Анатолий подал салфетку Рите. Девушка вытерла слезы, но они еще пуще полились.
— Мне страшно, — пролепетала Рита на ухо Лизе.
— Чего ты боишься? — удивилась та.
— Разве ты не понимаешь, — Рита оглянулась, — что эти мордовороты могут с нами сделать?
— Ну и что такое они могут с нами сделать? — ухмыльнулась Лиза. — Разве что вот этот, — показала на худенького, бледненького паренька в очках. Его звали Феденькой. Он читал толстую книжку и не обращал внимания на девушек. Затем, отложив книгу, размечтался, как маленький ребенок, а когда опомнился, наконец увидел, что Рита грустит и какие у нее большие глаза. Ему стало жаль ее. Рита по-прежнему мяла в руках салфетку и не забывала вытирать слезы. Феденька вздумал сдувать с ее лица бумажные крошки, а она не могла понять, что он делает, и умоляюще прошептала:
— Прекратите!
Тут фургон съехал с шоссе, и сейчас не только Рита, но и Лиза испугалась.
— Куда вы?! — закричала она. — Не надо!
Фургон остановился у речки. Берег высокий, с ласточкиными гнездами. Выбравшись из кабины, мужчины разделись и бросились в воду, а Петрович достал бутылку водки, нарезал колбасы и разжег костер. Шофер вылез из речки помогать, волочит к огню жердь, наступает на нее, а рукой ухватил за другой конец. Жердь трещит, но не поддается; шофер бросает ее и подходит к девушкам. Те захохотали, глядя на рваные трусы. Шофер потребовал, чтобы ему налили; выпил и, разбежавшись с берега, опять в воду.
В речке отражается туча. В зеленых берегах она надвигалась, черная, а когда загрохотал гром, мужчины в одних трусах собрались у костра. Не успели разлить водку в стаканы — с неба хлынуло как из ведра. Выпили и, закусывая на ходу, поспешили в кабину. В суете чьи-то пальцы расстегнули у Риты застежку на бюстгальтере, и за одну минуту наступила ночь.
— Ха-ха-ха, — смеется Анатолий.
— Ну что, поехали? — шофер осветил фарами мокрые газеты на траве и дымящийся костер.
— А где Лиза?! — завопила Рита.
Казимир ущипнул ее, приоткрывая дверку, и позвал Лизу, но там, во мраке, так шумело и гудело, что слов его нельзя было расслышать. С полминуты сидели молча, дождь барабанил по жестяной крыше кабины. Рита опять заплакала. Мужчины посмотрели друг на друга.
— Вытрите ей слезы, — засуетились они. — Петрович, где салфетка?
Анатолий подал другую салфетку. Рита вытерла слезы, но сейчас, когда подруги не было рядом и мужчины наконец обратили на нее внимание, она ревела, осознав, что им все равно с кем. Это ее горько возмутило, и салфетка быстро намокла.
— Феденька! — закричал Петрович. — Ну сколько можно?!
Дождь вскоре перестал, но ручьи еще бежали по дороге. Листва беспокойно шумела на березах, и с каждым порывом ветра на землю осыпались буйные капли.
— Ну сколько можно?! — опять закричал Петрович и, когда Феденька наконец вернулся с Лизой, не выдержал: — Ты что, сынок, — вообще? Забыл, куда едем? Совсем еще ничего не понимаешь в жизни… Поехали, Васька! — скомандовал шоферу. — Скорее!
Фургон занырял по ямам и буграм, словно поплавок на волнах, и захотелось выпить опять.
Петрович напомнил шоферу:
— Ты забыл, кого везешь?
Васька засмеялся в ответ.
— Нельзя смеяться! — возмущается Казимир.
— Если думать единственно об этом, — Анатолий сдвинул шляпу на затылок, — можно свихнуться.
— Все можно, — заявил Петрович, — при одном условии.
— И — каком? — интересуется шофер Васька.
— Пусть она скажет, — показал на Лизу толстяк.
— Я не знаю, о чем речь, — изумилась она.
— Скажи, пожалуйста!
— Я не знаю, что сказать.
Толстяк полез к ней обниматься и забыл, о чем разговор, но повторял:
— Врешь, врешь…
Лиза снова залепила ему пощечину.
— Правильно! — раздались голоса. — Так ему. Пусть знает, как распускать руки. — А сами распускали еще откровеннее, ухмыляясь при этом в глаза. — Так ему… Вот так, так!
— Куда ты, Лиза, меня затащила? — в который раз расплакалась Рита. — Ты же знаешь — у меня нет никакой бабушки в Бекачине.
Наконец выехали на шоссе; под колесами зашелестел мокрый асфальт. Пьяный Васька повел фургон с бешеной скоростью, и невольно девушки вцепились в сиденья. На повороте фары высвечивают заброшенный дом с березами на кирпичных стенах, затем он пропадает во мраке, но соловья слышно еще долго.
