– Короче, слушайте сюда… Спору нет…. Вас больше… Воевать с превосходящими силами я не намерен. Сегодня же в ночь перехожу на диверсии… Вариант первый: ночью кидаю кому-нибудь из вас на рожу подушку и сажусь сверху сам. Во мне весу – центнер с небольшим. Через пять минут – перехожу к следующему… Очередность – кому за кем – разыграю в карты. Шестерка червовая – один, бубовая – другой… Как масть ляжет… Утром проснетесь, а кто-то уже на небесах… И побробуй, докажи! Ну а если кто из вас, утречком, по холодку, побежит ротному докладывать… Что ж… значит: это – чмырь голимый, он моего дерьма не стоит! Не верите, что могу? А вы проверьте! За мной, на «гражданке», уже мокряк числится, только хрен кто до этого докопается. И ничего живу, и жмурик по ночам не сниться. А теперь заранее хочу предупредить. У вас сейчас разные мысли в голову могут полезть, например, опустить меня. Смотрите, прежде чем вздернуться, я с собой на тот свет всех своих обидчиков захвачу. Ночью ножом спящим глотки перережу, члены отрежу и в губы друг другу запихну. Я очень жестокий человек. Вы не представляете, до какой степени я жестокий человек. И еще… кто из вас выживет. С него на зоне обязательно спросится. Дуплом отвечать придется. Здесь в роте мой кореш есть. Он на гражданку моей братве весь расклад пропишет. Сюда на таких крутых тачилах подъедут, какие вам и не снились. Мой двоюродный брательник – криминальный авторитет. Погоняло Михась. Может, кто слышал? Он сейчас смотрящий во Львове. Его с месяца на месяц должны короновать. Так что, пацаны, прежде чем меня вафлить, подумайте… Хорошенько подумайте. Не забываете воровскую постанову: «Беспредел карается беспределом». Я с вами действовал все по-чеснаку, по понятиям. Поступайте и вы так. У меня всё!
Выждав несколько секунд, Погорельский шагнул вперед. «Старики» молча расступились. Все в нем невольно признали лидера.
– Ну что скажите? – обводя всех взглядом, спросил Кустов.
«Деды» молчали.
– Пацаны, этот шнэкс на моей памяти первый человек, кто в открытую пошёл на кофликт со старшим призывом. Он доказал, что он не чмо. Какие будут предложения?
«Старики», посоветовавшись, приказали дневальному позвать Погорельского.
Валентин вошёл.
О лица «дедов» заговорил Кустов.
– Валентин, мы тут потолковали и решили тебя приподнять. Мы тебя досрочно переводим в черепа.
– Я ваших понятий не признаю.
– Валентин, так принято. Подчинись армейской традиции.
– Как будет осуществляться перевод в черепа?
– Тебе нанесут двенадцать ударов пряжкой по заднице, будто ты отслужил двенадцать месяцев.
– А если я не соглашусь?
– Надо согласиться. Таковы традиции.
– Ладно, хрен с вами.
…Валентина досрочно перевели в «черепа», минуя стадию «гуся».
Погорельский был теперь на особом положении. Он садился за стол только с «дедами», с ними пил, ходил в самоходы и увольнения. Ему разрешалось «строить» свой собственный призыв.
Так минуло месяцев пять. Погорельский получил с «гражданки» письмо. А на другой вечер он самовольно оставил войсковую часть.
Предполагали, будто он получил письмо от девушки и уехал во Львов «разбираться». Впрочем, это были только слухи. Его искались всей ротой три дня.
Потом командир взвода поехал к нему домой, во Львов. Но, разумеется, там он подчинённого не нашёл.
Семь месяцев Погорельский скитался по Украине...
Недели две назад его задержала милиция и сдала во Львовскую гарнизонную комендатуру. Уже оттуда под конвоем Погорельского привезли в Говерловск.
В части своей гаубвахты не было, а городская была переполнена злостными нарушителями воинской дисциплины со всего Говерловска.
Валентина привезли глухой ночью, конвой сдал беглеца под роспись дежурному по части. На ночь Погорельского оставили в роте, закрыв в кладовке, где старшина РО хранил инвентарь для уборки территории – мётлы, лопаты. Утром дезертира должна была забрать военная прокуратура. Но ночью… узник штыковой лопатой выломал фанеру, вставленную в оконную раму вместо стекла, забрался на подоконник…
Отсюда до земли было около семи метров. Погорельский знал, что высота десять метров – критическая, выше – как правило, верная смерть. Если свеситься на руках, то высота сократиться до пяти с хвостиком метров.
– Эх, была не была. Ну, Господи, помоги!
