— Мимо, — сказал третий.
— Ты будешь? — Женька протянул пилотку Игорю.
— Нет, — Игорь сплюнул.
Женька посмотрел на него.
— Что, — он усмехнулся, — страшно?
— Дурак ты, — спокойно сказал Игорь.
Женька потянулся к пилотке, взял бумажку, развернул.
— Ну, сегодня мне, — сказал он.
— Ну давай, — сказал Игорь, встал и не глядя зашагал в сторону.
Поезд приближался из-за поворота. Ребята сидели в кустах, наблюдая за происходящим. Игорь остановился, смотрел издали на Женьку, который был теперь на железнодорожном полотне.
Женька махнул ребятам рукой: отойдите и спрячьтесь.
Поезд был уже виден.
Женька бросил на него короткий взгляд, глубоко вздохнул и лег между рельсами, ногами в сторону поезда, лицом вниз, закрыв ладонями затылок. Больше он ничего не видел — ни поезда, ни ребят. Только стук приближающихся колес.
Паровоз и весь состав должен был пройти над ним. Ничего страшного, не он первый, так уже делали почти все ребята. Главное, лежать спокойно, не двигаться. Спокойно.
Женька не видел ничего, не мог видеть и то, как Игорь, спокойно наблюдавший, как поезд приближается к нему, вдруг рывком выскочил из-за кустов и побежал по тяжелому рыхлому песку наперерез поезду. Чтобы остановить поезд, он должен был преодолеть наискосок метров пятьдесят. Он бежал, стиснув зубы, молча, перепрыгивая какие-то обломки, споткнулся, встал, прихрамывая, побежал дальше и вдруг понял, что поезд ему не догнать, не успеть, и он сорвал с себя рубашку, замахал, крича: «Стойте!», «Остановитесь!». Но поезд, не останавливаясь, уже мчался мимо него, и, не понимая, зачем машет рубашкой этот паренек, принимая это за приветствие, ему отвечали взмахами рук, улыбками. Игорь бессильно бросил рубашку на песок.
Поезд уже громыхал над Женькой. Вагон за вагоном, весь длинный состав.
Когда он прошел, стало вдруг очень тихо.
Женька поднял голову, встал вначале на колени. Лицо у него было испачканное и бледное. Он увидел Игоря, тот приближался к нему. Женька слабо улыбнулся.
— Встань, — сказал Игорь, рубашку он держал в руке.
Женька встал. Игорь наотмашь, что было силы ударил его по лицу. Женька отпрянул, продолжая улыбаться. Игорь ударил его еще раз.
— Мало тебе, что отца убили, да? — заикаясь от волнения, спрашивал Игорь, приближаясь к Женьке. — Мало, да?
И он снова ударил его.
Женька заплакал и от злости, и от обиды.
— Трус! Трус! — Он ударил Игоря.
Но Игорь больше драться не стал. Он крепко взял Женьку за локти, близко посмотрел в лицо, усмехнулся. Они, Женька и Игорь, были ровесниками, но сейчас Игорь казался старше. Игорь легко оттолкнул Женьку от себя, тот сделал шаг назад и неловко сел на песок. Игорь надел рубашку, не оборачиваясь, молча прошел мимо ребят, поднялся под их взглядами на песчаную горку и скрылся.
Женька подходил к дому в самых расстроенных чувствах. Была в нем непонятная злость: на Игоря, на себя, был испуг, еще не прошедший, а только-только появившийся в сознании, ибо раньше его не было, не успел он проявиться во всем размахе. А теперь Женьку трясло. Вечер был не такой уж и холодный — обыкновенный, ветер чуть дул, — конец июля — какие уж тут холода. А между тем — трясло.
Подходя к дому, он услышал пение из темноты. Еще и не подошел — издали доносились голоса — пели громко, все вместе:
«Тучи над городом встали,
В воздухе пахнет грозой.
За далекой за Нарвской заставой
Парень идет молодой.
Далека ты, путь-дорога…
Выйди, милая мая!
Мы простимся с тобой у порога,
Ты мне счастья пожелай…»
Песня шла из темноты, а Женька приближался к ней, уже различая голоса — и голос матери в числе других.
Он увидел стол во дворе под деревьями. В такой час еще нет особой темноты, но уже и не так и светло — сумерки — лучший, может быть, летний час, прохлада, первая звезда, ветер в листве — и люди, сидящие за столом, поющие обнявшись:
«Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету…
Ночью нас никто не встретит;
Мы простимся на мосту…»
Женька остановился у дерева, к столу не подошел. Он смотрел на мать, отрешенную в тот час от печалей, с помолодевшим лицом сидевшую среди других женщин за столом, где самым почетным гостем был тот парень, расправившийся утром со свиньей.
