– Вот этого мне как раз и не хватало более всего, – улыбнулся Он.
– Я серьезно, – сказала она. – Я не понимаю, из чего они сделаны.
– Они сделаны из меня. Я стою на горе из моих собственных ошибок. Оттуда все хорошо видно. Ошибок было много, и почти за каждой – сюжет. Я просто обнаружил в себе наглость записать их.
– Сколько лет мы не общались? – вдруг спросил Седой.
– Лет восемнадцать, – сказала Другая женщина.
– Странно... – произнес Седой.
– Странно?
– Кажется, что расстались только вчера.
– Это правда.
– Обидно...
– Что?
– Что это только кажется...
– Давайте за встречу?
Они чокнулись. Та, что пила водку с соком, помявшись, спросила:
– Те дни были страшные, да?
– Страшные, – ответил Он.
– Они были очень страшные и для нас, ты понимаешь?
– Конечно...
– А потом стало еще хуже.
– Понимаю... А потом стало лучше.
– Потом стало безразличней.
– Удивительно, – сказал Он, – мы не виделись действительно сто лет, нам есть что вспомнить из «до», и ужасно интересно о «после», а вернулись мы туда, где расстались.
– Разве это удивительно? – спросила одна из женщин. А другая добавила:
– Какое может быть «после» и какой смысл вспоминать «до», если были сто чужих лет?
– Давайте расслабимся, – предложил Он. – Если честно, я очень нервничаю, и водка меня что-то не берет...
– А помните, – сказала Женщина, на которую начала действовать водка (с соком), – как мы ехали из Барселоны в Малагу и остановились в Бенидорме, и по набережной – как в страшном кино – ездили старики в инвалидных колясках. Одни старики!
– Как мы сейчас?
– Нет, мы еще молодые. А там были одни старики... А потом ты приготовил какое-то умопомрачительное мясо...
– Это было в Нерхе. Мясо выбирал Лысый.
– А помнишь, – сказал Лысый, – как мы ходили Барселоне на футбол. Играли «Барселона» и «Реал», и рядом с нами взорвалась петарда.
– Помню, – сказал Он. – Только это было в Мадриде. Играли «Атлетико» и «Севилья». И петарда взорвалась не рядом, а на противоположной трибуне.
– Конечно, в Мадриде, – сказала Женщина с водкой и соком. – Вы поперлись на свой футбол, а мы с Милкой через весь Мадрид тащили твой дурацкий меч.
– Какой меч? – спросил Седой.
– Настоящий! Полутораметровый! – сказал Лысый. – Расскажи...
– Не расскажи, а напомни, – вставила Другая женщина. – Ты же знаешь эту историю про то, как он в Толедо купил меч...
– Я долго торговался с оружейниками, – начал Он, – а сторговавшись, обнаружил, что не хватает пятидесяти долларов. Вся группа давно ждала меня в автобусе. Я прибежал и попросил у Лысого полтинник. А Мила сказала: «Не надо. Зачем тебе меч?» – «Нужен», – сказал я. Лысый дал полтинник, а Мила сокрушенно сказала: «Вот вечно он так – купит и не пользуется!»
Они засмеялись.
– Точно, – сказал Седой. – Вспомнил.
Лысый брызнул водки в стаканы и сказал:
– Послушаешь нас, так вся жизнь в Испании прошла...
– Просто отсюда – хорошие воспоминания, – сказала Другая женщина.
– За хорошие воспоминания! – сказал Он. – Расскажите, как дети...
– Алена отпраздновала сороковник, – сказал Лысый. – Дом, двое детей, они же – внуки. Занимаются хоккеем.
– В дедушку... – вставила Женщина, у которой в стакане закончился сок.
– А муж? – спросил Он.
– Был, – ответила она. – Сейчас встречается с одним... Мужик вроде ничего, говорит, что и как мужик вроде ничего, но... В общем, одна...
– Юлик работает в Бостоне. Холостяк, – сказал Седой. – Алька в Чикаго.
– Как Мила? – спросила Другая женщина, помедлив.
– Отлично. В форме. Нам хорошо. Мы не знали, как будет, когда уйдут дети. Но когда они ушли, оказалось, что нам совсем неплохо.
– И нам хорошо, – она сделала большой глоток вина и посмотрела на Седого. – Флегматичное равнодушие. Правда, Седой, нам с тобой замечательно?
– Может, больше не стоит пить?
– Почему? Сегодня – такой замечательный день. Сегодня мы встретились с человеком, который считался нашим другом. И мы думали, что мы хорошо его знаем. А потом выяснилось, что мы его, оказывается, совсем и не знали. И очень испугались, что он сгорит в аду за свои моральные прегрешения. А он не сгорел... И она... Мы прожили нашу жизнь точно так же, только за кулисами, а они – на сцене. После долгих лет романов, объяснений, ожиданий, надрывных исповедей и отповедей, уходов, возвращений, приступов смирения и всепрощения они осознали причины прошлых проблем и не испытывали больше ни ревности, ни боли и твердо усвоили, что любовь и уважение бывают только взаимными, а все остальное – просто цепляние за иллюзии, на которое жалко тратить время. Скажи мне, я права?
