«Красняк» ловили каладами — это было, ничего не говорю. Но кто его тогда не ловил? Все ловили. Да и «красняка» вот так было, — он провёл большим пальцем по шее. — Его же браконьеры не выгребали сетями, как сейчас, элетроудочками не глушили.
— «Красняк» — это что? Осетры?
— Да, осетры. Ну, ещё белуги и севрюги. Их всех у нас «красняк» называют. На Каспии знаешь рыбы сколько! Одних промысловых только: и «красняк», и сельдь, и килька, и жерех, и кутум, и белорыбица. Раньше ещё лосось водился, да выловили всего. Сто лет уж не слыхал, чтоб ловил его кто-то. Я по многим морям ходил, но столько рыбы как у нас, нигде не видел.
— Я по рыбалке не спец.
— Да я так говорю. Просто обидно, понимаешь. Обидно! — и дядя Мага, выдохнув, горестно взмахнул руками.
— Что обидно? — спросил Лебедев машинально.
— Да всё! По б… всё стало! — дядя Мага матерно выругался. — Я же здесь, на море вырос. С детства на море. В пять лет плавать уже умел. По воде плавать для меня — как по земле ходить. Я и сейчас за горизонт спокойно заплыву. Когда призывали — во флот хотел. Даже в военкомате просил: мол, отправьте меня на флот. Так и получилось. Во Владивостоке три года «срочку» служил. По Тихому океану ходили, по Индийскому. В Атлантике были. Я на гидрографе, на корабле-разведчике сигнальщиком был. Остались ли сейчас такие — не знаю. Раньше были. Мы на базе форму носили, а в море выходили все в гражданке. По всем морям ходили, по трём океанам. Я много чего видел. Штормы видел десятибалльные, цунами у Филиппин видел — огромное, вон как тот дом, — дядя Мага неопределённо махнул рукой в сторону портовских строений. — Жару на экваторе видел. То, что у нас тут летом, говорят, жара — так это не жара совсем. Вот там жара! Знаешь, в полдень на палубе: на море штиль полный, солнце в зените стоит, а мозги в голове плавятся, закипают, как суп в кастрюле. Акул видел. Наши пацаны как-то с камбуза кусок мяса стащили и им за борт бросили — так они за судном ещё сутки плыли. Как ни глянешь на море — так вот они, плавники ихние треугольные, воду режут, аж пенится она! Китов огромных видел — как они из воды выпрыгивают. А альбатросы. Ты видел когда-нибудь океанских альбатросов? Чайки наши — воробьи по сравнению с ними.
Дядя Мага снова вздохнул и плюнул. Потом посмотрел на Лебедева насмешливо:
— Ты что думаешь, только вы сейчас — вояки? Думаешь, в наше время мы только палубу драили? А мне ведь тоже пострелять пришлось.
Он замолк на мгновение, глядя на море.
— Пришлось, — повторил он тише, с задумчивостью. — В боевых операциях против ЮАРовцев участвовал, в Намибии. Сам видел, как наш спецназ морской пехоты ихних часовых снимал: подкрадывались с сзади, одной рукой рот зажимали, а второй глотку резали, — дядя Мага резко взмахнул кистью руки в воздухе, изображая чирк ножа по вражескому горлу. — Чирик так — аккуратно. Часовой не пикнет, мешком под ноги валится. Или рот зажмут — и нож в почку. Тянут человека назад, на лезвие всей тяжестью насаживают.
Он приглушённо закашлялся, словно у него запершило в горле.
— Я много чего видел, — продолжил он, растягивая слова. — В Индийском океане, на Андамандских островах лепрозорий был. Знаешь, что такое лепрозорий? Это где больных проказой содержат. Типа резервации, чтобы жили изолированно и других не заражали. Для них тамошние власти отдельный остров отвели. А мы по соглашению с индусами должны были туда медикаменты доставить. Гуманитарную помощь, как теперь по «ящику» говорят. Острова ведь эти Индии принадлежат. Вроде, даже штатом считаются. Хотя, хрен знает — может, и не штатом вовсе! Короче, не важно. Подошли мы к острову. Он маленький совсем: километров шесть в длину, полтора — в ширину. Бухты нет. Встали просто на якорь в полумиле от берега. Командир выстроил всех и говорит: так и так, вот вам шлюпка моторная, да лейтенант с мичманом в придачу. Мешки с лекарствами надо на берег доставить, там выгрузить — и немедленно назад. С местными никаких контактов. Если кто до прокажённого дотронется, то на корабль назад не возьмём, на острове оставим. Меня в эту команду и определили. Автоматы всем выдали на всякий случай. К берегу подходим на «моторе», а прокажённые нас уж завидели и бегут со всего острова. Мы им руками машем — уходите, мол. А им по фигу. Выстрелами в воздух пришлось отгонять. Глянул я на них — это ж вообще ужас! Все оборванные, шелудивые, с гноящимися ранами. У одного глаза нет — только чёрная гнилая яма вместо него, и в слизи ещё вся. У другого пальца нет. У