ВАСИЛИЙ. Партия?
ИННОКЕНТИЙ. Нет. Общенациональное движение ненасильственных действий. Русское, славянское движение.
ВАСИЛИЙ. Принципы Посконина?
ИННОКЕНТИЙ. Нравственное иночество во имя благоденствия Отечества. Признание социализма одной из правд. Но повторю – одной из правд. Обращение к физическому труду. Отказ от идеологии. Возвращение к Богу и к народным обычаям, любовь к ближнему и к земле.
ВАСИЛИЙ. А классическое наследие? Отношение к культуре?
Василий посмотрел на портреты Корчака и Садовника и посмотрел в глаза Алексею. Иннокентий тоже посмотрел Алексею в глаза.
АЛЕКСЕЙ. Мы соборно канонизируем нравственный облик Монарха. Его народолюбие, его жертвенность, его враждебное отношение к бюрократии. Честность и неподкупность. Элитарную культуру мы оставим гуманитарной элите.
ВАСИЛИЙ. Но Пушкин?!
АЛЕКСЕЙ. Пушкин никогда не был элитарным художником.
ВАСИЛИЙ. Вы объявите себя носителями истины?
АЛЕКСЕЙ. Мы объявим себя носителями нравственного закона, освященного народным опытом и православием.
ВАСИЛИЙ. Но тогда вы окажетесь внешней силой, которая бедет насаждать нравственный закон.
АЛЕКСЕЙ. Проповедь сердцу и уму – только проповедь!
ВАСИЛИЙ. Так начинало христианство при императоре Константине и, став организацией, перешло к инквизиции. А вы атеисты. Вы атеисты?
ИННОКЕНТИЙ. Теизм признает надмировую волю субстанциональной. Канонизировав Монарха, мы предложим народу нравственный закон, и высшая сила обожествленного Творца вернется к нации. Канон необходим, чтобы положить конец моральному распаду и деградации личности. Но постулат Поражения, отказ от власти убережет нас от претензий быть инквизицией. Казарменная, насильственная нравственность противопоказана началам совестливости, а только совестливый человек – человек. Таким был Федор Иванович.
ВАСИЛИЙ. Остановитесь! Дайте перевести либеральный дух (усмехнулся)… Вы ответили. Отвечу и я. Я согласен предать гласности произвол, совершенный с Федором Ивановичем. Ваше сообщение я передам не только в «Известия» и в «Правду», но и в европейские газеты.
ИННОКЕНТИЙ. Европа не напечатает, она нос по ветру держит.
ВАСИЛИЙ. Это их дело. Но мир узнает, что гибнет честный человек. Через влиятельных юристов мы попытаемся облегчить его условия там. Второе. Сохранить себя можно только в действии. Ваш путь будет долгим и изнурительным, но он праведный. А что вы намерены предпринять немедленно?
АЛЕКСЕЙ. «Дидактика» начала работать. Мы взяли за городом младшие классы.
ВАСИЛИЙ. Может быть, придать гласности – там – «Урийскую дидактику»?
ИННОКЕНТИЙ. Безвестные ученики разнесут ее безымянной по свету. Она станут молвой и притчей и будет неодолимой.
ВАСИЛИЙ. Тогда – прощаемся?
Иннокентий и Алексей встают, встает Василий. Он протягивает им руку, но вдруг лбом преклоняется к плечу Алексея. Уходит.
ИННОКЕНТИЙ. Ах, Алеша, какая судьба нам выпала!… Да, вчера позвонил Андрей. Его отчислили из института, объявив педагогику славянского товариществования демаршем против Макаренко, но Андрей сумел оформить документы и перевестись на заочное отделение. Он ушел в подмосковную школу. Если в армию не загребут, он – пятый.
АЛЕКСЕЙ. А девчат ты не берешь в расчет?
ИННОКЕНТИЙ. Апостольская судьба – наша.
АЛЕКСЕЙ. А как твои свидания с Ириной?…
ИННОКЕНТИЙ (смеясь). Вполне земные. Мы освятили наш союз ре-минором Шопена в польском костеле. Согласишься быть свидетелем при регистрации брака?
АЛЕКСЕЙ.Да.
ИННОКЕНТИЙ (смутившись). А как с Машей?
АЛЕКСЕЙ. Она расторгла брак с палачом. Ты согласишься быть свидетелем при нашей регистрации, Иннокентий. Да. Непременно.
Они замолчали.
ИННОКЕНТИЙ. А Настя?…
АЛЕКСЕЙ. Настя приняла православие.
Иннокентий лбом прикасается к плечу Алексея, Алексей прикасается к плечу Иннокентия. Иннокентий уходит.
* * *
Квартира Сенчуриных. Новогодний праздник. Музыка. Знакомые лица.
Здесь Михаил и Надежда. Здесь – в светлой рубашке – Невысокий.
Здесь бывший муж Марии, он, разумеется, в костюме с иголочки, а не в белом халате, с ним рядом женщина (из Ботанического сада).
Здесь Посторонний.
Звонок в разгар веселья, Михаил оставляет Надежду и идет открыть дверь. Невысокий тотчас метнулся к Надежде и полуобнял ее, она отстранилась. Михаил возвращается с Сергеем.
