Кларе представились магазин стандартных цен, и ее комнатка, и длинный-длинный путь, отделяющий Тинтерн от поселка сезонников в далекой Флориде.
– Я уж всегда на чем-нибудь да попадусь, – сказала она.
Лаури словно не услышал.
– Ты была просто девочка. Ровно ничего не смыслила. Прежде я за всю жизнь не сделал ничего такого, чем можно гордиться, чтоб приятно было вспомнить. Но я рад, что выручил тебя. А как я помимо этого живу, лучше не рассуждай, это тебя не касается.
– Меня не касается, – эхом отозвалась Клара.
– Почему ты всегда за мной повторяешь?.. Слушай, ты живешь в Тинтерне уже целый год. Ты не скучаешь по своим?
– Скучаю.
– Хочешь вернуться?
Кларе опять представилась кошка, издыхающая на дороге.
– Не хочу. Да я и не знаю, где они.
– У тебя нет никого, кроме меня, так?
– Мы дружим с Соней, и с Кэролайн, и с Джинни, ну, с Джинни Брустер, она замужем, и еще есть одна очень славная старушка…
– Но мужчины другого нет, так?
– В нашем магазине управляющий – мистер Пельтье, – хмуро сказала Клара.
– А, этот. Может быть, он к тебе пристает?
– Нет.
– Если кто-нибудь станет приставать, скажи мне.
– Бывает, едут мимо в машине и говорят всякое…
– Лишь бы не останавливались.
– А если я стану с кем гулять, ты что будешь делать?
– Ничего.
– А если с тобой?
Лаури засмеялся:
– Детка, этому не бывать.
– Ты сегодня вернешься к той девке, а она ни капельки не красивей меня, – сказала Клара. Она вдруг почувствовала себя совсем измученной и опустошенной.
– Сперва сотри долой помаду, – сказал Лаури. Честно говоря, ты с виду просто чучело. Прямо курам на смех. Юбки ты носишь чересчур в обтяжку. Ноги тощие. И руки тощие. И что ты выкамариваешь со своими волосами, отчего они тебе в глаза лезут, – это тоже курам на смех. А брови тебе, верно, подрисовала какая-то косоглазая подружка. Они у тебя неодинаковые.
Клара сердито засмеялась.
– Меня Соня причесывала, – сказала она. – Мне так нравится.
– Ну ясно.
– Устала я, – сказала Клара. – Прямо как старуха.
Не поймешь, какое человеку надо лицо.
Лаури довез ее до Тинтерна, остановил машину перед домом, где она жила.
– Зайдешь на минутку или сразу поедешь назад к той суке? – спросила Клара.
– Она не сука, она просто глупая.
– Может, кофе выпьешь?
– Ты не умеешь варить кофе.
– Так сам свари.
Они поднялись по темной скрипучей лестнице. В доме еще четыре комнаты сдавались одиноким жильцам.
– Рядом со мной живет такая славная старушка. У нее куча цветов в горшках. Только она больно много говорит. Как по-твоему, откуда она берет деньги?
– А ты откуда берешь?
– Которые от тебя, а которые зарабатываю. Только я тебе отдам, что задолжала.
– Ты мне ничего не должна.
– Нет, должна. И я все отдам.
Клара зажгла верхний свет. В комнате едва помещались кровать, карточный стол и кое-как сработанный комодик, по стенам Клара кнопками прикрепила картинки с водопадами и закатами. Всякий раз, когда Лаури переступал порог, Клара ждала, что он похвалит ее уютное жилище, но он хоть бы слово сказал.
– Она у меня новая. – Клара показала на маленькую приземистую лампу с круглым корпусом и с бантиками на абажуре. Корпус был размалеван ярко-зеленым и желтым, что должно было изображать цветущий луг, абажур – ослепительно-желтый. – Я ее взяла со скидкой в нашем магазине. Три доллара стоит.
Лаури шумно вздохнул – то ли насмешливо, то ли сочувственно.
Он сидел на краю кровати. Покрывало Клара пока еще не купила, только откладывала на него деньги, но постель была аккуратно застлана, подушка накрыта старательно расправленным розовым одеялом. На полу у ног Лаури лежал крохотный овальный коврик из чего-то мохнатого и очень розового. Лаури смотрел на него чуть дольше, чем надо бы.
– Он мне годится, когда холодно, а я босиком, – объяснила Клара.
Она покраснела от удовольствия. И неловко и радостно, что он здесь, ведь ему вечно недосуг у нее посидеть. Клара отошла в сторонку, оперлась на доску в углу, тут была ее кухня: маленькая раковина с пятнистым от ржавчины краном и доска на козлах, а на ней электрическая плитка. Над этим подобием кухонного столика висел огромный календарь с изображением младенца в обществе двух белых котят. Лаури перевел взгляд на занавески из мягкой ткани – белые в красную горошину, – потом на «портьеры» у входа, темно-зеленые в голубую полоску. Пол был немного покатый. Клара постелила кое-где коврики. Но открытого места почти не оставалось, все занимала мебель: койка, ночной столик (это была голубая картонка из-под какого-то товара), туалетный столик (еще картонные коробки, на них положена доска, и все прикрывает пышная розовая юбка), карточный столик, единственный стул. Лаури глядел, глядел на все это и наконец улыбнулся.
