Действительно, у Ефима появилось игривое настроение, он врубил музыкальный центр, и под поп музыку вышел на средину комнаты, задвигал в такт ей телом, в общем, развеселился. Затем Жанна затащила его в постель, они занялись любовью и изнеможённые уснули.
Проснулись поздно вечером. Ефим чувствовал какой-то неприятный привкус во рту, и сказал об этом Жанне.
– Ничего, так вначале бывает. Я тебе дам ещё одну таблетку, и тебе захорошеет. Только ты езжай осторожней, не гони.
– Да что я, пацан, что ли.
Он проглотил таблетку и поехал в гостиницу за экипажем. По дороге он много болтал, и один из пилотов ему сказал:
– Шось ты, Фима сегодня такой весёлый? Выпил, чи шо?
– Не чи шо, а бабу трахнул, – ответил Ефим, и пилоты засмеялись.
– Это как раз и есть "чи шо".
Ефим выгрузил пилотов в аэропорту и поехал домой. Он вспомнил, что теперь свободен от всяких обязательств перед шефом, что у него есть неплохая женщина, которой он ничем не обязан, что он свободная птица и всё ему ни почём. Автобан был свободен и Ефим нажал на педаль газа. Стрелка спидометра стала подниматься кверху и скорость ещё больше пьянила. Ефиму чего-то ещё не хватало. Он включил приёмник, и когда тот автоматически выбрал поп музыку, запел во весь голос. Его автобус влетел в город, и стал обгонять редкие автомобили. Ему гудели вслед, а он мчался по Кеннеди алее, посылая их подальше и давил на газ. Дорога раздваивалась: налево вела на главный железнодорожный вокзал, а вправо через Заксенхаузен к ZOO.
Ефим поздно заметил, что нужно поворачивать и резко повернул руль вправо.
Водители ехавших сзади машин, увидели, как автобус на бешенной скорости врезался в железобетонный столб, стоящий на развилке, сломал его, сплющился в гармошку, и остановился. Столб упал на автобус, смял и расплющил его сверху. Уличное освещение погасло и стала образовываться пробка из автомобилей. Через несколько минут завыли сирены полицейских машин и скорой помощи, пробивающихся к месту катастрофы. Спасать было некого. Водитель был прижат рулём к спинке сиденья, и сверху придавлен к сидению столбом. Полиция пустила весь транспорт через жд вокзал, оставив таким образом место для техники, необходимой для ликвидаций последствий аварии, прибывшей через десять-пятнадцать минут. Краном подняли столб, гидродомкратом разжали автобус кверху, гидравлическими ножницами разрезали стойки и вынули изуродованное тело из автомобиля. Труп положили в чёрный полиэтиленовый мешок, застегнули застёжку-молнию и увезли в морг. Через три часа проезжающие мимо водители не видели никаких следов катастрофы. Столб, установленный вместо сломанного стоял на своём месте, а улицы полностью освещались. И только отсутствие цветов вокруг столба и пару новых бордюров, могли сказать наблюдательным водителям, остановившимся у светофора, что здесь производились какие-то работы.
Всё это случилось ночью под пятницу, и полиция, уточнив, что
Соколов прибыл по программе еврейской эмиграции, обратились в
Гемайду в надежде разыскать его родственников. В социальном отделе
Гемайды вспомнили, что он приводил свою тётку, приехавшую из Одессы и сообщили полиции её адрес. Полицейские сотрудники поехали к тётке, сообщили ей о гибели племянника, и сказали, что она нужна для осмотра квартиры. Слишком его гибель походит на самоубийство, и они надеются, что найдут какую-то записку от погибшего. Тётка завыла, её успокаивали, но бесполезно. Она плакала и причитала в машине пока они её везли на квартиру к Соколову. Ключи, найденные в кармане погибшего водителя подошли к замку, квартиру открыли, осмотрели внешне, и спросили Соколову, не желает ли она поехать в Гемайду, потому что дальнейшая забота о похоронах ложится на неё. С Фаины взяли расписку за ключи и отвезли в Гемайду.
Из Гемайды позвонили на еврейское кладбище и там сказали, что труп им уже привезли и похоронить можно будет в понедельник в три часа дня, но родственники обязаны обеспечить десять мужчин, чтобы можно было отпеть усопшего. Когда об этом сказали Фаине, она растерялась.
– Где же я возьму десять человек, да ещё мужчин?
– Поезжайте к ZOO, там на улице Рёдербергвег есть высокий дом, обратитесь к господину Эфрони, он Вам всё организует. Но придётся людей отблагодарить.
– Понятно, а как же иначе.
Фаина всё делала автоматически, она ещё не осознала, что погиб её любимый племянник Фимочка. Она поехала по указанному адресу и высказала Эфрони свою просьбу.
– Это Вам будет стоить пятьсот марок.