— Ну спой ту, ну — эту, — просила Зина мать Женьки. — Спой, я тебя прошу!
— Какую? — улыбалась Люся. — Я не знаю.
— Ну эту, — что-то напела Зина, обнимая Люсю.
«Чайка смело пролетела над седой волной, окунулась и вернулась…» — запела Люся. И все, кто помоложе, подхватили: — «Ну-ка, чайка, отвечай-ка — друг ты или нет, ты возьми-ка отнеси-ка милому привет…»
Эту песню пели в тот вечер, когда приехал Федор, отец Женьки. Пели ее за столом.
Может быть, в другом настроении Женька так бы и не поступил. Но сейчас он не мог спокойно среагировать на происходящее — хотя ничего возмутительного и не происходило, — но Женька вдруг обиделся на мать, на то, что она поет ту же песню и на нее смотрит этот здоровый мужик теперь уже не в маечке, а в гимнастерке, — обиделся он еще и потому, что его настроение шло вразрез с этим праздником — уж совсем несправедливая обида, но и такое бывает. Он повернулся и пошел прочь. Его заметили, стали ему кричать. А он не обернулся, ушел, прибавляя шаг.
Первый раз Женька проснулся не дома. Утро только начиналось, и проснулся он оттого, что замерз. Он сидел на станции, на краю платформы, прислонившись к ящику. Раньше это была большая станция, и вокзал здесь наверняка был — развалины об этом говорили, а сейчас на длинной платформе наспех сколотили барак — вот и все, и еще висел медный колокол — еще тот, довоенный, — непонятно, как он сохранился.
Станция уже действовала. По многочисленным путям сновали маневровые паровозы, слышались голоса. Тут же разгружали с платформ доски, трубы. Все, что сгружалось, оттаскивалось на лошадях в сторону, волоком или же на телегах. От недалекого леса шел туман, низко, по самой земле.
Люся, мать Женьки и Лены, Зина и другие женщины разгружали на станции эшелон дров. Собственно, работа была уже закончена. Аккуратные штабеля распиленных чурок были сложены у путей. За работу женщины получали дровами.
Люся и Зина, нагрузив свои две тачки дровами, отправились домой.
Рядом толкали свои тачки другие женщины. Все шли молча, усталые и занятые собственными мыслями.
У дома Люся остановилась, постучала в свое окно. Никто не ответил.
Она начала носить дрова в дом. Сбросив у печки первую партию, она вошла в комнату посмотреть ребят, но там никого не было.
Вышла на улицу, посмотрела по сторонам. Рядом у подъезда стояла нагруженная тачка дров.
— Господи… — сказала Люся, и лицо у нее было такое невеселое, что казалось, еще секунда — и она расплачется от всего этого.
Она подняла глаза и увидела, что через двор прямо к ней идет Лена. Идет и плачет.
Люся дождалась, пока она приблизится, потом присела, обняла дочь.
— Мамочка! — только и сказала Лена.
— Что это ты такая белая? — спросила Люся.
— А я зуб вырвал, — Лена открыла рот. — Видишь? Молочный.
— Ладно, — сказала Люся, — давай дрова носить.
— Давай. — Лена накладывала дрова на руки матери.
— А Женьки все нет. — Лена не смотрела на мать.
— Ничего, найдется, — сказала Люся.
Так они внесли в дом все дрова из тачки.
Поезда здесь шли довольно часто.
Из Польши, Германии, со всей Западной Европы возвращались на родину захваченные в плен и угнанные в неволю люди.
Пока еще мало возвращалось солдат, но и они уже были.
День был пасмурный, ветреный.
Женька случайно посмотрел влево: рядом с ним сидел Игорь.
— Здорово, — сказал Игорь, не глядя на Женьку.
— Здорово, — сказал Женька.
— Есть хочешь? — спросил Игорь.
— Давай.
Игорь протянул ему кусок хлеба.
— Что ты тут делаешь? — спросил Женька.
— Поезд из Польши должен быть. Может, наша Надька приедет. А может, кто про нее что знает.
— Сколько уже этих поездов было, — сказал Женька.
— Да я знаю… Это все мать…
Они помолчали. Поезд еще не подходил, но платформа уже заполнялась людьми. Зина, мать Игоря, была среди них.
Показался состав. Как всегда бывает, встречающие столпились в самом начале платформы, словно забыв, что поезд протянет вагоны до самого ее конца.
Женька и Игорь соскочили с решетки.
Состав целиком состоял из теплушек. Замелькали в раскрытых дверях лица, послышались крики: «Мама! Мама!», «Сережа!», «Мама, я здесь», «Ой, доченька!», «Не прыгай, обожди!». Но кто-то не выдержал, на ходу спрыгивает на платформу, падает, встает и попадает в чьи-то руки.
