— Ну, как клизма, сынок? — с ходу спросил он. — Сворачивай кампанию. Больше не стоит нарываться на скандал. Как видишь, скандала они не боятся. С чего бы, а?
Рыбников и сам не знал. Он не ожидал, что в министерстве вот так сразу выложат все козыри, без обиняков, прямым текстом, подтвердят, что начинают распродавать независимые издания. «Правду» в свое время уступили втихаря, о сделке больше года широкая общественность не знала. А просочившиеся сведения о передаче старейшей в стране газеты международному консорциуму быстренько забили трогательными байками о дружбе и сотрудничестве журналистов всех стран, о дальнейшем расширении культурных и деловых контактов — вон, мол, даже «Правду» решили издавать совместно, чтобы нести народам мира правду о великой России.
Значит, изменились времена. Теперь в министерстве уверены, что общественное мнение надежно сориентировано на выгодность для державы подобных сделок. Недаром в отчете такой упор сделан на финансовом положении еженедельника. Язык денег всем ясен… А может, в министерстве не без основания считают, что общественному мнению на подобные сделки трижды наплевать? И это похоже на правду… Подумаешь, какой-то «Вестник»! Его и в Москве-то не все читают, а вспыхнувший к нему интерес после статьи о Тверской атомной быстро сошел на нет благодаря лицемерному заявлению академика Самоходова.
— Что молчишь, как двоечник? — не отставал Старик. — У газеты действительно такое аховое положение?
— Не совсем, — вздохнул Рыбников. — В отчете — все правда и все неправда. Приведены лишь максимальные цены и выплаты. Но мы ведь и бумагу достаем напрямую, гораздо дешевле, и гонорары у нас, к сожалению, не самые высокие. И штат скромный. А они прицепились к штатному расписанию трехлетней давности! Кроме того, есть жертвователи, которые…
— Достаточно, — перебил Старик. — Я все понял. Дешевые штаны быстрее рвутся.
— Не понимаю вашей иронии! — не сдержался Рыбников. — Если меня ориентировали на борьбу за газету, значит, она была нужна? Я полагал, что именно Движение раскошелится, когда мы отвадим англичан.
— Ишь, какой шустрый! — погрозил пальцем Старик. — О миллионах идет речь… Не я один ими распоряжаюсь. Тем более в феврале муниципальные выборы, нам нужен реванш, так что денежки еще пригодятся. Подождем результатов выборов. Тогда и вернемся к разговору о газете.
— До того времени нас схарчат, — нахмурился Рыбников.
— Далась тебе газета! — отмахнулся Старик. — Не умеешь бегать — ходи пешком. Начинай лучше подбирать штаб избирательной кампании.
Николай Павлович долго глядел на потухший экран видеофона. Чувствовал он себя прескверно. Как же быстро и беспощадно меняются планы у Старика! Именно за это его недолюбливали соратники и даже изменяли ему. Уставали вместе со Стариком метаться, как волки за флажками…
Давно, еще студентом, Рыбников разглядел в Старике сильную личность с задатками настоящего народного водителя. Хотя в те годы Старик ничем не отличался от прочих героев так называемой перестройки: популистские лозунги, радикальные фразы, красивый выход из компартии прямо на одном из ее последних съездов… И торопливые мемуары написал, как все порядочные люди. Правда, Старик чаше, чем остальные герои, попадал в скандальные истории — одна нелепей другой. Но минуло время, и кто помнит тех, кто правил, дорвавшись до власти, в худших традициях большевизма? А Старик — один из этой когорты — остался. И все эти годы Рыбников был в его команде. Начинал расклейщиком предвыборных плакатов, а через пятнадцать лет по поручению Старика организовывал учредительный съезд Движения, которое собрало под свои знамена более двух десятков разных партий и союзов.
И вот награда за верную службу… Что делать? Вековечный вопрос русской интеллигенции. Еще бы — раскрутил такой маховик! На риск пошел. Если в министерстве информации узнают, что исполняющий обязанности главного редактора «Вестника» копает под наблюдательный совет… Запросто можно вылететь впереди собственного визга. Да так, что потом и корректором не возьмут в какое-нибудь «Свиноводство». Политические взгляды можно демонстрировать какие угодно, а нелояльность к руководству — нельзя.
