Егор, войдя в квартиру, удивленно огляделся. Все здесь изменилось. Вокруг новая мебель. Ничего прежнего, хотя бы на память, не уцелело. Даже детский набор, купленный когда-то для Оли, столик с двумя стульчиками, исчез бесследно.
Громоздкие диваны и кресла с толстыми кожаными боками заняли все углы и выдавили из квартиры хлипкое, ненадежное прошлое.
— На свалку Ванюшка велел свезти весь хлам. Да и чего оставлять тот мусор? Зато вишь, как красиво нынче! — гордо оглядела огромные ковры на стенах и полах, могучую мебель, из-за которой дышать стало нечем.
— Как мрачно у вас! Будто в склеп попал! — вырвалось у человека.
— Да что ты несешь, Егор? — обиделась теща.
— Дышать нечем. Как в мебельный склад попал по ошибке. Явно перегрузили квартиру. Устроили выставку, а жить где будете? В ваши годы пространство и воздух нужны. А вы себя заживо в могилу загнали. Кругом теснотища, запахи лака, клея. Как терпишь такие опыты над собой? — пожал плечами зять.
— У нас отродясь такой мебели не было. Как жили, сам помнишь! Срамотища единая! Ей Богу! Хоть нынче не стыдно двери открыть, гостей принять. Никто на смех не поднимет! Не то что раней! Койки заместо ножек на пеньках стояли. Сколько ночью с них падали на пол? Да еще коленки сшибали? Разве не так? — усмехалась женщина.
Мария Тарасовна позвала человека за стол, загремела посудой.
— Я есть не буду,— вспомнил Егор, что его ждут дома.
— С чего так? — удивилась теща.
— Мам, у меня есть женщина. Я живу с нею. Она ждет,— признался, заикаясь.
— Как это? Нашел другую? — выпустила из рук тарелку. Та со звоном упала, разбилась вдребезги.
— Мам, сколько лет прошло? Я все ждал, когда Томка образумится. На моем месте любой потерял бы терпение и создал бы другую семью. Даже ты мне советовала. Чему теперь удивляться?
— Да не в том дело, Егорушка! Семья, понятно, нужна. Как без нее? Я вон на что старая, а и то нашла себе голубя. Тебе ж и подавно нужно было женщину сыскать. Только как быть теперь, ума не приложу...
— А что случилось?
— Томка вертается! — всплеснула руками Мария Тарасовна и, убрав с пола осколки тарелки, налила чай на двоих, села рядом, достала письмо из кармана.— Читай,— попросила тихо.
«Милые мои, родные Егорик и мамочка! Конечно, обижаетесь, что редко и мало пишу вам. Не серчайте! В том, честное слово, нет моей вины. Совсем зашилась на работе. Очень большая нагрузка. Вы не поверите, никто не хочет работать в больнице из-за копеечной зарплаты. На нее и впрямь не прожить. Дома мне тоже было велено бросать работу, которая приносит одни убытки. Я даже расход на бензин не покрываю, а ведь нужно поесть, во что-то одеться и обуться. Короче, я работаю в ущерб семье, так мне было заявлено уже не раз. Все понимаю разумом, тем более что многие мои коллеги давно ушли из медицины и устроились там, где больше платят. Но что мне делать с собой? Я не могу оставить свою работу! Я люблю ее! Она — мое первое я! В ней чувствую себя человеком! Не мыслю себя вне ее. Знаю, уйду из медицины — потеряю все! Я и так сотворила глупость, развалила семью. Осталась никчемной фифой, противной самой себе. Спасает лишь работа. Там нужна, в больнице чувствую себя необходимой. А мне предлагается место содержанки, которую в любой момент могут попереть под зад коленом. Я не хочу такой участи. Я уже списалась с облздравом Сахалина. Недавно получила ответ, что работу по специализации мне предоставят в любом городе, и как только дам телеграмму о согласии на переезд, мне вышлют деньги на дорогу. Думаю, медлить не стоит. И я к Новому году буду с вами.
Егор, со временем ты поймешь и простишь. Ведь мы с тобой всегда без лишних слов понимали друг друга. Твои временные постельные увлечения с другой женщиной меня не пугают. Сама в том же виновата, а потому и тебя прощаю. Давай начнем все заново, с чистого листа. Так, как будто мы только встретились. Ведь через все годы я поняла, что люблю одного тебя и никому не отдам! Я выстрадала свое. И не мечтай о другой семье. Пошали, пока я не приехала.
