Она смотрит на меня как на идиота:
– Что в моих словах «мой муж хочет с тобой познакомиться» навело тебя на такую мысль?
– Прости, – говорю я. – Очень уж странный день выдался.
В этот вечер я наконец говорю с Эшли:
– Как ты там, нормально?
Она ничего не отвечает.
– Это невидимое пожатие плеч? Мы же не на видеосвязи.
– Угу.
– Ты хочешь мне что-нибудь рассказать?
– Вообще-то нет.
– Ты одна? В смысле, ты сейчас можешь свободно говорить?
– Здесь никого нет.
– Голос у тебя грустный, – замечаю я.
Слышно, как шуршит одежда при пожатии плеч.
– Ты боишься?
Снова молчание.
– Эш, если ты не против, я сейчас буду говорить пару минут, но ты, если захочешь, сразу перебивай в любой момент. Договорились?
– Угу.
– Хорошо. Значит, мне звонила женщина, которая управляет вашей школой. Я знаю, что случилось. И первым делом ты должна понять: ничего страшного не произошло. Никаких неприятностей у тебя не будет. И еще ты должна знать, что я понимаю и не считаю, что это дико или как-то там еще. И ты в любой момент можешь со мной поговорить, рассказать что хочешь, а что не хочешь – не рассказывать, и для меня главное – чтобы все у тебя было хорошо. Вот это мне важнее всего.
– Можно вопрос?
– Конечно.
– Мне надо будет вернуться в старый дом?
– В какой старый дом?
– Официально он называется «Роуз-хилл», но его все называют «Пачули».
– Есть ли причины, по которым тебе не следует жить в этом старом доме?
– Ну, тут стоит телевизор, а я очень люблю его смотреть. Он мне помогает успокоиться. Как вот ночью, когда не могу спать, я его включаю, а мисс Рини не возражает.
– Мисс Рини – это завуч младших классов?
– Ага, и еще я люблю, ну, когда серьезный напряг, так я возвращаюсь в середине дня и могу посмотреть «Все мои дети», «Главный госпиталь», «Одна жизнь, чтобы жить», и тогда снова все хорошо. Мне они помогают лучше понять мир и воспринимать его правильно. И еще: моя жизнь похожа на мыльную оперу больше, чем у всех, кто меня окружает.
– Интересный момент, – говорю я. – Надо будет об этом подумать.
– Я и правда не могу вернуться в свой старый дом, – говорит она. – Я решительно не согласна.
– Слышу.
Эшли начинает плакать:
– Я домой хочу.
– Это можно сделать, – говорю я.
Она шмыгает:
– Мне проект нужно сдать…
– А если на уик-энд приехать домой?
– Хорошо. – Она снова шмыгает носом.
– До тех пор переживешь как-то? Нам необязательно решать насчет дома прямо сейчас. Кажется, миссис Зингер сказала, что ты можешь жить у нее – наверняка телевизор там есть.
– Там каналов меньше.
Хлюпанье продолжается.
Я забираю ее в пятницу. Всю дорогу до школы восхищаюсь пейзажем: деревья расцвели разом.
Эшли по дороге домой неумолчно болтает – и все о мыльных операх. Мне трудно сказать, то ли это нервная реакция, то ли такое вербальное переосмысление дневных событий, то ли какое-то гипнотическое состояние Я просто ей не мешаю.
– «Все мои дети» снимались в Пайн-Велли, тогда были Тайлеры, Кейнсы и Мартинсы, и идут они уже лет сорок, эпизодов более десяти тысяч… – Она выдает некоторые подробности про Эрику и Кортлендов. – А теперь, на этой неделе… – Она выкладывает сюжет – историю к настоящему времени: кто на ком женат, кто у кого от кого родился, какие тайны еще не открыты.
– Эш, давно ли ты эти сериалы смотришь?
– Давно, – отвечает она. – Начала, когда мне было где-то семь, я месяц сидела дома с мононуклеозом, и мне мама позволяла с ней вместе смотреть.
– Мама их смотрела?
– Она их очень любила. Смотрела те же самые сериалы, которые смотрела в школе, когда сидела дома со сломанной ногой. А однажды в аэропорту она увидела настоящую миссис Тайлер, миссис Фебу Тайлер! Мама ее увидела и побежала ей помогать тащить чемодан. «По-настоящему» ее звали Рут Уоррик, она пару лет назад умерла. Мама говорила, что видела это в газете.
– Ты очень тоскуешь по маме, – говорю я.
– У меня никого нет.
– Ну, вот, я рад тебя видеть, и Тесси, и Ромео будут тебе рады. Ромео тебе понравится.
– А можно нам поехать на кладбище? – спрашивает она. – Не слишком это будет необычно?
– Можем. А будет или нет необычно – не знаю.
– А на что там похоже?
– Мы же там были на похоронах, ты не помнишь?
– Нет, наверное.
– Оно как большой парк, растут деревья, могилы вровень с землей.
– Почему?
