— А чего ж им не наградить-то его? — осклабился Жора (в каске и сапогах). — Его специально направляли социальные стройки бойкотировать, которые для людей и в убыток начальству! Чего ж не наградить-то его? Столько миллиардов им сэкономил! Его уже и перевозили на ихней машине, а он будто не понимал…
— Прекратите! — У Насти брызнули слезы.
— И все протесты ваши такие! — Жора неожиданно «впился» в Кузю, который не вмешивался в эту «похабную», как он потом назвал ее, беседу и лишь скорбно молчал. — Никого вы не лучше!
Это он рушит нашу жизнь! Я глянул на Кузю. Тот лишь махнул рукой.
Медленно возвращались с прогулки. Настя почему-то «ходила-пришлепывала» все медленнее.
И вдруг, подходя к даче, услышали голоса. Счастливый — давно не было такого — голос Аллы и — знакомый всем телезрителям страны — голос Тима! Настя рванулась туда!.. Правда, осталась на месте. Только палочку уронила в пыль.
— Погоди! — не столько остановил ее, сколько не дал свалиться. — Хоть в порядок себя приведи!
Настя сидела на террасе (несгибаемую свою ногу выставив), мазала щеточкой куцые свои реснички, весело плевала в засохшую тушь (давно уже не красилась). Поднялась!
— Погоди! — остановил ее. — Послушаем!
Слушали, застыв. Особенно почему-то Нонна волновалась, дрожала вся. Стояла, клацая вставными челюстями. А Тим вещал. Сменил, оказывается, канал… И накал? Резко переменил ориентацию (в смысле политическую). Теперь «крепкий государственник». Живет, оказывается, в море, в старом форте (но в другом, чем мы, государстве). Катер, вертолет плюс все виды коммуникаций. «Ведь не сапожник же, чтобы быть без сапог»? Это он пошутил. Притом живет, как он выразился, «крайне просто». Каждое утро в любой шторм в простой рубашке и шортах, босой выходит из дома и поднимает на мачте флаг. Флаг своей компании, трепещущий на ветру!
Шибко все это не вдохновляло. Особенно было слышать тяжело, когда Кузя понижал голос и что-то пытался ему внушить. Ясно что — зайти к Настьке! А тот лишь делал «досадливую паузу» и вдохновенно продолжал.
…Приехал, кажется, не один. Но вроде с парнями, без девушек.
Наконец я не выдержал, демонстративно гремя ведром (будто шел только ради этого), обошел дом, гулко гремел цепью в глубоком колодце — и слушал! Хотя лучше бы не слышал. Пафос все нарастал.
— И тогда мы встали вокруг костра, держась за руки. И поклялись друг другу, что всегда будем вместе и все у нас будет тип-топ. И так у всех и вышло. Поднялись! Теперь, правда, кто где. Но друг друга не забываем…
Одну, правда, забыли. Причем прямо здесь!
Вернувшись, я сидел вяло. И Настька грустила. Не зашел, значит, и не зайдет.
Потом вдруг внимание привлек некий гвалт. Кузя орал:
— Вон отсюда! Вместе с друзьями твоими!
Алла что-то говорила, заступаясь за Тима.
— И ты тоже уезжай!
— Ну и хватит! Отдали, как говорится, долг! — заговорил Тимин приятель. — Поехали из этой халабуды! Есть тут какое-нибудь приличное место?
— Найдем! — четко ответил Тим. — Ну, мама, пока! Рад был тебя видеть.
Хорошая формулировка для «мастера слова»!
Стали, брякая и стуча, собираться.
Настя, опираясь на палку, поднялась. Стояла, высчитывала. Лицо ее покраснело. Решилась. Время! Пошла, пришлепывая, как галошей, ступней. Решилась на очередное сверхусилие. Уж лучше б она не делала их!
Картинно опираясь на палку, встала на скрещении тропок в снегу. Разъяренный Тимка наткнулся на нее, как на дополнительное, к его досаде, препятствие.
— А, — поднял очи. — Привет… Это ты?
— Не узнаешь? Привет, Тимчик! Не навестишь старую подругу? Есть деловое предложение! — добавила игриво, кивнув в сторону террасы. — Посидим, покурим.
— Я не курю.
— Ну, я жду.
Настя, тучная, расплывшаяся, опираясь на палку, пришлепывая «галошей» и вовсе не смущаясь этого (не соображает, что ли, совсем?), тяжело, со скрипом досок поднялась на крыльцо и, кокетливо оглянувшись, вошла.
— Чего тут? — К Тиму подошли стильные друзья в модных отрепьях.
— Тс-с! — Он приложил палец к губам. — Соседка! Всё… Считайте меня коммунистом!
…Недолго им был. Через минуту выскочил как ошпаренный:
— Быстро отсюда!
Чем она его так? Собравшись с духом, вошел. Теперь все приходится делать собравшись с духом.
— Все, Настенька! Хватит тут время терять, поехали! Много дел! — быстро ее затолкать, затыркать, отвлечь.