– Сколько? – перепугалась Фаина.
– Пятьсот. Должен же я дать каждому по пятьдесят марок. Я же не себе их беру.
– Хорошо, хорошо, только у меня сейчас нет таких денег. Но Вы не волнуйтесь, я отдам.
– Деньги привезите завтра или в крайнем случае в воскресенье.
– Хорошо, спасибо Вам.
Фаина ехала в трамвае и думала, где она возьмёт деньги, если Фима ей оставлял только на еду. Она пересела на другую линию и поехала к
Фиме домой, в надежде найти у него какие-то деньги. Она сначала осмотрела всю кухню, помыла засохшую посуду, выбросила заплесневевшие продукты и перешла в спальню. Первое, что ей бросилось в глаза, это Фимочкин свитер, который она ему связала из мохера, купленного на толчке. Мохер стоил очень дорого, но Фаина так хотела сделать приятное племяннику, что вбухала в него месячную зарплату. Фима несколько зим подряд носил его не снимая, и Фаина, когда видела в нём племянника, была наверху блаженства. Сейчас она вынула свитер из шкафа и на неё пахнуло таким родным запахом, что она приложила свитер к лицу и долго горько плакала, поливая мохер слезами.
Немного успокоившись, Фаина возобновила поиски и нашла пакет с деньгами. Она принялась пересчитывать деньги, сбивалась, повторяла, записывала отдельные пачки и, наконец, когда сумма сошлась несколько раз, остановилась, сложила деньги, отложила пятьсот марок для Эфрони и стала думать – откуда у Соколова такие деньги? Она поняла, что здесь её квартира, её компенсация за вынужденную эвакуацию, её отчисления от месячной социальной помощи и ещё какие-то деньги, наверное заработанные. Для Фаины это было несметное богатство, но зачем оно ей нужно сейчас, когда нет Фимочки? И Фаина опять плакала и плакала. Наконец она посмотрела в окно и увидела, что уже стемнело. Она не знала, что делать с деньгами: взять с собой – страшно, а вдруг её ограбят, оставить – могут обворовать квартиру и она решила остаться ночевать здесь.
Вечером к Котикам зашёл Эфрони и сказал, что ему нужен Семён.
Семён давно с ним наладил отношения, но чтобы тот заходил к нему в дом, такого не было. Вера завела его в комнату, предложила сесть в кресло. Семён выключил телевизор, поздоровался.
– Я весь внимание.
– Семён, погиб русский человек и его будут хоронить в понедельник. Надо десять мужчин на похороны.
– Зачем? У русских нет такого обычая.
– Ну не русский, а еврей из России.
– А кто?
– Да я не запомнил фамилию. Там узнаешь. Получишь за это тридцать дойче марок.
– В котором часу?
– В три.
– Я подъеду с работы, а деньги мне за это не нужны. Вот если бы я работал, ну выкопал могилу, а так нет. За то, что присутствовать на похоронах своего соплеменника я денег не возьму.
– Как знаешь. Но ты будешь?
– Да.
В течении следующего дня Семён так закрутился на работе, что совершенно забыл о своём обещании Эфрони приехать на похороны, и только за двадцать минут до назначенного времени, вспомнил, посмотрев на часы. Он даже не успел сказать своей бригаде, что уезжает. Ровно в три он подъехал к еврейскому кладбищу. Оно занимало несколько гектаров в самом конце общегородского кладбища, имело отдельный помпезный вход с надписью на иврит, большое ритуальное помещение и контору. Собственно, это была только часть еврейского кладбища, захоронения на котором начались в первой половине двадцатого столетия. А боле старое, основанное в XVIII веке, находилось с другой стороны и на нём находились могилы всех франкфуртских Ротшильдов. Могилы их представляют подобие древних саркофагов, но выполненных в стиле барокко. На нём же возведены множество других богатых памятников, и само кладбище является памятником истории и архитектуры федерального значения.
На современном кладбище нет богатых памятников и отличаются они друг от друга дороговизной, красотой и площадью полированного гранита и надписями, выполненными от простой краски до сусального золота. Ни скульптур, ни выбитых на камне фотографий нет, так как изображение человека по иудейским правилам не допускается, хотя во многих частях света, в том числе и на крупнейшем кладбище в
Нью-Йорке, такие изображения есть. Во Франкфурте много могил символических, где написано место гибели: Освенцим, Рига, Треблинка,
Вильнюс и другие лагеря смерти, разбросанные по всей Европе. На многих могилах тридцатых годов ХХ века где похоронены пожилые люди, только одна половина памятника с надписью. Другая, чистая, оставленная одним из супругов для себя так и осталась безымянной. Её владельца лишили права лежать вместе со своим близким человеком, пришедшие к власти фашисты, и прах его вылетел в трубу крематория, а пепел шуршит под ногами под набат колоколов, поминающих жертвы
