– Ты чего?
Может, он просто как ночное небо – вроде одно и то же, но каждый раз другое, как посмотришь?
– Эй, ты чего? – Зак откидывает зеркальце и начинает искать, что не так с его лицом.
– Ты просто как-то… изменился.
– В том смысле, что я выгляжу измученным после пятисот кэмэ за рулем? Или в том смысле, что у меня в носу козявка, и ты никогда не сможешь этого развидеть?
Нет, это все тот же Зак.
Он на всякий случай трет нос рукавом, и я невольно начинаю ржать. Как ему это удается? Я забываю про время, про боль, а иногда даже забываю, в какую кашу превратилась моя жизнь.
– Идем уже, козявка. Мне нужно в туалет.
– Опять? Ты издеваешься?
– Это все кофе.
Он в шутку протягивает мне пустую бутылку из-под колы.
– Между прочим, после операции у меня одно время был катетер, и можно было писать в пакетик, когда хочешь.
– Круто.
– Я по нему иногда скучаю, потому что таскаться в туалет вообще-то утомительно.
– Может, если пить поменьше кофе, то не будешь так уставать?
– Кстати, спасибо. Я деньги потом отдам.
– О да, конечно, я выставлю счет. Минус ролл. Это я тебя угостил.
Мы заходим в ворота и идем по раскидистому саду. По центру красуется круглый фонтан, где бетонная рыбина выплевывает воду Обходя струи воды, мы направляемся ко входу, и Зак звонит в домофон. Ответ доносится с балкона шестого этажа.
– Закки! – Женщина машет рукой, опасно свешиваясь из окна. – Лифт не работает, давайте пешком.
Зак поворачивается ко мне.
– Не передумала?
– Пока нет, – говорю я, глядя наверх.
Он берет мой рюкзак, и я иду следом за ним в подъезд.
– Главное – не спеши, – говорит он, когда мы начинаем путь по лестнице. Смешно: куда мне спешить?
Костыли с каждой ступенькой больно впиваются в подмышки. Малейший вес на левую ногу стреляет жгучей болью. Нет, свое тело не обманешь.
Преодолев первые десять ступенек, я останавливаюсь в пролете перевести дух. Убираю волосы парика, прилипшие к губам. Руки трясутся.
– Мия? – Зак спрыгивает на три ступеньки вниз.
Я не хочу, чтобы он видел меня такой – потной, запыхавшейся, не хочу, чтобы видел, как мне больно, а мне, черт побери, больно. От каждого шага – искры из глаз.
– Я в порядке, Зак.
Но к третьему этажу он уже идет сзади и придерживает меня рукой со спины. К четвертому мне приходится за него держаться самой. К пятому он предлагает меня понести.
– Да тебе слабо! – смеюсь я, закрывая глаза, потому что отекшая культя стреляет болью по всему телу. Мне странно, что я не разваливаюсь на части.
На шестом нас встречает его тетка.
– Ого, – произносит она, глядя на мою ногу. – Вот это дела. Лодыжка, да?
– Играла в нетбол, спортивная травма.
– Бедолага.
Триша – подтянутая и загоревшая женщина в темно-серой юбке и кремовой блузке. На шее – золотая цепочка. Она стоит на площадке босиком, и от нее исходит слабый цветочный запах, такой приятный, что хочется наклониться к ней и вдохнуть поглубже. Она обнимает Зака и пожимает руку мне.
– Приятно познакомиться. Зак о тебе рассказывал…
– Не так уж много, – говорит Зак.
– …н-не так уж много, да. Ты гостила на ферме, да?
– Мы вообще давно дружим.
Дыхание выравнивается, но меня мутит. Почему нога так дико болит?
– Очень жаль насчет Сэма, – продолжает Триша. – Все это ужасно…
Зак перебивает ее и хлопает себя по животу:
– Лично я помираю с голоду. Мия, ты как?
Я киваю, хотя даже от мысли о еде подкатывает тошнота.
– Сама я не бог весть какой кулинар, так что вот… – Триша протягивает нам три меню ресторанов с доставкой. Мексиканского, вьетнамского и итальянского.
– Мия, тебе чего хочется?
Зак стоит рядом. По моей щеке стекает струйка пота, и он, мне кажется, замечает. Он берет меня под руку и ведет к дивану. Я не сопротивляюсь.
– Господи, тебе что-нибудь принести? – спрашивает Триша. Я отмахиваюсь.
– Все нормально. Я за мексиканское.
– Это в десяти минутах ходьбы.
– Я подожду, а вы сходите. Там делают тортильи?
– Еще какие.
Зак садится передо мной на корточки и заглядывает мне в лицо, но я не могу смотреть ему в глаза.
– Что мне сделать?
– Попроси чтоб положили авокадо и побольше сыра.
– Я не об этом.
Я вздыхаю. Главное – не зареветь.
– Тут есть ванна?
Зак качает головой.
– Квартира слишком маленькая.