– Потому что такова еврейская традиция – делать могилы вровень с землей. Через год после похорон происходит церемония «открытия», и тогда поставят памятник с именем твоей мамы. А когда ты будешь туда приходить, оставляй каждый раз на могиле маленький камешек – это значит, что человека не забыли.
– А почему целый год?
– Такая традиция. Если хочешь, можем навестить бабушку. Тебе хотелось бы?
– А можно ее вывезти куда-нибудь?
– Куда, например?
– Не знаю. Ну, просто вывезти. А то получается, что она вроде хрупких куколок в коробке, на которые можно только смотреть. Может, ей хотелось бы куда-нибудь поехать.
– Мы у нее спросим. Ей вполне нравится там, где она сейчас, но спросить мы можем. Так что будем делать? Поедем к бабушке? Испечем печенье? Разберемся в шкафах?
– Можем испечь печенье и отвезти бабушке.
– Можем.
– Здорово. Тогда сегодня, как приедем домой, будем печь печенье.
– Сегодня, как приедем домой, поужинаем и ляжем спать.
– Ладно, тогда завтра с утра будем печь печенье и поедем к бабушке.
Ей приятно, что у нас есть план.
– А когда ты печешь печенье, то что делаешь? – спрашиваю я через пару минут.
– Как что делаю?
– Ну, в смысле, как ты их делаешь?
– Мы либо нарезаем полуфабрикат и печем, либо смешиваем все, что написано на коробке. Это называется «с нуля».
– И ты знаешь, как это делается?
– Знаю. – Она смотрит на меня как на идиота. – Ты никогда не пек печенье?
– Никогда, – сознаюсь я.
– Тогда заедем в магазин, – предалагает она, и мы заезжаем.
Эшли стрелой летит к шоколадным чипсам, и мы закупаем все, что перечислено на обратной стороне коробки, плюс еще пакет молока.
– Нужно молоко по-настоящему свежее, – говорит Эшли. – Иначе смысла нет. – Она оглядывает разбегающиеся ряды товаров. – Очень скучаю по продуктовым магазинам, – говорит она, и мне вспоминается непривычная среда ее существования. Школа-пансион – изолированный инкубатор образования и социализации.
Мы печем печенье, и когда кухня наполняется чудесным теплым шоколадным ароматом, мне становится очень приятно. Мы сразу же съедаем большую часть, запивая молоком. Эшли правильно говорила: самое главное – чтобы молоко было свежее. Это поразительно – по-настоящему возвышенное переживание. Мы начинаем беспричинно смеяться, и кошка приходит и трется о мою ногу – впервые с того момента, как я раздал котят. Я ей наливаю молока в блюдце.
Когда печенье остывает, мы едем в дом престарелых. По дороге туда я рассказываю о том, что бабушке стало намного лучше, и о ее бойфренде.
– Я не поняла, они женаты или нет?
– Официально – нет.
– А что там насчет ползания и плавания?
– Помнишь, когда в прошлый раз мы у нее были, она лежала в постели?
– Ага.
– Ну, так теперь она с постели встала. Мы не знаем точно, это новое лекарство, или же она забыла, почему слегла. Я лично этого не помню. Знаю, мы ее поместили в дом престарелых, поскольку она была прикована к постели, но вот не знаю, помнит ли теперь хоть кто-нибудь, почему.
– Так это же хорошо, что ей лучше?
– Можно и так сказать.
– Доброе утро, мам! – здороваюсь я, когда мы входим в ее комнату.
– Чего в нем доброго, – говорит она.
– Что случилось?
– Они здесь.
В голосе слышится конкретное раздражение – будто явились наконец давным-давно ожидаемые инопланетяне.
– Правда? – переспрашиваю я.
– Да, – отвечает она убежденно. – Утром пришли и не уходят. – Она взглядывает на Эшли. – У тебя совсем не такой китайский вид. Тебе сделали операцию?
– Мам, это не Клер, это Эшли.
– Вы чьи?
– Мы твои, – отвечает Эшли и целует ее.
– Мама, Эшли – твоя внучка, она из нашего рода.
– Очень приятно, – говорит мама, пожимая Эшли руку.
– Мам, давно хотел тебе сказать: когда я заходил к тете Лилиан, то получил обратно твои драгоценности.
– Бриллиантовое обручальное кольцо? – спрашивает мама.
– Нет, жемчужные серьги, ожерелье с рубином и еще кое-какие мелочи: брошку и маленькое ожерелье. Она была очень рада их отдать, мне показалось. Избавиться от них.
– Еще бы, – говорит мама. – Ты смотрел на ее руку? Она все еще носит обручальное кольцо, которое мне твой отец купил?
– Понятия не имею, ма, – говорю я. – Похоже, вам надо это все вдвоем выяснить. Ты, когда говорила мне о драгоценностях, не вспоминала бриллиантовое кольцо.
– Хотела посмотреть, в чем она еще сознается до того, как я ее вздерну на дыбу.