Мысленно он продолжал разговор со Стариком. Есть такая невещественная, изрядно высмеянная штука — честь. Врагу не сдается наш гордый «Варяг» и так далее. Уйди сейчас Рыбников из «Вестника» — никто не бросит камень. Обстоятельства сильнее человека. В этом случае скорей помогут с работой и наверняка предложат что-нибудь поосновательнее кресла исполняющего обязанности. Но Николай Павлович провел в еженедельнике половину взрослого и самостоятельного существования, приобрел вкус к организаторской работе и вырос, что уж скромничать, в не последнего редактора столицы. Его уважали или ненавидели, но хорошо знали профессионалы. Вот в чем дело.
А теперь из «Вестника» бегут верные кадры, словно крысы с тонущего корабля. Даже старая грымза и бестолочь Чикин нашел, воспользовавшись авторитетом газеты и высиженного в ней места, непыльную консультантскую работенку. Должность заведующего биржевым отделом занял Гриша Шестов, а это газете на пользу не пошло, ибо у него не остается времени писать самому.
Значит, необходимо ослушаться Старика… Еще и против него бороться вынуждает ситуация. Николай Павлович перекрестился, что делал в крайних случаях, и вызвал «Минотавр». Это был гигантский банковский концерн, раскинувший щупальца по России и всему Северному полушарию. Отозвался заместитель управляющего московским отделением.
— Не так давно вы хотели приобрести пай в нашей газете, — сказал Рыбников. — Как вы сейчас относитесь к этой идее?
Заместитель управляющего, молодой пижон в серебристом костюме «лунари», улыбнулся:
— Минут через десять готов продолжить разговор. Не мы выбираем «Минотавр» — «Минотавр» выбирает нас. Будем избранными!
И подмигнул по-приятельски, чтобы старинный, навязший в зубах рекламный зазыв фирмы сошел за шутку.
Десять минут Рыбников дожидался у видеофона, внимательно перелистывая предварительный отчет главбуха. Не все обстояло так скверно, как докладывали городу и миру господа из «Известий». Предвиделась небольшая прибыль. Авторам можно будет выплатить премии за лучшие материалы года. На складе есть еще около шестидесяти тонн бумаги — задел на полтора месяца. Надо отказаться от аренды выездного «кадиллака» — в редакции все на колесах. А если еще и «Минотавр» поможет…
Звякнул вызов. На экране теперь был другой молодой человек — такой же улыбчивый, в таком же серебристом костюме. Клерк, подумал Николай Павлович. Нехороший знак.
— Шеф поручил переговоры, — сказал молодой человек.
— Мы тут посоветовались… Сорок девять процентов пая, на которые нацелились англичане, выкупим. Не проблема. Но вы должны будете давать по две полосы нашей рекламы в каждом номере. Полагаю, очень хорошие условия.
Рыбников даже задохнулся от возмущения и с минуту молчал.
— Шутите? — сказал он наконец. — Пай вы выкупаете в существующих ценах. Я правильно понял? Но за год цены изменятся. И минимум через полгода мы будем давать вашу рекламу себе в убыток! Это грабительские условия, юноша, так и передайте шефу. Пятьдесят две полосы, то есть полоса в каждом номере, — куда ни шло. Если реклама не покроет вашу ссуду под пай, то в конце года мы вернем остаток. Иначе, боюсь, не договоримся. Придется обратиться к услугам другого банка.
— Вы когда-то отказали нам в приобретении пая, — заглянул в свои записи молодой человек. — Понятно, не вы лично, а ваш предшественник. Но это картины не меняет. Давайте считать наши условия компенсацией за моральный ущерб фирмы — ведь мы тогда потеряли не только рынок рекламы, но и в некоторой степени престиж!
Рыбников лишь отмахнулся и выключил видяк. Если согласиться на условия банка, то в конце года придется продлевать договор, иначе не выпутаться из долговой кабалы. Экран зажегся снова.
— Я не закончил, — сказал клерк уже без улыбки. — Финансовое положение газеты ни для кого не секрет — банкиры тоже прессу читают… И другие банки, мне кажется, вряд ли рискнут поддержать ваше издание. И не кажется, а я совершенно в этом уверен.
— Славно, — побарабанил пальцами Рыбников по экрану.
— Угрожать изволите, так надо понимать? Считаете, что можно взять за горло нищую беззащитную газетенку? Уверяю, ошибаетесь! Мы в Москве, мой милый, а не в задрипанном Бухаресте. Вот там и держите шишку.
Но после разговора он бессильно откинулся на спинку кресла. Кругом шестнадцать… Вообще-то он всегда был против продажи пая — пусть и временно. Это налагало на издание определенные, можно сказать, лакейские обязательства. И хотя подобная практика в печати была широко распространена, «Вестник», слава Богу, в эти авантюры пока не влипал.