– Ни.
– А как нужду справлял?
Бондарчук стыдливо молчал.
– Эх, Стёпа, Стёпа, – с сожалением покачал головой Зона, вызвав у остальных улыбки. – Не завидую я тебе. С таким характером тяжко будет тебе в жизни. Погоняла ты, конечно, своего не имеешь? Да?
– Так.
– Что ж… будешь Стёпкой Тормозом. Понял?
Степан молчал. Зона поманил его к себе пальцем, ударил здоровенным кулаком в грудь. Степан кувыркнулся на соседнюю койку.
– Степан, – сказал Зона строго, – когда я спрашиваю, нужно отвечать. Понял?
– Зрозумив.
После прихода «шнэксов» жизнь в палате стала весёлой.
Зона заставлял молодых танцевать друг с другом, делать приседания, держа на вытянутых руках табуретку, бегать в столовую за хлебом и чаем, «сушить крокодила» («шнэкс» забирался на кровать, упираясь ногами в дужку кровати, руками держась за другую, висел в воздухе минуту, пока хватало сил).
Пильчуку воображения на проделки никогда не хватало. Он, как обезьяна, повторял всё то, что требовал от «шнэксов» Зона, зато бил Пильчук молодых по малейшему поводу. Бил он всегда кулаком по груди, но не прямым ударом, а рубящим, от себя. Дробышев на своём коротком веку видел много ударов, но Пильчук был в высшей степени оригиналом.
То и дело Пильчук погонял:
– Шнэксы, сигарету мени… швидко!
– Шнэксы, лижко расправыты… швыдко!
– Шнэксы, карты сюды!
– Шнэксы, казку мени швыдко!
В санчасть прибыло ещё два «шнэкса», больные чесоткой. Их положили в отдельную палату. «Деды» их не трогали, опасаясь заразиться.
Прибыл ещё один молодой «дед» из роты охраны – Борис Хомутинников. Сослуживец Зоны по роте охраны. Он был призван из Енакиево Донецкой области.
Однажды вечером «деды» захотели выпить. Они предложили Дробышеву и Николаеву. Скинулись деньгами, на две бутылки водки.
– Бахмача с Тормозом посылать бессмысленно, – сказал Зона. – Они не знают, где баба Аня живёт. Деды, понятное дело, за водкой не пойдут. Срок службы не тот. Так что, господа черепа, решайте, кто из вас гонцом пойдёт?
– Давайте я схожу, – предложил Дробышев. – Только пусть Бахмач со мной пойдёт. Он должен знать точку. На будущее пригодится.
– Что ж… давайте, – согласился Зона.
…Гонцы вернулись с водкой. Вошли в санчасть без приключений. Пронесли бутылки в палату, спрятали под подушками.
После отбоя палата «бухала». «Шнэксам» водки не давали.
– Вам по сроку службы не положено, – говорил Зона, разливая водку по кружкам.
А потом, когда водка закончилась, Хомут с Пильчуком жестоко избивали молодых. Злоба их была бессмысленна. Агрессия, вызванная водкой.
Зона молодых не трогал. Он лежал на кровати, равнодушно глядя на то, как Хомут и Пильчук били «шнэксов».
Среднего телосложения, смуглый, с вытянутым подбородком, Хомут наносил удары в грудь кулаком зажатому в углу Стёпке Тормозу. Хомут с самого начала его невзлюбил. Цеплялся к нему по малейшему поводу.
Стёпка ходил по санчасти затравленно. На груди у него были крупные синяки.
Он боялся войти в палату и, порой, вечерами прятался на лестнице, у чердака. Но Хомут, заметив этого, жестоко избил его.
– Ты что, сука? Ты шо самый умный?
Зона сказал:
– Стёпка, ты сам виноват. Чего ты ныкаешься? Санчасть маленькая. Здесь спрятаться негде. Тем, что ты ныкаешься, ты ещё больше злишь нас. У тебя всего два выхода: либо покончить с собой, либо выписаться из санчасти. В любом другом случае тебе придётся нас терпеть.
– Я убью тэбэ, мразь! – крикнул Пильчук, кидаясь на Стёпку.
Но Зона остановил его.
– Не надо. Не трогай… А то он и вправду наложит на себя руки. Мне такого конца на хрен не надо. Итак, три года за дезертирство светит. Еще пятерку за доведение до самоубийства накинут.
– Зона, а когда тебя загребут? Не слышно? – спросил Хомут.
– Как гипс снимут, сразу на СИЗО увезут.
– А гипс когда?
– На этой недели обещали.
– И шо ты думаешь? Снова бежать?
– А-а… смысла нет. Всё равно поймают. А мне, по ходу, на роду написано: в каземате гнить. И погоняло вполне подходящее…
– Я тебя, братан, не пойму. Чего ж ты тогда три недели назад с казармы рвануть пытался?
– А хрен его знает, – пожал широкими плечами Зона. – Думал, выгорит рывок. Не выгорело. Значит, судьба такая. Сказано ж: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.