— Опять я не там свернул, — сокрушается Васька и сигналит парочке у обочины.
Сопливый кавалер с фонарем под глазом, оглянувшись, поцеловал такую же, как он, барышню. Мокрое платье облепило ее тельце, и кажется, что она голая. Отвернувшись от яркого света фар, девчонка ответила на поцелуй своего ухажера, сцепив руки у него на шее.
— Все-таки куда мы едем? — спрашивает у Лизы Васька.
— Откуда я знаю? — недоумевает она.
— Если бы ты могла знать, — качает головой Казимир и тут же: — Раз, два, три, четыре… — пересчитывает у Лизы ребра. — Чего смеешься?
— Щекотно.
Васька останавливает фургон и шлепает босиком по мокрому асфальту. Мальчишка подбегает, а девочка осталась во мраке смутным, тонким силуэтом, который, как травинка, колеблется и вдруг исчезает.
— Давай назад, — растолковывает Ваське этот сопляк. — Не доезжая до города — сворачива-а-ай… — У него перехватило дыхание, когда увидел в кабине распущенные рыжие волосы Лизы. — Вот это да!
Васька заскакивает на подножку и хлопает дверкой.
— Действительно, — выворачивает руль, — не туда едем.
Фарами освещается туманная даль, воздух, кудрявая трава с заснувшими цветами. Еще раз увидели мальчишку с фингалом.
— Катька! — крикнул он, заметавшись один на дороге. — Куда ты?
Едва переступив порог, устроились, где попало, и уснули; впрочем, девушек положили отдельно на диван и укрыли ватным одеялом. Петрович проголодался, нашел перловой крупы и кастрюлю и, прежде чем варить кашу, отправил Ваську на фургоне за самогонкой.
Начинало светать, про электрическую лампочку на потолке забыли — ее жалкий свет потерялся в розовом сиянии, а из разбитых стеклышек веяло острым, жгучим холодком, и, проснувшись, увидели за окнами яркую зелень, вплотную приступавшую к дому.
Трава вокруг по колено; если выйти — возвратишься в мокрых от росы штанах, а после того как поели каши — в чугунных, словно ядра, головах образовалась гулкая пустота, и, когда появился незнакомец с шарфиком на шее и в кепочке, в рваном под мышками клетчатом пиджаке, никто не обратил на него внимания, пока он не зацепился за чьи-то ноги на полу в спальне и не упал.
Анатолий заглянул в комнату.
— Тише, пускай девчонки поспят! — И ему понравилась на стене сабля.
Долго маялись в ожидании выпивки, а когда брызнули первые лучи солнца, приехал с трехлитровой банкой Васька. Здесь щеголяли в праздничной одежде, и — если бы не дыры под мышками — незнакомца не заметили бы. А он выпил сто грамм и вместо того, чтобы закусить, выключил горевшую зря лампочку. Тогда им тюкнуло, что вернулся хозяин.
— Извини, — сказал ему Казимир, — мы тебе замок сломали.
— Я рад случаю познакомиться с вами, — пролепетал этот человечек. — Вы не похожи на других. После подобных посещений у меня всякий раз чего-то недостает, а вы…
— Мы даже посуду за собой помыли, — добавил Анатолий и, в одну минуту окосев, вдруг упал, а поднявшись, не мог согнуть ногу.
И все же уезжать отсюда, где перекантовались пару часов, оказалось тягостно — будто прожили здесь жизнь, будто навсегда покидали отеческий дом… Пошли будить девчонок; на диване — одна Лиза.
— Поднимайся скорее, — потрогал ее Казимир, ощущая под одеялом млеющее в тепле роскошное тело. — А где твоя подруга?
Лиза, не открывая глаза, попросила:
— Еще немножко.
Казимир опять потянул одеяло.
— Пришел хозяин, неудобно.
Лиза не сразу сообразила, где находится, однако, если бы Казимир не упомянул о хозяине, так быстро девушка не вскочила бы.
— А где Рита?
Тут выяснилось — куда-то исчез и Феденька. Мужчины стали искать парнишку; вместе с ними хозяин вышел из дома и заглянул в сарай:
— Федя, Феденька! Отзовись!
За сараем еще один сарайчик; хозяин открыл дверь и сразу же наткнулся на Феденьку с Ритой. Феденька оглянулся и так посмотрел на этого маленького человечка в пиджаке с дырками под мышками, что тот поспешил закрыть дверь и никому ничего не сказал.
Солнце поднималось, от его горячего блеска становилось муторно после сна на полу и от выпитой самогонки, и, помяв траву возле дома, мужчины решили ехать дальше.
— Ах, — вспомнил Анатолий, — забыл шляпу. — И, не сгибая ногу, волоча ее, будто специально показывая, поднялся по ступенькам на крыльцо и через минуту вернулся из дома в шляпе на бровях, заковылял к автобусу, еще сильнее прихрамывая, и едва взобрался в кабину.