– Тогда дай, пожалуйста, стакан воды и мой рюкзак.
Это красивая квартира, но больше всего меня привлекают стеклянные панели во всю стену. Я хромаю к ним и открываю дверь на балкон. Ветер приятно остужает лицо. Внизу Зак и Триша выходят из подъезда и бредут по улице.
Всю жизнь я прожила в Перте, но никогда не видела город с такой высоты. Отсюда видны одинокие фигурки бегунов на тротуаре, велосипедисты парами и тройками скользят вдоль реки, а над ними парят птицы. На водной глади лежат лодки. На шоссе – красные точки задних фар, поток стремится вдаль, на юг. По мосту, в сторону севера, льется обратный поток желтых точек. Можно даже разглядеть окраины. Где-то к юго-западу должен быть мой дом. То есть, мамин. Там, за рекой, за шоссе, если всматриваться вглубь материка, где университет, потом трасса Мэннинг, потом еще четыре улицы, направо и прямо два квартала. Там маленький, невыразительный тупик, без деревьев, но с заросшими обочинами. Там оранжевые домики для приезжих студентов и матерей-одиночек.
Будь у меня телескоп, я бы, наверное, могла найти дом. Увидела бы дворик с пластмассовой мебелью. Бельевые веревки с тремя рядами застиранной униформы. Мама, скорее всего, стоит перед открытым холодильником и не может решить, что бы съесть. Как всегда, дребезжит стиральная машинка. Кажется ли этот дребезг слишком громким, если дома больше никого?
Люди и птицы превращаются в силуэты. Небо набухает сумерками. Ох, как хорошо я знаю эти цвета. Слоистый розовый. Воспаленный красный. Кажется, что тучи на ощупь должны быть горячие. Кровавые мазки во весь горизонт. Полотно болезни и боли. А потом все затмевает тяжелый, необъятный фиолетовый, один сплошной синяк, поглощающий мир. Наконец, опускается тьма и приносит с собой покой. Я вздыхаю с облегчением. Больше ничего не видно. Больше нечего чувствовать.
Машины едут по шоссе куда-то, где их ждут. В саду под домом включаются фонари. Я подаюсь вперед и смотрю вниз, как Триша, когда мы пришли. Большая серая рыба продолжает плевать воду в своей луже. Я смотрю, как струя бьет вверх, изгибается в разные стороны и падает, журча, обратно в круглый бассейн. Вода кажется холодной, и я воображаю, какое облегчение она принесла бы мне. Она бы погасила огонь. Она бы смогла даже больше.
Если отсюда упасть, высота шести этажей сделает свое дело? Если приземлиться в эту лужу, то боли не станет. Я больше не буду безнадежной, дурацкой, уродливой. Я просто больше не буду.
Но так нельзя поступить. Я знаю, что Зака это сломает.
Не знаю, чем в итоге все это кончится. Рак не убил меня, хотя мог. Может, он еще меня догонит, когда я его не буду ждать, как вышло с Сэмом. Может, я умру от заражения, особенно если в рану на ноге уже проникло то, что доконает организм. А может, автобус увезет меня далеко-далеко, и я просто свалюсь с края земли, а Зака не окажется рядом, чтобы собрать осколки.
Вон он, возвращается с теткой, отбрасывая тень в свете фонарей. Несет пакет с тортильями. Там, конечно, авокадо и сыр.
Бедный Зак. Он все еще думает, что может спасти меня.
Лежа на боку на диване, я наблюдаю, как случайные фары повторяют изгибы реки.
Триша предложила мне свободную кровать, но я настояла на диване. Мне нужен воздух, а здесь можно лежать с открытой балконной дверью. Вот я и лежу. В футболке и трусах. Час ночи. Не могу заснуть, потому что болеутоляющие выветрились.
Я не хочу трогать запас таблеток в дорогу, так что пробираюсь в ванную, закрываю за собой дверь и включаю лампу. Она ярко-белая и слепит. Но под раковиной есть шкафчик. Я опускаюсь на пол.
Полки забиты до отказа: шесть пачек болеутоляющих, пять кодеина, противовоспалительные и снотворное. Я не верю своему счастью. Этим можно обезболить целый полк. Этим можно все закончить раз и навсегда.
– Это еще не вся аптечка, – говорит Триша.
Я бросаюсь вперед, надеясь накрыть телом культю, но слишком поздно.
– Закройте дверь, – шиплю я, ерзая по полу. Свет слишком яркий. Я без джинсов. Без парика. – Что вы тут делаете?!
Ее ответ меня удивляет:
– …вот только антибиотики закончились. Прости.
Я стягиваю с сушилки полотенце, чтобы прикрыться.
– Мне нужен кодеин.
Триша достает баночку, вытряхивает две таблетки и протягивает мне.
– Бери. А завтра сходишь к врачу…
– Врачи дерьмо, – огрызаюсь я. – Ой. Вы же не доктор?