– Права, – просто сказал Он.
Он начал уставать. Напрасно он пил эту водку. Она не заглушила, а только усилила боль. Лекарство осталось в отеле, да и нельзя его сейчас принимать... Чертов дождь!
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Кому нужна эта эксгумация дружбы?
Он сразу понял, что сморозил глупость. Но было поздно.
Они переглянулись.
– Я хочу спать, – сказала Другая женщина.
– Да, уже поздно, – заметил Седой.
– Разница во времени... – объясняюще добавил Лысый.
А Женщина, допившая водку, ничего не сказала, просто поморщилась, посмотрела на него и тут же отвела взгляд.
– Счет на мне! – сказал Он.
– Ну уж нет, – сказала она. И тихо добавила, наклонившись к нему:
– Я поняла, почему мне не нравятся твои книги... Потому что их написал ты.
Они расплатились и ушли, а он остался. Он сидел неподвижно, глядя на недопитые бокалы, и думал о том, что за столько лет так и не подготовился к одному из самых важных разговоров в своей жизни, несмотря на бессчетное количество репетиций. В то, что эта встреча обязательно состоится, он всегда верил, и только в последнее время стал немного сомневаться. Очень жаль, что все так закончилось, подумал он. Но по-другому, наверное, и не м огло ...
* * *
В тот вечер они решили лечь спать пораньше, и Мила заснула, как всегда, мгновенно, а он долго ворочался на узкой и скрипучей кровати, пока не провалился в полудрему. Там он увидел осеннюю пожухшую тропинку и пошел по ней. Вокруг блестели мокрые качающиеся листья, успокаивающе пахло хвоей. Тропинка вывела его на поляну, где стоял шатер. Негромкая музыка доносилась из-за белого шелкового занавеса. Вдруг ее заглушила барабанная дробь, и он очнулся. Так и есть – снова пошел дождь.
Когда-то ливень, барабанивший по карнизу, был для него лучшим снотворным. Сейчас он мешал. Он неслышно оделся и, осторожно ступая по прохладному паркету, вышел из номера. Портье, попивая кофе, сидел у компьютера.
– Простите, который час? – спросил он.
– Без пятнадцати одиннадцать, – быстро ответил портье. – Что вам угодно, сеньор?
– Мне угодно поужинать.
– К сожалению, кухня закрылась в десять часов, сеньор. Но прямо напротив отеля есть ресторанчик. Там вполне достойное меню.
– Спасибо за совет.
– Возьмите зонт, сеньор, – сказал портье. – Иначе вы вмиг промокнете до нитки. Вот он висит, на вешалке...
– Спасибо, – сказал он. – У вас хороший английский.
– Я учился в Калифорнии.
«Интересно, – думал он, – переходя дорогу, – для чего он учился в Калифорнии? Для того, чтобы стать портье в скромном барселонском отеле?»
А ресторан назывался, кажется, «El Rebujito de Moncho’s». Это был обыкновенный портовый кабачок, каких полным-полно в Барселонетте. В витрине, в россыпи ракушек, между якорем, морским буем и небольшим валуном, на брошенной рыболовной сети в неправдободобно огромных тарелках лежали образцы блюд. Прошла, наверное, минута с момента, когда затих колокольчик на дверях, но никто не появлялся. Внутри было тепло.
Наконец к нему вышел пожилой официант.
– Добрый вечер, вы открыты? – спросил он.
– Сеньор один?
– Один.
– Заходите.
– А если бы я был не один?
– Простите?
– Ничего...
– Я не очень хорошо говорю по-английски, сеньор. Вас будет обслуживать Хосе.
– Никаких проблем. Кстати, ваш английский, быть может, всего лишь чуть хуже моего.
– Сеньор разве не американец?
– Американец. С плохим английским.
– Ну, если вас устраивает, я с удовольствием обслужу вас сам. Меня зовут Эмилио.
– Мою жену зовут Эмили.
– И где ваша жена, сеньор?
– Спит в отеле напротив. Она устала с дороги, и мне было жаль ее будить.
– Ну и правильно. Если сеньору у нас понравится, он придет сюда как-нибудь потом со своей женой.
– Непременно.
– У нас здесь два маленьких зала. В одном сидит компания из четырех человек. Другой пуст.
– Не хочу быть один.
Было сумрачно и тепло. На столиках, покрытых белыми скатертями в крупную красную клетку, стояли стеклянные бочонки с приправами и корзинки с печеньем. На стенах висели произведения местных маринистов и целая коллекция часов с маятником.
В противоположном углу зала в полнейшем молчании ужинали две пары. Ему показалось, что они затихли, едва он вошел. Эмилио принес меню.