Разжав пальцы, удалой солдат полетел на асфальт, но подняться уже не смог. Сломал ногу…
Своими стонами он привлёк к себе внимание старика-котельщика, выходившего на улицу за водкой. Тот в свою очередь сбегал к дежурному по части. Командир РМО капитан Иголка, – в ту ночь дежурил он, – отправил неудачника в санчасть.
За лихой характер и любовь к жизни Погорельского прозвали – Зона.
Арбузов сразу сказал:
– Это будет лагерный житель.
– Да, – согласился с ним Рыжий. – Такой далеко пойдёт.
Зона передвигался по санчасти на костылях. Высокий ростом, бритый наголо, лицом своим он походил на типичного уголовника.
Необычайно весёлый, острый на язык, он довольно быстро соблазнил одну из медсестёр.
В санчасти работало три дежурных медсестры. Они заступали на суточные дежурства. Две из них были пожилые.
Вере Петровне было глубоко за сорок. Но Зону это совершенно не смутило.
Когда она сделала ему укол, Погорельский, натянув штаны пижамы, обнял медсестру за талию, привлёк к себе:
– Вы меня возбудили. Мадам, я хочу вас.
Медсестра ударила его коленом в пах.
– Меня много кто хочет. Что ж мне теперь под каждого ложиться?
Зона не расстроился. В тот день он ушёл. А через два дня, на следующее дежурство, он явился к Вере Павловне после отбоя с пакетом в руках. Поставив в угол свои костыли, он на одной ноге подскакал до стола, опустился на топчан рядом с медсестрой, молча достал из пакета коробку шоколадных конфет с коньячной начинкой и бутылку импортного вина.
– Вера Петровна, я был не прав тогда. Прошу простить меня.
– Молодой человек, я поражаюсь твоей наглости.
– Вера Петровна! У меня сегодня день рождения. Мне двадцать один год исполнился. Хочу с вами выпить.
Вере Петровне было скучно. Отложив в сторону книгу, он сняла очки в тонкой металлической оправе, внимательно посмотрела на Зону, не шутит ли?
…В ту ночь он остался у неё. Ушёл под утро.
На прощанье она, поцеловав его, ухватив рукой за полу пижамы, благодарно сказала:
– Мне ни с кем ещё так не было хорошо.
– Буду с нетерпеньем дожидаться твоего следующего дежурства, – ласково сказал ей Погорельский, поцеловав в губы.
…Жизнь в палате проходила размерено и спокойно, пока сюда не попали два «шнэкса».
Они вошли в палату неуверенно и боязливо.
Зона сразу понял, что они молодые и позвал их к себе.
Он лежал на койке, заложив руки за голову. У тумбочки стояли его костыли.
– Ну, голуби вы мои… сизокрылые… рассказывайте… откуда родом, как зовут и так далее…
Один из «шнэксов» невысокий ростом, с круглым сероглазым лицом, оказался побойчее.
– Зовут меня Вася. Плотников. Родом я из Бахмача Сумской области. Призван 5 декабря. В части 8 дней.
– Восемь дней, говоришь… а уже в санчасть попал.
– Да я мозоли натёр, – сказал «шнэкс» и, приподняв штанины ярко-синей пижамы, показал свои ноги, стёртые до крови выше пяток.
– Из Бахмача говоришь… Типа, басмач?
– Не… это город такой…
– А, типа, я такой глупый, – насмешливо сказал Зона – Чем до армии занимался?
– В училище учился, на каменщика… потом на стройке работал.
– План курил?
– Да было дело, – смущённо улыбнулся «шнэкс».
– Баб порол?
– Немного, – ещё смущеннее отвечал Плотников.
– А почему немного? Надо много…
Палата заржала.
– Погоняло есть?
– Нету.
– А за балабольство в рог дам.
– Честно, нету.
– Ладно, будешь – Басмач. Понял?
– Понятно.
Зона перевёл взгляд на второго.
Тот под его взглядом боязливо сжался, пришипился.
– Ну, что стоишь как бедный родственник? – сказал Зона. – Иди сюда, я тебе не съем.
Второй «шнэкс», среднего роста, худощавый, с тонкими руками, жёлто-карими глазами, в которых сквозила явная неуверенность, робко шагнул вперёд.
– Чего молчишь? Рассказывай…
– Що казаты?
– Не тормози. Не люблю. Давай, шустрее, – нетерпеливо сказал Зона.
Из второго «шнэкса» ответы на вопросы пришлось вытаскивать, как ржавые гвозди из старой дубовой доски. Звали его Степан Бондарчук, был призван 2 декабря из Черновицкой области, из городишко Берегомет, в сорока пяти километрах от границы с Румынией. До армии помогал родителям, выращивал свиней.
– План курил?
– Ни.
– Водку пил?
– Пыв.
– Баб порол?
– Ни.
– А как нужду справлял?