третьего нос провалился — в чёрных струпьях две дырки раздуваются. Мы мешки с медикаментами на берег покидали и назад хотели. А лейтенант говорит: нет, тащите дальше к деревьям, а то здесь приливом смыть может. Хотя, какой, на хрен, прилив днём! Но приказ есть приказ. Потащили мы мешки к этим пальмам, а до них метров сто. Разложили всё там и только назад собрались, как прокажённые лекарства увидели и прямо озверели. Орут чего-то там на своём и прямо на нас прут толпой. Их там человек сто было. Мы к шлюпке отступаем, а они напирают. Совсем ошалели. В воздух стреляем — им по фигу. Прут, и всё! Их морды гниющие уже метрах в десяти от меня. Знаешь, как сейчас в фильмах ужасов показывают монстров всяких, так и там монстры были, только наяву. А ещё потом, когда фильм «Вий» смотрел — знаешь, старый такой, с Куравлёвым и Натальей Варлей — всё этих прокажённых вспоминал. Один к одному! Лейтенант наш растерялся, кричит чего-то. Но там гвалт такой, что ни хрена не слыхать. Тут мичман и заорал: «Огонь! Огонь на поражение!» И первый по ним очередь из «калаша» дал. Если бы он личный пример не подал, то хрен бы кто из нас выстрелил. Ведь перед нами безоружные всё-таки были, да и больные, к тому же, а мы — матросы советские, мальчишки вчерашние. Это сейчас уроды пошли — только дай им над человеком поизмываться! Как телевизор ни включишь, только и слышно: того убили, там взорвали. А тогда — ни-ни! Мы другие совсем были, понимаешь? Нас воспитывали иначе. Но приказ отдан. Мичман стреляет. Прокажённые падают. Я тоже автомат поднял. Смотрю — прямо на меня баба прёт. И ребёнок у неё на руках маленький. Там ведь среди них и женщины были, и дети. Лицо всё в язвах, а ребёнок нормальный вроде, только чёрный совсем. Ну, я и выстрелил. Целил ей в плечо, а попал ребёнку прямо в голову. Я ж третий раз тогда из автомата стрелял. А первые два — на стрельбище, на базе ещё. Смотрю, у ребёнка из затылка кровавый ошмёток вырывается — и женщине прямо в грудь. Это пуля, значит, на вылет прошла. Её аж на метр назад отбросило. Упала и лежит, не двигаясь. Ребёнок — само собой, голова прострелена. Оба готовые, значит. Прокажённые залегли все. Лежат, лица в песок уткнули, руки к нам простирают, завывают чего-то на своём языке. А мы к шлюпке, и ходу. Потом смотрю, они мешки наши разодрали все и из-за лекарств драться на берегу начали. Вот так вот было. А та женщина с ребёнком мне потом каждую ночь снилась. В холодном поту просыпался, с криком. ЮАРовские часовые зарезанные вот ни разу не приснились. Хотя тоже как подумаешь: минуту назад живые были, ходили, зубы скалили, перекликались между собой, здоровые такие, откормленные буры. А тут — раз! И мёртвые! И лежат в траве в луже кровищи. Но нет, не снятся. А вот женщина — та сниться. Я понимаю — врага бы в бою убил. А тут — женщина прокажённая, да ребёнок ещё. Хотя, что делать было? Выбор-то невелик. Не убил бы, на острове б оставили. И сейчас бы там гнил ещё, наверное, — дядя Мага вздохнул виновато и потупился.
— Ж-жуть! — Лебедев, поёжившись, заметно вздрогнул. — Ну и истории ты травишь.
Пожилой моряк откинулся назад и похлопал себя по карманам куртки, ища зажигалку. Но тут же вспомнил, что её нет, приглушённо чертыхнулся и сказал:
— Слушай, капитан, по сто грамм хочешь? Тут рядом пивная есть неплохая. Не смотри, что там калдыри собираются. Зато водка хорошая, не палёная. Отвечаю. И стоит недорого.
— Кто собирается? — не понял капитан.
— Калдыри. Слова такого не знаешь? Так в России не говорят? Алкаши, значит, по нашему.
Выпить Лебедев был не прочь. Но служа на Кавказе, он приучил себя никогда не доверять местным до конца. А, кроме того, было стыдно сознаться, что у него совсем нет денег.
— На службе не пью, — бросил он поспешно, с фальшью.
— Да ладно, если б ты на службе был, то сейчас не сидел бы здесь, не спал на пляже. У тебя ведь выходной сегодня? — моряк сощурился с хитрецой, как будто хотел сказать: «Знаю, капитан, о чём ты сейчас подумал. Подумал, что я тебя — доверчивого лопуха из России — напоить хочу, а потом зарезать, или чеченцам в рабство продать? Не бойся, я не из таких».
— Извини, но мне правда в часть уже надо. Засиделся я тут, — выдержав взгляд, ответил Лебедев решительно и встал.
Дядя Мага, помедлив, нехотя, с кряхтением поднялся тоже.
— Ну, надо — так надо, — произнёс он разочарованно, немного поморщив лицо. — Служба — понятие круглосуточное, как говорится. Удачи. И больших звёзд тебе, капитан! Служишь-то в каких войсках, забыл спросить?
