С минуту остолбеневший Женя смотрел вслед Якобсону. Вернее, смотрел он на большой товарный знак «Дольче Габбана», который красовался на заднем кармане якобсоновских белоснежных брюк.
Было ветрено. Стемнело действительно быстро, словно вороны слетелись разом. На небе встревоженно покачивалась напуганная ими луна. Женя побрел к шатрам, освещенным мерцающим светом факелов. Прямо на него с бокалом в руке выскочил ликующий Сексопатолог. Его нос был слегка испачкан, повидимому, черной икрой:
– Ты знаешь, этот Якобсон – наш человек!
– Знаю, – отозвался Женя.
Он подсел к жене. Люся положила ему на тарелку что-то съедобное.
– Позови меня в даль светлую, – попросил он.
– Уже? – изумилась она.
...Женя проснулся в скверном настроении. За стеной раздавались хорошо знакомые душераздирающие вопли. Значит, Сенька играет на своем компьютере в игру под названием «Пришельцы IX». Женя представил, как сын сидит в кресле, впившись взглядом в монитор, остервенело жмет на кнопки и пришельцы мрут в результате страшных ран, которые им наносит маленький киллер с пультом в руках. А перед тем как умереть, издают эти самые вопли.
Из ванной вышла жена. Она посмотрела на Женю долгим презрительным взглядом.
– Вчера мне было стыдно за вас, профессор!..
День был солнечным, но прохладным. Все были как-то при деле. Михаил Горбачев в Москве впервые употребил термин «перестройка», в Висконсине жарили гамбургер весом в две с половиной тонны, бегуньи из сборной СССР устанавливали действующий и поныне рекорд в эстафете четыре по восемьсот, в Перу происходило крупное землетрясение. Я сидел под окнами родильного отделения. Жена рожала Мишу. Она рожала его так долго, что я устал. Потом – это было без двадцати пяти девять вечера – какая-то тетка закричала из окна:
– Тебя Сашей зовут? Мальчик родился!
Я стрелой улетел на шестой этаж. Сестра набросила на меня белый халат, и я очутился в родильном зале. Жена сказала:
– Вот.
И махнула рукой в направлении врача. И только тогда я заметил, что врач держит в руках ребенка. Причем за ноги – вниз головой.
– Что ж вы так? – тупо спросил я.
Врач шлепнула ребенка по попе. Ребенок заорал. Миша до сих пор просыпается в плохом настроении.
– Так надо? – грозно спросил я у врача.
– Надо! – сказала она. – А ты иди отсюда.
Я поцеловал жену и вышел. Внизу стояли тесть и теща. У тестя в руках была банка датского пива. Открывая ее, я здорово порезался. Потом я позвонил матери и отцу, поздравив их со вступлением в новое качество. Потом – на работу.
– Ура! – сказал редактор. – Приезжай, обмоем. Ребенка надо обмыть, иначе он будет плохо спать.
– Завтра, – сказал я. – Обмоем завтра.
– Ну, смотри, – сказал он.
И как в воду глядел. Миша не спал первые восемнадцать месяцев своей жизни. Я ходил с ним на руках по балкону и пел ему песни. Некоторые его успокаивали. Тогда я осторожно, чтобы не разбудить жену, входил в комнату и укладывал его в кроватку. Он спал минут двадцать. Потом все начиналось сначала. Утром я уезжал на работу, а на вахту заступала жена. Ей было девятнадцать. Она была студенткой географического факультета университета и рассказывала Мише сказки про географию.
– Почему он так плохо спит? – тревожно спрашивал я жену. – Может, ты его днем пугаешь?..
...Мы были молодыми и беспечными родителями. Однажды в гостях мы забыли его на балконе. Ночью пошел сильный снег. В шесть утра жена разбудила меня и спросила:
– А где Миша?
Мы помчались на балкон. Он лежал в коляске, засыпанный свежим пушистым снегом и мирно спал. Во рту у него находилась соска, приклеенная лейкопластырем. Мы приклеили ее с вечера, чтобы она не вываливалась. Я схватил его за нос. Нос был теплым.
– Жив! – сказал я, и мы немедленно откопали сына.
С тех пор он спал нормально. Ел нормально он, впрочем, всегда. К соске был привязан сильно. Но однажды мы поехали на Азовское море и забыли соску в Риге. Он скандалил так, что заглушал рокот морского прилива, шум лимана, грозный шелест Дона и завывания ветра.
Среди ночи я нашел у соседей совершенно новую соску советского производства. От нее Миша с омерзением отказался. Ему нужна была своя, импортная. Через три часа Мила с воодушевлением дала ему по попе. Я хлопнул дверью и вышел на темный пляж. Я думал о том, что если успеть на утренний рейс из Ростова и позвонить тестю из аэропорта, то к вечеру я, возможно, и вернусь с соской. С этим планом действий я вернулся через пятнадцать минут: Мила и Миша спали, обнявшись. Соска была проклята и забыта.
