Глава 37
Дробышеву очень понравилось лежать в санчасти, и он с удовольствием провёл бы здесь ещё пару дней, но как-то вечером к нему пришли нежданные гости – Куриленко и Арбузов.
– Слышь, Дробь, погонял лафу, и хорош! – сказал Рыжий. – Завтра я тебя наблюдаю в казарме. Меня из-за тебя на дембель не пускают. Ты меня понял?
Делать нечего. Дробышев выписался.
Куриленко в тот же день отпустили домой. Навсегда. Это был последний «дед» Дробышева.
Куриленко за Дембель хорошо «проставился», дав Арбузову и Пуху деньги на водку.
– Выпейте, пацаны, за моё здоровье…
– Давай, братан, держись! – обнял его за шею Арбузов. – Напиши, как приедешь.
– Ладно.
– Счастливой дороги, – сказал Пух и тоже на прощанье крепко обнял земляка.
Куриленко, взяв сумку, вышел из кубрика.
Дробышев провожать его не пошёл. Он не любил Рыжего и держал на него злобу. Но с его увольнением почувствовал сильное облегчение. Теперь служить будет намного легче.
…Найда со Штырбой постепенно входили в роль сержантов. Они то и дело покрикивали на солдат, особенно, стараясь выслужиться перед старшиной или ротным. За это их за глаза называли «рвачами». Штырба и Найда об этом знали, но их эта роль вполне устаивала.
Вдовцова поставили на должность командира отделения ГСМ, но звания младшего сержанта пока не присваивали. Иван же по этому поводу был абсолютно спокоен. Конечно же, ему было приятно получать сержантскую зарплату. «Присвоят, так присвоят, – думал он. – Я никуда не спешу».
Вербин же ходил красным от зависти. Он думал, что после увольнения Ржавин на должность командира отделения ГСМ поставят именно его, Вербина, но капитан Лукьянов, посоветовавшись с прапорщиками, ходатайствовал перед командиром РМО о назначении Вдовцова. Лукьянов совершенно не подозревал о том, что сильно обидел Вербина. Ведь этим летом Вербин добросовестно вкалывал у него на даче, строя гараж.
Вербин до армии закончил строительный техникум; не отрываясь от учебы, успел поработать на «шабашках» в Кировоградской области. Он умел класть кирпичную кладку, штукатурить под «шубу» и под «маяки», врезать стёкла в оконные блоки, а также многое другое.
«Какого хера я пахал на тебя, сука!» – со злобой думал он о Лукьянов. – Ладно, если б это был служебный гараж, но я ж, сука, на тебя, на тебя пахал, мразь!»
Вербин пытался скрыть своё чувство от роты, но сослуживцы быстро заметили, что происходит у него на душе.
Арбузов тут же начал его поддевать.
– Шо, Бебик, зря жопу рвал. Перед Злободяном и Лукашом. Один хрен Ванька командиром поставили. Вот так, братан, часто в жизни бывает. Кто не работает, тот ест.
– Почему? Ванёк работает, – вмешался за товарища Дробышев.
– Ну, это я так… для красного словца, – широко улыбался Арбузов. – Пацаны, а давайте походатайствуем перед Тараканом всей ротой, чтоб Бебику повесили на погоны по «сопле». Старший солдат Вербин, разрешите обратиться! Рядовой Арбузов по Вашему приказанию прибыл!
Лицо Вербина покрылось багровым оттенком. Он душился от злобы. Ему хотелось врезать зубоскалу по морде, но Вербин не решался.
Кубрик содрогался от хохота. Катался по кровати Пух.
Лицо Арбузова расплылось в сияющей улыбке.
В ту ночь Пух с Арбузовым злостно подшутили над Вербиным. Ночью, когда тот безмятежно спал, неугомонные весельчаки пришили ему на погоны по одной лычке – «сопле».
Утром на подъёме Вербин оделся, не заметив, что его «произвели» в ефрейторы. Во многих воинских частях Постсоветской Армии считалось в западло быть ефрейтором. В солдатских блокнотах у многих пестрела поговорка: «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора».
Вскоре пришёл Нытик. Построив роту, он заметил, что у Вербина ефрейторские погоны.
– Бэбик, и давно ты в старших солдатах ходишь?
Вербин поначалу не понял вопроса. А когда заметил на своих погонах тонкие «сопли», с гневом сорвал их.
Коридор сотрясался от смеха. Это ржало РМО. Из других кубриков повылезали любопытные солдаты, посмотреть, над чем же так смеётся эрмеошники.
Вербин стоял красный, как рак, и глупо улыбался.
Вечером в столовой, во время ужина, к нему подошёл младший сержант Бардовский (Пупс надавил на командира 2 ТР, чтоб Бардо поставили командиром отделения), приложив руку, чётко отрапортовал:
– Товарищ старший солдат Бэбик, младший сержант Бардовский по вашему приказанию прибыл!
– Порцию мне, – подыгрывая ему, лениво и важно бросил Вербин.