Лицо ее морщилось беззвучным плачем.
— Оставьте меня все! — закричала Настя. — Мне не нужен никто!
Дав ей время успокоиться, обошел дом. Но и друзья наши оказались расстроены. Успокаивать еще и их? Заглаживать еще и это? Заглаживатель!
— В Малагу к себе даже не позвал! — жалилась Алла.
— Ты успокаиваешь меня?!
— Нет. Расстраиваю себя. Испортили ради них свою жизнь! И абсолютно напрасно!
Тоже соскочила с нервов! Лучше бы не говорила этого у тонкой стены, еще Настька услышит, из-за кого мы испортили свою жизнь. Приложил палец к губам. И сразу метнулся — проверить.
Настька вроде немного успокоилась. Наверно, не слышала. Но слезы извилисто текли по ее щекам. Шмыгая носом, стала собирать вещи: свитер, рубаху. Мы ведь здесь долго хотели прожить!
Зашел проститься с хозяевами. Настька плакала — не пошла.
— Извините, коли что не так! — поклонился.
— Что «не так»? — разозлилась Алла. — Этот крест (кивнула на перегородку) — единственное, что человеком делает тебя!
Настю в таких чувствах в электричке не надо везти. Поэтому прогулялись, чтобы успокоиться, прошлись «по историческим местам». В последний раз? Дохромали до Щучьего озера. Увидим ли еще? Тут, у озера в лесу, еще ясно более-менее, какое время года на дворе, в центре поселка это уже трудно понять. А тут снег, глубоко проткнутый каплями. Зима. И где-то даже уже весна. На самом берегу стояли сани-розвальни, раскинув оглобли. Сено чуть сгнившее, но уже разогретое. С отчаянием кинулись в него, долго лежали, грели на солнце лица, дышали. Где оно еще, счастье, как не тут?
— Ну все, папа! Пойдем!
И из света сразу шагнули в тьму.
— Настька! Ты что? Опять?
Это я теперь чую! Сама звонит и молчит. В трезвом виде она себе не позволяет так страшно молчать.
— В чем дело, Настя?
«В ком» дело, я, конечно, понимаю. Вопрос риторический. Все дело в этом Тиме, который так жестко с ней обошелся. Ну и что? Жизнь на нем не замкнулась. Но ей этого достаточно, чтобы…
— Б-бабулька умерла!
— Откуда ты знаешь?!
— Позвонили.
— Надо ехать?
— Похоронили уже ее! — заорала, будто я виноват!
Да. Бабка сажала ее на колено, подкидывала: «Зо-ля-той ты мой!» Повод, как говорится, святой! Да у нее все поводы святые, других просто нет. Мчаться по очередной тревоге? Но у меня, как мне кажется, рукопись на столе? «Жизнь удалась-2»! И если я ее не «выпишу», значит, не удалась!
— Настя! Колька тут?
— Он идиот, папа!
Сама-то ты! — хотелось крикнуть. — Как обращаешься с людьми?! Но нельзя, наверное, дополнительно травмировать? Защищенная горем! Прием отработанный. Теперь может творить что угодно! И я могу творить что угодно!
— Хватит. Настя! Соберись!
— Тебе вообще все безразлично! — закричала.
Да. Теперь — безразлично. Иначе пропадешь. Разорвешься без всякого толку! Положил трубку. И ни на какие звонки больше не реагировал.
Позвонил сам во второй половине дня, когда окончательно расчухал, что «Жизнь удалась-2» ну никак не идет!
Полное молчание. Трубку не берут. Такое бывало: засыпали в разгар дня. При их режиме такая роскошь доступна. В этот раз сердце почему-то сжалось. Какие-то особые, тяжелые были гудки. Мчаться? А вдруг их там нет? По гудкам чувствую: нету! Так где? С такой ногой она далеко не уйдет. Разве что… Вот именно.
Телефон сам зазвонил!
— Алло!
Слышно какое-то большое, гулкое помещение. И — никакого голоса. Звонить, чтобы молчать?
— Алле. — Наконец Колькин голос.
— Вы где?
— Мы? — растерянно произнес Колька.
— Да! Вы.
— В Бехтеревке! — произнес Колька слегка обиженно, словно хотел сказать: а вы о чем-то другом мечтали?
Да нет! Мы ничего. Мы худшего боялись.
— И что там она?
— Плохо.
А разве с ней бывает хорошо?!
— Так что с ней?
— Еще не знаю… Я пошел с псами гулять. Ну и заодно проветриться.
— Понимаю.
— Минут через сорок всего пришел. Лежит на полу. Сначала я решил, просто пьяная…
Это по-теперешнему неплохо.
— …стал шевелить ее, вижу, что-то не то.
— Так что — «не то»?!
— Не знаю…
Прямо какой-то Незнайка!
— Привезти ее привезли, а не принимают! Барышня тут говорит…
Прервался. Начался гулкий гвалт с его участием. Слышимость хорошая, но слов не разобрать.
— Тут барышня заявляет…