– Весёлый ты человек, Зона. Удивляюсь тебе, – с улыбкой говорил Хомут.
– А чего грустить? Один раз живём, поэтому надо брать от жизни всё. А грустить к чему? На свете итак не всё совсем в порядке. Главное на это не особо обращать внимание. Не грузись, Борян, и всё будет пучком, – сказал Зона в дверях палаты. Он собирался к свой любовнице.
Как-то днём, когда «шнэксы» ушли на процедуры, Зона, подозвав к себе Хомута, тихо сказал:
– Борян, совет тебе дам. Чисто по-дружески. Поменьше цепляйся к Тормозу. Не нравится он мне. Либо он шакалам на тебя стуканёт, либо действительно, не дай бог, на простыне вздёрнется.
– Не вздёрнется. Он у меня всё время на виду.
– Ладно, я тебя предупредил. А ты уж думай… У тебя своя башка на плечах.
В тот же день с Зоны сняли гипс, и его увезли под конвоем. Без него жизнь в палате стала скучнее. Хомут, вняв его совету, перестал бить Стёпку. Зато всю свою злобу перенёс на Басмача.
Однако через два дня в санчасти произошёл случай, после которого Басмача зауважали.
Дело было так…
После Отбоя его послали за водкой. Санчасть была закрыта. Ключи находились у медсестры.
В этот день выпало дежурство Веры Петровны. Сидя у себя в комнатушке, она читала любовный роман. Дверь её была приоткрыта, и сумрак коридора рассекала полоса света.
Басмачу пришлось спускаться со второго этажа на связанных между собой простынях. Спустился он нормально. Сбегал к тёте Ане. Без приключений вернулся к санчасти, подошёл к окнам палаты. Ему скинули конец «лестницы». Басмач привязал к ней бутылку. Бутылку затащили на верх, а потом скинули конец простыни.
Дробышев, Бутка и Хомут держали простынь. Басмач поднимался. Он почти уже залез наверх, но тут один из узлов развязался…
И Басмач упал на снег.
– Ну шо там? – свесившись с подоконника, спросил его Хомут.
Басмач поднялся. Лицо его было перекошено от боли.
– Кажись, руку сломал, – сказал он, задрав голову.
– Во, бл…, – выругался Хомут. – Это ещё не хватало.
Надо было что-то делать. Басмача каким-то образом надо было затаскивать в санчасть. Дело было подсудное…
Все, кроме Степки Тормоза, спустились на первый этаж, в мужской туалет.
Благо, к тому времени Вера Петровна, закрыв дверь и потушив настольную лампу, легла отдыхать.
Окна в туалете были наглухо забиты гвоздями.
– Нужна газета, – сказал Хомут.
Бутка сбегал наверх за газетой. Хомут, смочив её под краном, наклеил на стекло. Выбил кулаком. Звука почти не было слышно. Также выбили два других стекла.
Дробышев с Хомутом спустились на землю. Подняли Басмача. Пильчук с Буткой втащили его в туалет.
Всей толпой осмотрели руку. Она опухла. Подозрения на перелом утвердились.
Тихо вернулись в палату. Стали вести совет, как быть.
Свой вариант предложил Басмач.
– Пацаны, а давайте я сейчас выйду из палаты под предлогом в туалет захотел. На лестнице я, типа, поскользнусь и упаду. Закричу. А на мои крики прибежит Петровна.
– А вдруг не выгорит? – усомнился в предложенном плане Хомут.
– А що в цэй ситуации ще можем зробыты?
– Басмач, дело говорит, надо попробовать, – поддержал Дробышев.
План Басмача удался. Он грохнулся с лестницы на площадке, между первым и вторым этажами. Заматерился. К нему на крики снизу прибежала Вера Петровна.
Из палаты повыскакивали ребята.
Все разыграли искреннее удивление и сострадание к пострадавшему.
Пильчук с Хомутом на руках спустили Басмача на первый этаж, в процедурную. А медсестра, осмотрев руку, убедилась, что здесь самый что ни на есть закрытый перелом, велела Дробышеву сбегать за водителем «сокрой».
Дробышев, наспех одевшись, сгонял к своей казарме, забежал к дежурному по части, объяснил ситуацию.
Дневальный поднялся в БАТО, в первую транспортную, разбудил Сидора, водителя машины санчасти.
Басмача увезли в травматологию.
Утром его привезли назад. На руке у него был наложен гипс.
Басмач десятый раз рассказывал всем, что он чувствовал, когда упал с простыней, а второй раз, когда имитировал падение, перестарался, и упал ещё раз на поломанную руку, о том, как его просветили рентгеном, как накладывали гипс.
…После этого Басмача «деды» не трогали. Они общались с ним на равных, звали его к столу, когда пили.
Стёпка Тормоз, не в силах выдержать издевательств, досрочно выписался из санчасти и ушёл обратно в «карантин». На днях у них должна быть Присяга.
