— Если ваша цена покажется разумной…
— Разумная цена — это рыночная цена. Вы же знаете, что земля не стареет и не портится.
— Доктор Сабио, кажется, уже разговаривал с вами на эту тему, — напомнил ему Мандо. — Если удастся купить у вас землю, то она перейдет в собственность Университета Свободы, и доктор Сабио станет управлять асьендой от имени корпорации.
— Да-да, мы действительно говорили, — согласился дон Сегундо. — Он рассказал мне о намерении Университета организовать опытное хозяйство на территории асьенды, чтобы оно приносило одинаковую пользу и для студентов и для крестьян. Но цена, которую он тогда называл, показалась мне чрезмерно заниженной. И я ему, помню, ответил словами одного епископа, у которого покупала что-то группа католиков: «Я рад, что все вы католики, и, я надеюсь, добрые католики». Но в этой сделке мы выступаем не как собратья по вере. Здесь следует руководствоваться американским правилом: «бизнес есть бизнес». На том мы и расстались.
— Вы опытный коммерсант, дон Сегундо, — вкрадчивым голосом сказал Мандо. — И не мне вас учить, как лучше продать землю, приносящую лишь убытки.
— Бывает и так, что потери вдруг оборачиваются прибылью.
— Разве? — искренне удивился Мандо.
Дон Сегундо решил, что настало время уязвить Мандо.
— Ну вот, например, ваша газета. Не будете же вы отрицать, что «Кампилан» приносит убытки. И немалые. Тем не менее вы продолжаете ее издавать и даже расширяете дело.
— Но ведь газета — это не бизнес, а орган информации, — возразил Мандо.
— Не обманывайте себя.
— Дон Сегундо, смею вас заверить, что «Кампилан» — это совершенно не деловое предприятие, — горячо ответил Мандо.
— Если вы настаиваете, я не стану спорить с вами, но в таком случае ваша газета — нечто из ряда вон выходящее.
— Ну разве есть, скажем, что-нибудь общее между «Кампиланом» и асьендой Монтеро?
— Если уж на то пошло, так я вкладываю капитал в асьенду, чтобы расширить производство риса в стране, а вы вкладываете деньги в газету, чтобы улучшить службу информации в нашем государстве, если пользоваться вашими же формулировками. Разве не так?
— С одной стороны…
— Поэтому-то ваша газета так яро критикует все, что происходит на моей асьенде.
— Мы критикуем всякие нарушения, в первую очередь взяточничество, коррупцию, контрабанду, ложь…
— Но, с другой стороны, вы всячески поощряете слепой, неразумный национализм, радикализм — одним словом, безоговорочно поддерживаете всех неимущих против имущих.
— Господин Монтеро, — начал было Мандо, но дон Сегундо перебил его:
— Итак, ваши друзья хотят купить мою асьенду. У меня есть контрпредложение, если вы на него только согласитесь…
— Я вас слушаю.
— Если мне вздумается купить у вас «Кампилан», разумеется, за хорошую цену, вы продадите газету?
— Разумеется, нет, — не раздумывая, ответил Мандо.
— А если я предложу вам обмен?
— Обмен? На что?
— Давайте обменяем вашу газету на мою асьенду, — медленно, чеканя слова, проговорил Монтеро.
От неожиданности Мандо даже привстал. Он не понял, что Монтеро пытается заманить его в ловушку. Конечно же, Монтеро и не думал покупать газету.
— И вы займетесь изданием газеты? — не скрывая удивления, спросил Мандо.
— Газета — мощное оружие в любых руках, — резонно ответил дон Сегундо.
— И вы, несомненно, измените направление газеты, если она перейдет в ваши руки?
— Газета — это такая же собственность, как и любая другая, — уклончиво ответил Монтеро.
— Возможно. Только не «Кампилан», — уже с раздражением проговорил Мандо и встал. — Этого никогда не будет.
В самый напряженный момент их разговора в гостиной появилась Долли. Шедший за ней слуга нес поднос с кофейным сервизом. Долли собственноручно разлила кофе по чашкам. Крепкий запах кофе смешался с терпким ароматом ее духов, и Мандо снова мысленно вернулся в Париж.
— Папа, уже десять часов. Тебе пора отдыхать. Ведь Мандо приехал вовсе не для того, чтобы весь вечер спорить с тобой. — Она снова удалилась, шепнув на ухо своему гостю, что приглашает его на террасу любоваться луной.
Старый Монтеро поднялся со своего кресла.
— Господин Пларидель, мне кажется, теперь я узнал вас достаточно близко.
— Хорошо, если так, но ведь вы можете и ошибаться.
— Я узнал главное: мы с вами по-разному смотрим на многие вещи.