Все приветствуют Сергея (он с женой).
СЕРГЕЙ. Ваш праздник – мой праздник.
НЕВЫСОКИЙ (Сергею). В конце концов мы все вышли из христиан (говорит сбивчиво, очевидно, пьян)…
СЕРГЕЙ. Вышли мы все из народа, как нам вернуться в него?
Общий смех. Бравурная музыка.
ПОСТОРОННИЙ (Сергею). Не надо так, Сережа, не ерничай. Смирение – участь достойных.
НЕВЫСОКИЙ (вдруг пошатнувшись). А ты… правильно говоришь… смирение… Эй, как тебя… (Посторонний оглядывается с милейшей улыбкой)… Странная кликуха у тебя… Но мы никому не позволим в стороне…
ПОСТОРОННИЙ. Я душой предан вам.
НЕВЫСОКИЙ. А всей своею… плотью… архимандриту Фотию?…
Общий смех. Сергей готов взорваться.
Но открывается дверь, в дверях отец Михаила Сенчурина.
ОТЕЦ МИХАИЛА. О! Приветствую славную молодежь!…
НЕВЫСОКИЙ. А вы заставили себя ждать… Некорректно!…
Спутница психиатра подносит старшему Сенчурину бокал с вином.
ОТЕЦ. Союз благородных и дерзких! Быть вместе с вами для меня не обуза, друзья мои. Но и вы проникнитесь смыслом моего расположения к вам…
НЕВЫСОКИЙ. Ура! Расположимся взаимно!
Все посмотрели на невысокого с явным осуждением.
ОТЕЦ (взошедши на кафедру). Мы встречаем новый год в обстановке небывалого подъема. Всеобщий порядок, за наведение которого мы взялись под мудрым руководством товарища Андропова, привнесет столь желанную гармонию и умиротворит недовольных. Что скрывать, у нас есть недовольные и праздные, но скоро им придется удоволиться в горниле яростной борьбы. Вам же, мои юные друзья, идти в первых рядах…
Невысокий, пытавшийся протиснуться к Надежде, оступился и ударил по клавише магнитофона. Магнитофон вскричал голосом Владимира Высоцкого: «А где мои семнадцать лет? На большом Каретном».
Михаил вырубает звук.
ОТЕЦ. Давайте проводим истекший год словом участия. Мы потеряли Леонида Ильича… Но мы приобрели стократ больше…
Все сближают бокалы. Пьют. Никто не замечает, как, подрагивая плечами, словно крыльями, Надежда покидает дом Сенчуриных. Воспользовавшись тем, что отец и сын Сенчурины о чем-то, чокаясь бокалами, говорят друг другу, за Надеждой двинулся жесткой походкой Невысокий.
Мелодичный звон старинных часов.
ВСЕ: «С Новым годом! С новым счастьем!»
* * *
В этой – последней – сцене снова некая комната, некие молодые люди.
А день – с солнечными бликами, с синим лоскутом неба в широком окне (окно забрано красивой, в солнечных прутьях-лучах, решеткой).
А они – на переднем плане. Высокий смотрит на приятеля, сочувственно вздыхает.
ВЫСОКИЙ. За пивом сходить?
Приятель молчит, опустив лицо в ладонь.
ВЫСОКИЙ. Слушай, в конце концов есть производственная необходимость. Я попрошу в буфете коньяк. Ты был не просто на гулянке, ты работал порядком.
Встает, берет «дипломат» и уходит. Невысокий сидит в той же позе.
Тянется к телефону. Набирает номер. Трубка отозвалась женским голосом.
НЕВЫСОКИЙ. Это ты? Да, это ты, разумеется. Я виноват, да? Это ты виновата. А в чем ты виновата?… Ты в том виновата, что гордости было в тебе маловато… Молчишь, прокурорская дочка…
Входит Высокий, запирает дверь, «дипломат» – на стол; коньяк и рюмки. Наливает.
НЕВЫСОКИЙ (в трубку). Ну, молчи. Твои семнадцать лет плакали под тополями…
С остервенением бросает трубку. Берет рюмку, выпивает, курит. Высокий, пригубив, выжидающе смотрит. Наливает еще, приятель выпивает залпом.
ВЫСОКИЙ. Лучше? Сейчас сработает, минута и начнется взлет. Ремни пристегнул?
Наливает еще, подвигает.
НЕВЫСОКИЙ (светлея лицом). Пошел! Высота пять кэмэ, давление нормальное, температура за бортом…
Выпивает.
ВЫСОКИЙ. Иди-ка, ты, Костя, домой. Чего мотаешь гривой? Нагрешил?
НЕВЫСОКИЙ (в яростном гневе). Почему они нас презирают?! Уже в исподнем, а презирают…
ВЫСОКИЙ. Тебе показалось. Не придавай значения. Ты добился своего? И дело в фетровой шляпе.
НЕВЫСОКИЙ. Витька, посконинские стервы презирают нас. Брезгуют нами. Что у меня, не все на месте? Или я дурак, а?
ВЫСОКИЙ (почтительно). Ты с мощным криминалом!
Невысокий посмотрел на Высокого и протянул пустую рюмку.