– Мне тут нравится, – сказала Клара. – Тут очень мило. У меня раньше никогда не было своей комнаты. А когда ты поведешь меня к себе?
– Зачем?
Клара засмеялась:
– Хочу поглядеть, как ты живешь.
– Лучше не смотреть.
– А почему?
– Тебя это, пожалуй, не развеселит.
– Я почта все время веселая, – запротестовала Клара. – Просто сейчас в машине мне… мне стало худо. А иногда Соня остается у меня ночевать, и мы с ней разговариваем… и читаем всякое…
– Что же вы читаете?
– Ну… вроде этого. – Клара показала какой-то комикс. – И она читает вслух из журналов рассказы про любовь. Я-то их еще не очень хорошо читаю.
– Почему?
– Больно трудно.
– А ты не собираешься научиться читать?
– Если ты будешь меня учить…
– Когда я пробую тебя учить, ты ведешь себя как дурочка. Не умеешь сосредоточиться.
– Теперь я не буду дурочкой. Это прошлый год я дурила, ты тогда страх как разозлился. А теперь я на целый год старше.
– Лучше пойди в школу.
– Я уже не маленькая.
– В магазине знают, сколько тебе лет?
– А ты им, что ли, говорил, что мне семнадцать? Я ж знаю, до шестнадцати школу бросать не велят, а тут ко мне никто не пристает… А почему мне нельзя поглядеть, где ты живешь?
– Твои родители читать не умели, так?
– Ну ясно, – хмуро сказала Клара.
– А братья и сестры?
Клара пожала плечом, в точности подражая Лаури.
– Если не хочешь остаться такой, как твои родные, научись читать. В следующий раз, когда приду, я тебе кое-что принесу.
– А когда ты опять придешь?
– Не знаю.
– Правда не знаешь? Потому что я…
– Я же сказал, не знаю.
Клара покорно отвернулась, достала кофейник и чашки. Лаури поднялся и отстранил ее.
– Я сам сварю, – сказал он.
Клара стала позади него, обвила его руками за талию.
И прижалась щекой к его спине, но лицо ее оставалось серьезным: она слушала, как бьется его сердце.
– Почему мне нельзя посмотреть, где ты живешь? – сказала она. – А знаешь, мой папка один раз убил человека.
– Ты мне уже говорила.
– Лаури, а я правда тощая?
– Только руки и ноги тощие.
– Значит, я тебе не нравлюсь?
– Конечно, нравишься.
– В журналах на картинках все женщины тоненькие…
– Это что, духи так пахнут?
– Ага, духи… немножечко.
– Слишком крепкие.
– Они хорошие, они из нашего магазина.
Лаури промолчал. Клара выпрямилась и стояла у него за спиной. Потом сказала:
– Мне очень нравится там работать. Большое тебе спасибо, ты меня так хорошо устроил. А вот Соне там не нравится. Все как есть не по ней. Соня мне одалживает бусы и всякие вещички, и я ей тоже. Мы с ней настоящие подруги.
– Соня – это та, у которой мать со странностями?
– Да-а, наверно. Она и правда вроде странная.
– А не сумасшедшая?
– Ну, я не знаю… Она и не глядит, что Соня делает, ей все равно. Соня что хочет, то и делает. У нее есть дружки на алебастровой фабрике. А Кэролайн, знаешь, мы думаем, Кэролайн собирается замуж… он служит на большой ферме, ну, в том конце долины.
– На ферме Ревира?
– Да, Он там служит, он может заработать кучу денег. Он возит Кэролайн на автомобильные гонки. Мы думаем, они поженятся.
– Эти духи слишком крепкие, прямо воняют. Ты что, сама надушилась?
– Только за ушами немножечко.
– Запах такой, что хоть насекомых морить.
Лицо Клары окаменело.
– У меня насекомые не водятся, – сказала ока.
– Ладно, ладно, я знаю, что не водятся.
– Не водятся и не водились, сроду не водились, – сказала она; вши у нее когда-то были, и от горечи этого воспоминания даже голос сел.
– Детка, я же вижу, у тебя здесь очень славно и чисто. Очень чистая комнатка, – сказал Лаури и потрепал ее по плечу. – Когда ни придешь, у тебя всегда чистота.
Клара слабо улыбнулась:
– Ну да… что ж… я всегда любила, чтоб было чисто. Всегда и полы мыла, и посуду – что при мамке, что при Нэнси…
– Ты очень чистоплотная девочка.
– Вон у меня под раковиной какой большой, хороший таз. Я в нем вся могу мыться, только осторожно. Видишь, какой?