Да, вот что забыла. Скоро у Оли родится ребенок, и мы станем дедом и бабкой новому нашему человечку! Дочка живет хорошо. Кажется, она даже счастлива! Нет, о Сахалине она вспоминать не хочет! Уходя в декрет, решила совсем уйти с работы. Возможности мужа позволяют ей сидеть дома. Но как бы и ей одних возможностей не оказалось недостаточно. Хотя, время покажет.
Егорушка, я постоянно вспоминаю тебя! Не злись, я не вру. Мне очень не хватает моего Скворушки! Так что, если ты всерьез обзавелся левой женщиной, советую вовремя расстаться. Я еду с твердыми намерениями восстановить семью и все, что было в ней хорошего...»
— Эдак, она потребует, чтоб ты Ивана Степановича бортанула! — глянул на тещу Егор.
— Как бы ни так! Она на сколько годов меня кинула? Ни копейкой не подмогла. А Ваня не о себе, как Томка, про меня беспокоится. Нешто я совесть в рейтузах оставила? Не выйдет у ней мою семью сгубить! А то сама как сука бросила всех и смоталась с кобелем. Нынче в обрат! Да не спросившись сбирается. Кто ее тут ждет? Я от Вани никуда. Ведомы дочкины заботы. Ни в жисть с ей не останусь! Вертихвостка окаянная! — бранилась Мария Тарасовна.
— А где ж Иван Степанович?
— Судно ремонтирует с мужиками. К другой путине готовят. Обещался в десять быть,— глянула на часы и спросила,— сынок, как у тебя? Возьми деньжат. Ваня просил передать,— вышла в зал.
— Мам, не надо! Хватает!
Мария Тарасовна вернулась с деньгами:
— Иль брезгуешь? Разве деньги бывают лишними?
— Я теперь нормально получаю.
— Знаю твою получку! Один раз сходить на базар не с чем! Бери, говорю, не зли! - сунула деньги в карман и продолжила,— Тамарке отлуп дать надобно! На что нам сдалось принимать и жить под ее каблуком как раньше? Нынче мы счастливы. А воротится, притянет нового козла и снова хвост дудкой поднимет. Я ей не верю! Тебе тоже не советую! Крученая сучка — не жена.
— Все верно.
— Взавтра давай ей телеграмму пошлем? Пристопорим. Устроим облом, как говорит мой Ваня,— предложила Мария Тарасовна.
— Хорошо. Хотите, сам отправлю?
— Не-е, мой лоцман за это берется. Иначе не может. Пусть уж все в свои руки возьмет.
— Мам, его она не послушает. Ну, кто он для нее? Чужой человек. Самим надо, потому я и отправлю,— загадочно улыбнулся Егор.
Платонов слишком хорошо знал Тамару. Он понимал, что от задуманного она так просто не откажется.
«Написать, что ждем ребенка? — усмехнулся человек и сам себе ответил,— эту и десятком не остановишь. Она сейчас как дикая кошка за упущенное будет цепляться. Уж кому другому на уши навешаешь, но ни мне. Я лучше всех знаю истинную причину твоей предстоящей разлуки. Твой второй муж перестал устраивать тебя как мужчина, вот и бесишься, забыв, что он на пятнадцать лет старше. А это существенно,— приостановился человек, вспомнив,— Наташка тоже моложе меня на много. Возможно, и она когда-то укажет на дверь. Вот и узнаю, как рисково сидеть меж двух стульев»,— пришел домой задумчивый.
Наталья никак не могла растормошить Егора и уснула под боком, тихо посапывая.
Утром она разбудила его. Ни тени обиды не промелькнуло на лице женщины. Попросила об одном:
— Звони, как там у тебя. Хорошо? — ни словом не намекнув, не спросив, что случилось.
Платонов, приехав на работу, узнал от Касьянова, что в зоне Соколова зэки подняли бунт. Отказались выйти на работу и объявили голодовку.
— Чего требуют? — спросил Егор.
— Этого полные карманы! Условия содержания не нравятся. Подайте им койки вместо шконок и телевизоры, в каждый барак по два. Убрать параши, заменив их унитазами. Установить кондиционеры требуют. Спецодеждой обеспечить нормальной. Конечно, улучшить питание и дважды в неделю давать возможность помыться в бане, а не так как нынче — один раз. Кроме того требуют почтовой связи с родней, хотя бы раз в месяц.
— Но по режиму запрещена всякая связь с внешним миром! У них особый режим. А у многих вообще пожизненное заключение! — вспомнил Егор.
— Плевать им на режим. Вон новая партия к ним прибыла. Эти зэки и набазарили, что в тюрьме на Кубе совсем иные условия. Есть холодильники и телевизоры, кондиционеры и кровати, унитазы. Да и в камере не больше двадцати пяти человек, хотя тюрьма на Гуантаномо считается самой плохой, с жуткими условиями содержания.