Миша всегда был очень общительным ребенком. Он пел, танцевал, декламировал стихи и без проблем знакомился со всеми. В Италии он был любимцем эмиграции и местного населения. Каждый итальянец считал своим долгом купить ему мороженое. В ответ он исполнял песню «Джелато чоколато». Итальянцы плакали от смеха.
Тогда Миша начинал петь песню Бориса Гребенщикова «Сползает по крыше старик Козлодоев». Он пел почти как Гребенщиков – с придыханием и очень печально. Итальянцы, не понимавшие иронического текста, начинали плакать из жалости к маленькому «руссо эмигранто» и бежали в кофейню за булочками. Так что прокормить он себя мог.
Америка Мише сначала не понравилась. Он постоянно требовал возвращения на родину. Действительно, условия чикагского проживания разительно отличались от рижских. Долгими зимними вечерами он просился в Дагомыс, на Медео и, на худой конец, в Юрмалу. Школа имени Клинтона в Калифорнии не шла ни в какое сравнение с любимым детским садом. Впрочем, языковой барьер, как все дети, он преодолел легко. Много дрался, но дома был ласковым.
Вторую беременность мамы переносил тяжело. Копил деньги на аборт. В день рождения Даника на всякий случай перепрятал свои игрушки. Но вскоре успокоился, увидев, что Даник не проявляет никакого интереса к вещам материальным. Не хочу никого обидеть, но я еще никогда не видел настолько близких отношений между братьями, которых разделяет пропасть длиной в десять лет.
Миша – очень хороший и теплый сын. Семья и все, что с ней связано, – самое главное для него. Он надежный друг. Со своей системой моральных ценностей, которой могут позавидовать многие взрослые люди, считающие себя порядочными.
Конечно, у него есть недостатки и слабости. Например, он боится пауков. А также мух, жуков, клещей, улиток, комаров и всех прочих насекомых. Поэтому я очень удивился, когда он заявил, что идет в поход по горам штата Вайоминг с проживанием в палатках и без туалетной бумаги. Наличие в тех краях медведей, горных барсов и волков его не смущало. А вот пауки жутко страшили.
Поскольку среди этих сумасшедших он был самым здоровым, то его заставили нести рюкзак весом в 75 фунтов. Это максимально разрешенный вес багажа во всех основных авиакомпаниях мира. Миша носил его по сильно пересеченной местности.
Воду из горных озер он не пил, потому что она была недостаточно, по его мнению, чистой, а экологически чистую еду не ел, поскольку она была недостаточно вкусной.
В этих местах мало кто гуляет. Поэтому комары реагируют на каждое живое существо с дикой энергией и аппетитом. Иногда под одежду забирались также и пауки.
Днем было жарко, после обеда начиналась гроза, потом колотил град и наконец валил снег. Миша полз по вертикали с символической страховкой и тяжеленным рюкзаком, потому что знал, что на высоте комаров нет, а пауки дохнут. Комары действительно остались внизу, но зато появились медведи.
По ночам, лежа в мокрой палатке в промокших вещах, грязный и голодный, он слушал, как воют волки, сжимал в руке нож и писал политическое завещание.
Я читал этот дневник. Так пишут в последнюю ночь перед казнью люди, приговоренные к расстрелу. Мне и маме он признавался в любви. Данику давались указания ценить и уважать родителей, бабушек и дедушек и никогда, ни при каких обстоятельствах, не ездить в Вайоминг!
Но утром вставало солнце, и Миша снова тащил рюкзак на вершину. На восьмой день один из двенадцати бе зумцев что-то сломал. Все остальные жутко обрадовались и отважно вызвались обеспечить эвакуацию. Миша сказал, что он понесет раненого на руках. Вечером он позвонил нам в Майами и сказал:
– Мама, с днем рождения!
– Миша, – радостно закричала жена, – ты где?
– В Ривертоне, Вайоминг, – сказал Миша. – С меня хватит.
– Ты возвращаешься? – разочарованно протянула жена.
– Мама, я жив, – сказал он. – Хотя мог и не быть.
И я считаю, что он поступил верно. Потому что это чрезвычайно важно: отдать себе отчет в том, что поступаешь неправильно и найти в себе силы повернуть назад, чтобы не наделать глупостей и не наломать дров из-за упрямства, граничащего с безумием. Особенно, когда есть возможность встретить свой первый сознательный юбилей в кругу друзей и близких.
В твой день родились также Илья Репин – знаменитый художник-передвижник, французский писатель Ги де Мопассан, Нил Армстронг, американский астронавт, первым ступивший на Луну и баскетболист Патрик Юинг. Откровенно говоря, мне все равно, попадешь ты – как они – в какую-нибудь энциклопедию или нет. Потому что я уверен в одном: ты будешь хорошим человеком. Потому что ты уже хороший.