— Возможно, так оно и есть на самом деле.
— Вы не проявляете желания прийти к какому бы то ни было соглашению.
— Я был бы рад, но это не так легко.
— А ведь у вас, кажется, есть кое-какие планы относительно моей дочери?
Мандо буквально опешил от такого поворота беседы и не знал, что ответить. Однако, собравшись с мыслями, он задал дону Сегундо встречный вопрос:
— А разве одно с другим как-то связано?
— Может быть, и нет… Но, с другой стороны, почему бы им и не быть связанными?
«Вот он настал, решительный момент, — мысленно сказал себе Мандо, — теперь уж я ни за что не отступлю!»
— Если бы вы знали, кто я есть на самом деле, вы сделали бы одно из двух: либо прокляли меня, либо — самого себя.
Словно испугавшись, дон Сегундо попятился назад. Лицо Мандо Плариделя вдруг показалось ему знакомым.
— Ну и кто же вы такой?
— А разве вы не помните меня?
— Кто вы? — уже испуганно повторил Монтеро, отступая в глубь гостиной.
— Об этом вы узнаете через несколько часов, прежде чем я покину Багио.
Дон Сегундо взял себя в руки, опасаясь обнаружить боровшиеся в нем противоречивые чувства: страх и любопытство. В словах Мандо он уловил скрытую угрозу. Он, пристально вглядываясь в обезображенное шрамом лицо молодого человека, старался проникнуть взглядом сквозь его темные очки и прочитать, что написано у него в глазах. Монтеро мучительно напрягал память, пытаясь припомнить, кто этот человек, так внезапно возникший на его пути и, несомненно, причастный к какой-то тайне. Он вышел из гостиной, не попрощавшись.
Поразмыслив немного в одиночестве, Мандо отправился на террасу. Легкий бриз донес до него аромат знакомых духов. Долли шла ему навстречу. Ярко светила луна, небо было усеяно звездами, казавшимися светлячками, приютившимися на огромном дереве где-то далеко у самого горизонта, на высоком холме. Долли молча приблизилась к нему, своей холодной рукой взяла его руку. В душе Мандо кипела злоба, он понимал, что ничего путного не получится и из разговора с Долли.
— Отец разозлился на тебя? — спросила она наконец.
— Мы никогда не сходились с ним во взглядах. — Он нарочно сделал упор на слове «никогда», хотя Долли, конечно, было это непонятно.
— Мандо! — вкрадчиво-нежным голосом заговорила она.
— Долли, может быть, с сегодняшнего вечера ты не захочешь больше меня видеть.
— Мандо, что произошло? — удивилась она.
— Я хочу повторить тебе то, что сказал твоему отцу: если бы он знал, кто я такой, то проклял бы либо меня, либо самого себя.
— А кто ты?
Мандо снял очки и тремя пальцами прикрыл шрам на левой щеке. При этом он внимательно наблюдал за Долли, которая тщетно пыталась воскресить в памяти прошлое и попытаться найти ключ к разгадке его тайны. Она подошла к нему вплотную и посмотрела прямо в глаза. Потом отняла пальцы, скрывавшие шрам, и продолжала разглядывать его лицо, которое она столько раз целовала, столько раз прижимала к своей груди в те счастливые минуты, которым, как она понимала, уже не суждено повториться. Она интуитивно почувствовала, что сейчас произойдет что-то непоправимое.
— Кто ты, Мандо Пларидель? — спросила она таким тоном, словно всегда опасалась обнаружить в нем самозванца.
— Известно, что все без исключения подвержено воздействию времени… И тем не менее я умудрился остаться самим собой. Я такой же, каким был прежде, разве что сделался старше, умнее и опытней, но об этом знаю лишь я один.
— Да кто же ты?
Мандо снова надел очки и обнял девушку за плечи.
— Ты забыла, совсем забыла своего маленького слугу, — на которого постоянно кричала, а то и поднимала руку, можно сказать, раба, который прислуживал тебе когда-то до войны. Забыла несчастного подростка, которого постоянно колотили и оскорбляли твои родители. Того самого, которого вы во имя верноподданнической любви и преданности Японии выдали японской контрразведке. Ну, теперь вспомнила?!
Долли замерла, словно пораженная громом.
— Андой! — вырвалось у нее, но это восклицание было похоже скорее на стон. Лицо ее исказил ужас.
— Да-да. Андой.
— И ты… Предатель! Обманщик! — Долли отпрянула, терзаемая стыдом и злобой… Подумать только: блистательный Мандо Пларидель оказался презренным слугой, Андоем. Это ему она дарила свою любовь. Просто уму непостижимо. Ну что ж, зловредная змея, сумевшая так ловко ее обмануть, поплатится за свое коварство!
