли угадать было невозможно.
Когда они вышли, было темно и по-осеннему холодно. Девчонки собрались ехать домой на велосипедах, а Маркуса и Сигмунда должен был подвезти на машине Монс. Маркус немного отстал, потому что Эллен Кристина захотела его обнять. Выходя из школьных ворот, он почувствовал, как кто-то сжал его руку.
— Мэкакус!
Она спряталась за воротами и ждала его.
— Привет, Бента, — сказал он. — Большое спасибо за помощь.
Он не видел ее лица.
— Я не влюблена в Сигмунда, — прошептала она.
— Я знаю, — ответил он.
— И в тебя я не влюблена.
— Да?
— Я влюблена в другого.
Маркус кивнул:
— И как его зовут?
Бента откинула волосы со лба.
— Его зовут Беате, — ответила она. Потом она повернулась и побежала в темноту, туда, где ее подруга шла рука об руку со своим парнем.