– Шо, – раскрыл рот от удивления Бардо. – Бэбик, моё старое больное сердце. Ты, наверное, давно тумаков не получал?
– Бардо, ты сам не далее как неделю назад старшим солдатом был, – заметил Вербин.
Действительно, Бардовский ещё в сентябре приказом командира части получил звание старшего солдата (это его поддел Пупс), но не пришивал «лычек», а ходил рядовым.
– Неважно кем мы были в прошлом. Важно кем я есть в настоящем, – самодовольно ответил Бардо.
Дробышев сидел вместе с Вербиным, Арбузовым и Вдовцовым за одним столом. Его выводил из себя Бардо. Сергей твёрдо для себя решил, при первом же представившимся случае он разобьёт ему морду.
Заметив мрачное лицо Дробышева, Бардо весело спросил:
– Дробь, шо такой хмурый?
Дробышев, стиснув зубы, молчал.
Хлопнув по плечу Арбузова, Бардо сказал:
– Базар к тебе есть. Пойдём, потрещим…
После увольнения рядового Куриленко старшина РМО вздохнул свободнее. Теперь у него в подразделении почти не оставалось солдат, стоявших к нему в оппозиции. Весь призыв Найды и Штырбы был у него под контролем. Призыв был послушный. Все они, за исключением Пуха, были «его людьми». Они попали в РМО только после его согласия.
Прапорщик Коломиец лично изучал дела новобранцев, а потом с каждым солдатом проводил индивидуальную беседу. Будучи от природы неплохим психологом, Коломиец буквально с первого взгляда на солдата понимал, кто есть кто, и редко когда ошибался.
Разглядывая впервые рядового Штырба, скромненько присевшего на табуретку и неуверенно поглядывавшего на стол, старшина подумал: «Хлопец из боязливых. Цэ файно. Цэ дуже файно… Таким легше керуваты. Цэ мени на руку… Так, подывимось, – размышлял Нытик, изучая личное дело рядового Штырбы. – Отец – старший инженер колгоспа… Так… Яремчский район…»
Старшина тут же в уме высчитал километраж до родины солдата. «Цього хлопця весь час можно буде до дому дня на два-тры видпустыты.. А там, дывысь, вин с дома сметанки привезе, олии, сала, инструмент який… Такого трэба браты з руками та ногами…»
– Батько твий напэвно маэ выхид на инструменты?
– Нэ зрозумив, – нахмурил брови Штырба.
– Я кажу, мени фарба нужна. Лак. Линолеум.
– О, цэ можна, – посветлев лицом, радостно и быстро заговорил Штырба. – Цэ можна. Що трэба?
Почти точно также старшина отобрал других кандидатов: Найду, Ротора, Чупруна, Оливця и остальных солдат.
А вот Пух оказался не «его человеком». Пух попал в РМО, благодаря капитану Иголке. Здесь сыграли роль два момента. Первое: Пух уже до армии имел два года водительского стажа. Второй момент: он был из Одессы.
– Земляк в какой-то степени, – улыбнулся ротный.
– Не понял? – навострил уши Пух.
– Я говорю, сестра у меня двоюродная там проживает… в Ильичевске… Слыхал?
– Естественно. Кто ж не слыхал Ильичевска? Я там на турбазе отрывался пару раз…с девчонками…
– Девушек любишь?
– А кто ж их не любит, товарищ капитан? Если в моем возрасте не любить девчонок, то это, пардон, со здоровьем не во всем все в поряде…
– А водилой работал где?
– На станкостроительном… начальника цеха возил. Завод имени Сергея Мироновича Кирова! – пафосно заявил Пух. – Главный завод в Советском Союзе по проектированию и выпуску координарно-расточных станков…
– Ладно, ладно, – осадил болтливого солдата ротный. – Потом о свом заводе расскажешь… сейчас мне некогда…
…Кроме Пуха, «людьми ротного» оказались Арбузов, Вдовцов и Вербин.
Уволив Куриленко, Нытик вздохнул свободнее. Рыжий был последним солдатом, лично видевшим, как старшину, молодого желторотого прапорщика, впервые прибывшего в РМО, унижали старослужащие – «деды» самого Рыжего.
Коломиец, отслуживший в своё время в знаменитой Таманской дивизии, был очень удивлен, когда впервые осенью 1993 года зашёл на территорию и увидел расхлябанных, неряшливых солдат. Он был поражен, когда зашёл в кубрик РМО в половине седьмого утра и увидел, что большая часть солдат лежит в койках и не думает вставать. Трое «шнэксов» – Куриленко, Ржавин и Стецко – носились по кубрику как угорелые. Один с веником, другой с тряпкой, третий с полотёром. Они наводили уборку. А в это время другие расслаблялись, и некоторые даже имели наглость в койках курить, лениво и вальяжно сбивая пепел на пол. Такого разложения армейской дисциплины Коломийцу еще не приходилось наблюдать.
